Журнальное чтиво. Выпуск 224

Похвальное слово краткости

После слишком длинного летнего перерыва очередь прозы, тоже слишком длинной. "Новый мир" как запустил в июле "Алфавиту" Андрея Волоса, так и по сей день ... дошел до буквы "К". Громоздкая псевдоборхесианская постройка выдает "самонадеянную тщету" "описать жизнь в алфавитном порядке", и автор - играя на опережение критиков - предупреждает: "Энциклопедическая форма носит совершенно искусственный характер и ни в коем случае не устраняет того ощущения необязательности, что остается после ознакомления с содержанием этого труда".

Все - правда, критику остается лишь добавить, что иные истории в самом деле поучительны, каждая из них в отдельности забавна и неутомительна, все вместе одолеть невозможно. Впрочем, мы не добрались еще и до половины, а эта "жизнь в алфавитном порядке", надо думать, продолжится в "НМ" до зимы (вот и тут говорят - до декабря!). Начинается все с "Абхазии" времен перестройки и вырубки лозы, затем следует "Анатомия свиньи" (дефицит мяса), "Армяне" и "Атлантида", августовская подача открывается "Вечностью" (плоский каламбур - "писать для вечности"):

- Это что же это за издание такое - "Вечность"? В первый раз слышу! "Науку и жизнь" знаю, "Столицу" знаю... "Согласие" вот еще есть такой журнал, "Новый мир", "Наш современник"... А "Вечность"? Занятно! А какие там, позволь спросить, гонорарные ставки?

В последней "алфавите" "Заблудившийся трамвай" (история про то, как начинающий автор опубликовал в журнале "Памир" стихотворение под этим самым названием), "Интернет" (тонкие соображения о природе смайликов и "внутреннем идиотстве Интернета"), "Кайф" (это кличка некоего Вовы) и "Кеклик" (горная куропатка).

"Знамя" из лета в осень перетащило "Цунами" Анатолия Курчаткина, историю о случайном буфетно-консерваторском знакомстве, растянутом в шпионский роман. Вернее, и не в роман даже, но в длинную цепь мелких происшествий и надуманных разговоров. О том, что роман обещает быть шпионским, мы узнаем ближе к середине, потом много-много страниц терпеливый читатель (если такие еще бывают) ждет интриги. Ближе к концу он, похоже, догадывается, что его обманули и интриги не будет. Не будет даже "лав-стори", не будет вообще ничего, кроме титульного цунами, и вся эта тьма слов была неизвестно зачем. Случайный знакомый "шпион" по имени Дрон Цеховец был ложным манком, и мы напрасно ждали тайской "бондианы", взамен нам подсунули плохо написанный роман о достойном человеке, бедном, но честном. С кучей сюжетных натяжек и психологических неувязок.

Но там хоть человек был... Говорю это с чувством, потому что впереди у нас "сумма концепций" и армии бумажных андроидов.

Последний "Октябрь" б ольшую часть номера отдает "эпической поэме" Дмитрия Быкова, вернее, одной ее части ("условно-варяжской"); полную 600-страничную версию издал, как водится, "Вагриус", причем едва ли не прежде явления народу 8-й книжки "Октября". Говорят, что страниц 300 издательские редакторы сократили, и в это легко верится.

Если Андрей Волос уместил свои игры с критикой в полтора десятка строк, Быков соответственно выдает на порядок больше. Жанр можно считать исчерпанным. Быков объяснил, что написал "Мертвые души" и "Доктора Живаго" в одном флаконе (читай: "Живые души"; впрочем, возможные расшифровки титульной аббревиатуры этим не ограничиваются, есть еще варианты: железная дорога, жесткий диск, жаркие денечки, жирный Дима, жуй давай, жуткая дрянь, жалко денег, живой дневник... ряд можно продолжить: жаба давит, жил дурак, желтый дирижабль... и жми дальше в то же духе).

Быков всерьез заявляет (и это трогательно!), что написал первый русский эпос, "национальный символ веры". Гоголь не сумел, потому что сошел с ума, а Пастернак не дотянул, потому что "недостаточно решительно разорвал с реалистической традицией". Почему не справился автор "Слова", Быков не рассказывает, впрочем что взять с Анонима. Тоже, наверное, страдал каким-нибудь средневековым реализмом, а может, пугался загадочного "непроявленного третьего лика России".

