Календарная зима перевалила за середину, и в этом выпуске проза декабрьских и январских журналов, - номеров, завершавших год, и номеров, год открывающих. "Октябрь" подсуетился и успел к Новому году выложить все опоздавшие номера, разделавшись наконец с длинным-предлинным (на три месяца с продолжением!), умышленным до последней степени метароманом Алана Черчесова. "Роман-в-романе-в-романе-в-романе", более десятка замысловатых эпиграфов, отсылки, автокомментарии и примечания, каждая глава поименована фигурой из литературного справочника, замаскировано все это под детектив, автор наблюдает за убийцей в бинокль, убийца наблюдает за автором в окно, убийца кривляется и посыпает голову пеплом, автор цитирует Ницше (если смотреть долго в бездну, она сама посмотрит на тебя), короче говоря, Борхес отдыхает, Павич нервно курит на балконе. Называется эта штука "Вилла Бель-Летра" и понимать ее нужно как грантовое сочинение о грантовом сочинении. Есть такой давний обычай литературного поощрения, гораздо более давний, чем слово "грант", и в роли замка Дуино с недавних пор у нас выступает вилла Вальдберта. Но в завязке этого сочинения, надо думать, история с оглядкой на башню Турн-унд-Таксисов: некая графиня Лира фон Реттау приглашает трех знаменитых литераторов на виллу с соответствующим названием. " В качестве своеобразной дани за три месяца блаженного отдыха на берегу озера Вальдзее им предлагалось написать по небольшой новелле, чей сюжет был бы навеян впечатлениями от виллы и окружавшего ее роскошного альпийского пейзажа". По ходу дела хозяйка загадочным образом исчезает, преступление (или что это было) не раскрыто, но через сто лет на ту же виллу приглашены три других литератора, условия те же etc. И на протяжении сотен страниц и трех журнальных книжек читателю морочат голову, с тем чтобы в конце предъявить очевидное: при всей замысловатости здания идея проста, как банальная метафора: все литераторы убийцы!

И вот point:

"Теперь тебе очевидно, читатель, что пресловутый роман не слишком-то удался. Хотя мы, надо признать, и согласны с его печальным зачином, где первым же предложением о литераторах говорится как об убийцах - жестоко, но в общем-то верно. Лиру фон Реттау они-таки погубили. Если смерть - это потеря живого, то трое писак сделали все, дабы потерять живое, достойнейшее создание, обменяв его на невзрачную фигуру речи".

Впрочем, дальше там выясняется, что и это - записки сумасшедшего.

А вот другие записки. Кажется, они забавнее. Некий путешественник и охотник за литераторами в поисках "почти параллельного Крыма", попадает в Баварию и находит там : писателя Черчесова:

"Он сидел за столом роскошного приемного зала виллы Вальдберта и напоминал при этом председателя временного правительства. <:> "Литература - это не игра, - сказал Черчесов, - хватит играть в бирюльки!" При этом он стукнул по столу кулаком. "Должен быть герой, должна быть фабула, все это совершенно обязательные вещи. Я повторяю: пора кончать игры!"

Далее путешественник наблюдает на той же вилле писателя Сорокина, ему очень хочется свести писателя Сорокина с писателем Черчесовым и увидеть битву слона с китом, но это уже его проблемы и не наш предмет. Наш предмет, повторюсь, проза этой зимы. И детективам умышленным мы предпочитаем детективы неумышленные. А если и умышленные, то ровно настолько, чтобы не загромождать интригу и не превращать божий дар в яичницу. Итак: "Дружба народов" начинает и выигрывает - в январском номере "Полковник Ростов" Анатолия Азольского. Шпионский роман начинается с места в карьер, июль 44-го: Нет, сначала все-таки июнь, Брюссель, две чашки кофе, свежая газета, запах парижских духов (кажется, там опечатка в первой же фразе): ": почти парижские запахи источались домами, мелькание туфелек и птичье цоканье каблучков навевали приятнейшие мысли и сулили успех мимолетному рандеву, которое так и не состоялось". Рандеву не состоялось, резидент торопился на встречу с агентом по кличке Скандинав, но того буквально в первом же абзаце запихивают в автобус, и: прощай, неизвестный друг: он вышел из игры, из строя, сполз в кювет, как подбитый танк; он безвозвратно потерян, и даже если его, слегка напуганного, удостоверясь в нефальшивости документов и лояльности к властям, через десять минут выпустят из полиции, встречаться с ним нельзя ни при каких обстоятельствах.

Так что отныне наш герой с литературной фамилией остается один, - один на один с авантюрой и один на один с читателем, - как, собственно, и было обещано в заглавии. Настоящее имя полковника - граф Гец фон Ростов, он прусский аристократ рязанских кровей, такой двойной литературный агент (немецкая классика пополам с русской, Азольский любит такие расклады, и он здесь мастер!). В завязке - покушение на Гитлера, путь героя лежит на восток: Брюссель - Кельн - Берлин. Возможно, что и дальше, но январская подача обрывается на сакраментальном разоблачении:

": Ты - русский шпион! - заявляет граф новоявленному "денщику-компаньону". - Я получил абсолютно точные сведения об этом! <:> Ты будешь все запоминать! И как только события произойдут - отправишься на Восточный фронт, где сдашься в плен:"

Путешествие продолжается: бак заправили бензином, привезенным из Брюсселя, и поехали в Ваннзее. Окончание следует.

