"Неприкосновенный запас" отныне выходит в новом формате: он стал в буквальном смысле толстым журналом и уподобился "Новому литературному обозрению". Так что если прежде они были братья, то теперь близнецы-братья. В плане структуры там произошло некоторое упрощение: меньше стало "тем" и подрубрик, во главе номера нет неизменного "Либерального наследия". Но сути это не меняет. И последний "НЗ" посвящен правозащитному движению - его проблемам и институтам, а также - не без логической увязки - разного рода молодежным движениям (партиям и организациям), главным образом протестным и тем, " которые... созданы и поддерживаются молодыми людьми" (в смысле - не "сверху"). Заглавие раздела "Не "наша" молодежь...".

Колумнисты - гуманитарный и лирический - все те же, обе колонки на этот раз "по молодежи". При том, что Евгений Сабуров заявляет, что любые формы молодежных объединений при демократии неэффективны (иное дело - социализм), а Алексей Левинсон сразу признается:

" Не люблю это собирательное имя. Деление людей на возрастные группы с заранее приписанными им правами, обязанностями и нормами поведения - черта архаических обществ, дожившая до наших дней. Основанная на ней дискриминация людей мне не нравилась ни тогда, когда людей до 35 лет не пускали на ответственные и высокооплачиваемые должности, ни теперь, когда на такие должности не берут людей после 35 лет".

Тем не менее далее речь идет о "собирательном имени", и приводимые затем результаты опроса "Левада-центра" выстраивают "лестницу страхов": что пугает "собирательных" молодых людей? На первом месте там одиночество, затем следуют бедность и незащищенность перед агрессией. Последние места, с 16-го по 18-е, делят война, конец света и... армия. Похоже, у молодых людей и их родителей разные страхи. Справедливости ради укажем, что, если бы ответы дифференцировались по полу и возрасту (до и после призыва), картинка была бы иной. Но на уровне этой собирательной картинки автор рискнул предположить, что опрошенные молодые люди в принципе индивидуалисты, страдают от "синдрома осиротелости" и испытывают неприязнь к коллективным организациям разного рода, но более всего - к неформальным и самодеятельным, предполагающим участие в "гражданских акциях".

Так это или нет, но редакция "НЗ" провела собственный "опрос", предложив имеющимся в наличии "молодежным активистам" некий список тезисов обо всем на свете. В конце каждого тезиса стоял вопросительный знак. "Список" было предложено принять за основу. В итоге имеем подборку "ответов": сначала молодой эколог заявляет, что политикой ныне заниматься не модно, " молодежь испытывает особенно сильную брезгливость к этой сфере, считая почти неприличным состоять в какой-либо партии"; молодой правозащитник формулирует в том духе, что "младополитики" не растущая смена, а "второй блин" (в хорошем смысле); затем всем известный молодой "яблочник" признает, что его соратники из толпы сверстников выделяются лишь " наличием отчетливой гражданской позиции" и что " сверстники обычно воспринимают это как чудачество или желание выделиться, но не обращают на это особого внимания". Замечательно, что некий общественный деятель, представленный как координатор молодежного движения "Оборона" и сопредседатель Московского молодежного Союза правых сил, сообщает затем, что " партийные молодежные организации ("Молодежное "Яблоко"" и СПС) после поражения своих материнских партий потеряли популярность и мало привлекают молодежь", и тут же называет собственное движение "непартийным объединением".

В целом "младополитики" говорят вещи похожие и предсказуемые. Все они сходятся в том, что украинский опыт в России не приживется, что он был "симулятивным" с обеих сторон и что " реакция на украинские события 2004 года носит ситуативный характер и с очевидностью не может иметь каких-либо значимых последствий для России. "Оранжевые" ростки и топоры в России - вещь в себе. Потеря энтузиазма первых будет вести к уменьшению финансирования вторых, а как следствие к концу 2006 года оранжевый цвет исчезнет из палитры молодежного движения в России".

Характерен выбор "представителей". Редакция предъявила свой список вопросов идеологически выдержанным экологам, умеренным "зеленым" и открещивающимся от материнских партий "яблочникам" и эспээсовцам. Радикальные полюса этого спектра (разного рода "нашисты", "молодогвардейцы" и прочие "местные", с одной стороны, и какие-нибудь "нацболы" - с другой) заведомо исключались из игры. О "нацболах", правда, упоминают другие герои этого номера - правозащитники. Здесь о трансформациях НБП - от правого экстремизма к методикам европейских левых и т.д. (Николай Митрохин), а также об исходном парадоксе - о защите прав людей, программа которых содержит "принципиальное отвержение демократии" и этих самых прав. Об этом - Александр Верховский. Его статья о парадоксах между защитой прав человека и защитой безопасности человека заявлена редакцией как "провокативная", все прочие статьи раздела - в своем роде "отклики". В этом ряду имеем: анализ такого рода баланса (или дисбаланса) в различных "правовых средах", а кроме - ситуацию с защитой прав и ограничением прав в интернете. Далее следует логическое и терминологическое прояснение ситуации с правами: права человека как предмет находятся в плоскости отношений государства и гражданина.