По правде сказать, Быков написал очередное фэнтази, роман-трактат или роман-фельетон, "сумму концепций", все это вместе. Ему хотелось бы называть это "эпической поэмой". Да хоть элегией, хоть балладой - дело хозяйское.

Далее нам пространно объясняют, про что "поэма":

"Поэма о двух национальных характерах - варяжском и хазарском - и о том, почему третий, истинно русский, не спешит формироваться. Главная проблема книги - сознательный отказ коренного населения от истории, своеобразная версия исторического бессмертия. Главные темы "ЖД", как положено, - война и странствие. Война идет между варягами и хазарами за главную спорную территорию - Россию - и происходит в недалеком будущем. Сюжет вертится вокруг четырех странствий: капитан Громов едет в отпуск к любимой, оказавшейся в добровольно-принудительной эвакуации в Махачкале; майор Волохов водит по России свой небольшой отряд, надеясь, как некогда Моисей, "вывести" новую нацию в обоих смыслах слова; губернатор Бороздин, преследуемый властями за связь с туземкой, сбегает из Сибири, где служит наместником; наконец, девочка-подросток помогает бомжу сбежать из Москвы, где на бомжей (называемых в книге "васьками") начата повальная облава. Встречи и расставания этих людей, пересечения их путей и взаимные подозрения составляют фабулу. Все четыре странствия пролегают через две главные русские деревни, два российских сельских архетипа: деревню Жадруново, где никогда ничего нет (и все исчезает), и деревню Дегунино, где всегда все есть. Именно в Дегунине расположены две главные национальные святыни - печка и яблонька".

Собственно, это было "Второе философское письмо" того же автора. Но затем начинается интересное:

"Примерно представляю себе, какого рода упреки вызовет моя книга. Хазары наверняка упрекнут в хазарофобии, а варяги - в антиваряжестве. Кто-то сочтет мою книгу безответственной, разжигающей национальную рознь...".

Кто-то сочтет все это провокацией с расчетом на скандал и последующую тиражную раскрутку, продолжим мы. Но в таком случае ход был неправильный. Теперь уж только тупой станет бить себя в грудь и обвинять в чем бы то ни было этого автора. А вот не сказал бы, может кто другой и купился бы...

Наконец, - и это специально для критиков, - Быков признается, что вся эта умственная конструкция не что иное, как наваждение, а "романы-наваждения хорошими не бывают. Но литература и не обязана быть хорошей, более того - в иные времена ей это вредно".

Другими словами: и не говорите мне, что это плохой роман, я и так знаю. Чем хуже, тем лучше.

В общем, стопроцентное самообслуживание у нас тут, и критик скромно удаляется...

Впрочем, потом возвращается, чтоб для порядка сообщить, что кроме исключительно длинных сочинений были в журналах летне-осенних и исключительно короткие сочинения. При этом краткость была не единственным их достоинством. Это я сейчас не про новомирский "Мобильник" Михаила Бутова - там как раз хорошего размера хорошая проза, картинки европейского путешествия, скрепленные самым неслучайным и вполне классическим образом, - не череда историй, но "сплошное и плотное течение времени", его здесь проявляют, как фотопленку, затем, чтобы едва ли не в буквальном смысле "оживить" фотографа.

Но коль скоро я собралась в заключение сказать похвальное слово краткости, я помяну не напрашивающиеся сюда по контрасту "Миниатюры" Юлии Алехиной из сентябрьского "Знамени" - что-то вроде "пост овой прозы" (от слова "пост"), при том, что и в ЖЖ есть писатели не в пример занимательней. Я скажу про "Обыск" Сергея Солоуха в "НМ". Это очень короткий рассказ, в котором уместился производственный роман, он же триллер. Сюжет архетипический вполне: на человека наезжает некая система, всему человеческому враждебная. У человека очень мало шансов ее победить, однако чудо всегда происходит. Реалии наши, родные и узнаваемые. И хэппи-энд замечательный:

- Спасибо, - говорит главный герой девушке в синем халате и с красным ведром. Имея в виду, надо думать: Мы спасли этот мир вместе.

И вот на этой оптимистической ноте - занавес.

       
Print version Распечатать