Другого порядка путешествие в январском "Знамени", но прежде - боковой сюжет "шпионского романа", он, собственно, так и называется - "Боковой Гитлер", и это анекдот эпохи советского абсурда сродни недавним анекдотам того же Азольского в 11-й "ДН". В последнем "Знамени" короткий анекдот разворачивает Дмитрий Александрович Пригов. Разворачивает в длинный свиток. Что же до путешествия, то "монороман" Инны Лиснянской называется "Хвастунья", героиня путешествует скорее во времени, нежели в пространстве. Притом реальное путешествие - швейцарское - ничем не отягощено: скоростной автобан и роскошный, как сказано у Черчесова, альпийский пейзаж. Мы его не видим на самом деле, да и не в нем суть. Между тем путешествие во времени предполагает исходный парадокс: протагонистка, она же "хвастунья", имеет некий существенный для такого сюжета недостаток ( "Настоящие хвастуны, - поясняют нам, - отличаются от себялюбцев и тщеславцев тем, что хвастают не только достоинствами и успехами, но и своими недостатками, неудачами, даже болезнями"). Недостаток не фатальный, но для литератора исключительный: "Я - беспамятна", - в какой-то момент признается Лиснянская. Беспамятство своеобразно и избирательно: "забыв и забывая все прочитанное, я дотошно, почти до мельчайших подробностей помнила и помню разные события жизни". Разные события жизни - времен минувших анекдоты (анекдоты литературные, окололитературные и совсем нелитературные) составляют ткань этого путешествия: Москва, Баку, Одесса, Комарово: сумасшедший дом (в "Кремлевке" - там это называется "функциональная неврология"), няня Клава, бакинская соседка тетя Надя, завотделом поэзии "Нового мира" Софья Григорьевна Караганова, Твардовский, Светлов: Липкин - самый главный и недоверчивый персонаж "беспамятного" путешествия. "Мой мудрый Липкин: не верил мне:" - не верил в избирательное литературное беспамятство ( "Не помнишь потому, что читала не страстно"). Но как бы в подтверждение Лиснянская пересказывает то, что человек с литературной памятью расскажет в двух стихах: "У меня две памяти, одна - головная, вторая - душевная. Голова помнит все дурное, все обиды, душа забывает все это напрочь. В повседневной жизни действует память души, а лишь раздумаюсь наедине с собой, преобладает память головы".

И все это было бы просто бытовой историей и анамнезом, похороненным в архивах той самой "функциональной неврологии", когда б человек, страдающий литературным беспамятством, не был поэтом. Это сродни сюжету о глухом Бетховене, но "глухой Бетховен" - сюжет романтический, а как тут быть литературным историкам и литературным теоретикам?

Последнее путешествие нашего обзора опять-таки умышленное: по смыслу это "На дне", но пересказанное в роман. Роман мог бы называться "В людях" или, на худой конец, "Мои университеты", но называется "Россия: общий вагон". За двоеточием стоит всерьез реализованная метафора, а путешествие начинается в тот момент, когда Страна подъезжает к станции Дно:

"Страна подъезжала к станции Дно, качаясь на рессорах и томительно вытягиваясь вдоль изгибающихся путей. Страна резко затормозила и встала у фонаря.

- Эй, братан, это мы где?

- На дне! - весело крикнул Никита и стал пробираться к выходу".

Дебютантка "Нового мира" Наталья Ключарева была в свое время финалисткой соответствующей премии. О каковой премии не так давно один из ее попечителей высказался в том духе, что, мол, молодежная премия культивирует "не ту" молодежь. Главный редактор "НМ" анонсировал "роман-трип" как "повесть (?): о современной, условно говоря, "революционной" молодежи". Все - правда, даже оговорка с романом-повестью неслучайна: этот трип был бы романом, а не длинной цепью эпизодов, когда б с главным героем в самом деле что-то происходило, какое-то, скажем так, душевное движение. Но, похоже, это "путешествие" с многообещающим началом изначально задано, есть некая преднамеренность приема (перечня случайных и неслучайных спутников) и нет непреднамеренности развития - "езды в незнаемое". "У тебя в голове уже есть результат, который ты хочешь получить. Вот он и не получается. Ведь не это должно получиться", - объясняет герою Никите его странная подруга с красными волосами. Между тем Никита, как мальчик из одной детской сказки, все пытается сложить некое слово, осколки льда не складываются, между тем разламывается голова: Мораль той сказки, наверное, в том, что есть слова, которые не стоит "складывать". А герой романа-повести с метафорическим названием в конце концов сходит с ума и кончает жизнь в тюремной больнице. Диагноз его так же преднамерен, как лобовой прием и титульная метафора:

"Никита рассматривал чужие жизни. У Никиты не получалось самого главного. Не получалось составить из них единое целое. Сложить все русские истории в одну большую Историю. Последнее усилие обобщения никак ему не давалось. Человеческие судьбы, слова и поступки существовали автономно и самостоятельно, упрямо разбегались в разные стороны, и не было в них никакой общей логики, только хаос и своеволие".