" Грубо говоря, если меня побьют на улице - это хулиганство. А если в милиции - нет, даже не побьют, а просто откажутся принять у меня заявление о том, что меня побили хулиганы, - вот это настоящее нарушение прав человека".

Затем следуют некоторые "логические тонкости", связанные с защитой прав государственного человека (того же милиционера). Но это скорее из области казуистики, полагает Денис Драгунский. Гораздо более "неуютно" для правозащитников звучит другой парадокс, вытекающий из "терминологического" определения:

" Если считать, что права человека возникают только в проекции "гражданин - государство" и нарушителем этих прав может являться только государственный институт, - тогда террористы не нарушали прав человека. По определению".

И наконец, последний правозащитный софизм, измысленный Денисом Драгунским (впрочем, это старый демократический софизм, небанально, скажем так, перефразированный):

"... Допустим, государство преследует группу "Московский тоталитарий" (название условное), которая пропагандирует уничтожение правозащитников. Группу арестовывают по обвинению в подготовке к убийству всех членов Московской Хельсинкской группы. Но в ходе следствия правоохранительные органы ведут себя слишком круто: ограничивают свидания, например. Появляются сведения о психическом и даже физическом воздействии на подследственных. Далее выясняется, что данная группа всего лишь только призывала перебить МХГ в своих листовках, но непосредственно акцию не готовила. То есть "Московскому тоталитарию" шьют дело куда более серьезное, чем просто пропаганда насилия. Вопрос: будут ли правозащитники защищать права своих потенциальных убийц? Боюсь, что да. А зря".

Затем Тимур Алиев приводит "пять типов" российских правозащитных организаций, и это "грантоеды", "кабинетные" правозащитники, политические оппозиционеры, так называемые ГОНГО (проправительственные НПО). Последние в этом перечне - " искренние правозащитники из числа бывших советских диссидентов, уцелевших "демократов первой волны" и отчасти нынешних либералов-идеалистов. Это группа, наверное, наиболее малочисленная". Однако все остальные, заключает автор, в той или иной степени вредят правозащитной идее.

Так обстоит с правозащитниками и "собирательной" молодежью. Последний политический блок посвящен "империи", и центральный текст здесь - развернутый реферат-анализ "Империи" Антонио Негри и Майкла Хардта, где, по мысли Артемия Магуна, "политизируется постмодернизм", продолжается Маркс и история предстает как последовательное сведение всех противоречий к одному: империя vs контримперия. Кроме теории политических абстракций имеем анализ абстракций художественных, и здесь выделим "Ностальгию по холодной войне..." Марка Липовецкого - сопоставление Спилбергова "Терминала" и балабановского "Брата-2". Непохожие (на первый, на второй и на третий взгляды) герои Спилберга и Балабанова у Липовецкого превращаются в одного собирательного персонажа - "визитера из второго мира", пришельца из разрушенной империи зла в другую империю, которая предстает все той же перевернутой империей зла. Короче, похожими их делает собственно антиамериканская идея. Между тем автор статьи полагает, что суть - в восстановлении порушенных "концом истории" бинарных оппозиций:

" В обоих фильмах восстановленная оппозиция между "первым" и "вторым" мирами служит для того, чтобы нейтрализовать страх перед другим "другим" - арабом, мусульманином...".

Завершают номер слегка политизированные "Очерки нравов". На этот раз речь о "просачивании" (по Зиммелю) парижской моды в Москву 60-х (Лариса Захарова о советской моде эпохи "оттепели"). Ссылка на Зиммеля, как и весь прочий "дух времени", происходит здесь из двухлетней давности "теоретизирующей" статьи Ольги Вайнштейн, каковую статью буквально в следующей позиции уничтожает не теоретизирующий, но реальный историк Марина Баст. Марина Баст убедительно показывает, что "теоретик" Вайнштейн всякий раз стреляет мимо с погрешностью плюс-минус десять лет, когда речь заходит о настоящих фактах и реалиях. Ольга Вайнштейн затем отвечает Марине Баст, и тоже, кажется, мимо; проблема лишь в том, что "дискуссия" не оцифрована по обоюдной просьбе дискутанток.