Серия Суперmarket издательства Ad Marginem в этом году пополнилась двумя книжками. Серия давно и настойчиво предлагает современную литературу, с одной стороны, несомненно, окраинную, вроде как маргинальную, а с другой - такую, которая может стать интересной всякому, кто хоть сколько-нибудь заинтересован собственно литературой, а не скрашиванием досужего времени. Теперь тема номер один - война: смерть, разложение, уродство и чаемая, но никак не находимая красота и тоска по оной.

Владислав Шурыгин. Письма мертвого капитана. Рассказы. - М.: Ad Marginem, 2005.

Автор "Писем" - член Союза писателей России с мая 1995-го. Был трижды ранен. Награжден орденами Красной Звезды, "За личное мужество", медалью "Защитнику Приднестровья", знаком "За правду и мужество", почетной грамотой за спасение человека в бою Министерства обороны Азербайджанской Республики, сербским знаком "Боевое отличие".

Привожу эту справку не просто так. Очень трудно писать о текстах, которые рождаются не из прихоти или досужих игр, а демонстрируют то, что есть и было на самом деле. От них пахнет совсем не типографской краской. Это дымящееся мясо и ненависть.

Трудно отделить эти рассказы от шурыгинских очерков о чеченской войне. По сути дела, это и есть те же самые очерки, чуть исправленные в сторону большей повествовательности и художественности. Скажем, в начало истории механически переставляется ее финал, а потом уже рассказывается все по порядку, сдабривается попытками некого обобщения - вот и готов рассказ. Герои этих очерков-рассказов все время разные: то вертолетчик, то спецназовец, то прапорщик, то капитан. Судя по всему, это должно придать видимость множественности точек зрения на события, однако нельзя сказать, что попытка слишком удачная. Везде слышен авторский голос, и везде он один и тот же. Не складывается стереокартинка. Всюду один повествователь, и всюду только его точка зрения, которая вполне внятно вербализуется в последнем рассказе книги "Дорога домой". Возвращающийся из Чечни солдат, выпив уже немало коньяку, говорит своим попутчикам:

"Ты... Твоя свобода... Знаешь, она на моей крови. На крови моих друзей. Это для тебя Родина - лозунг. Пустышка. А для нас Родина - это наша жизнь. Ты ведь здесь сидишь. Не боишься, что убьют. Бабки зарабатываешь. Спишь, ешь, ни за что не волнуешься. А там без всякой философии чечены русских резали. Сколько тысяч погибли под Дудаевым и его мразью... Я свою веру выстрадал. Я там стрелял не за олигархов и не за генералов, а чтобы эта мразь сюда, в Россию, не пришла убивать и грабить. Потому что ничего другого она не умеет и не хочет делать".

Не место здесь полемизировать с более чем спорной позицией героя, он же в данном случае alter ego автора. Немыслимо жалко людей, попавших в военную мясорубку, перемолотых, изуродованных физически и морально и выплюнутых государством, отброшенных в сторону без сожаления и помощи. Нелепо и бессмысленно умирать не хочет никто, поэтому и рождаются подобные объяснения. Это, собственно, солдат ведь не собеседнику говорит, а себе, чтобы не было так больно от сознания чудовищности совершенных поступков.

В рассказе "Письма мертвого капитана", давшем название всей книге, Шурыгин пытается выйти на какие-то обобщения, пытается от имени этого самого мертвого капитана дать объяснение: почему и зачем идет эта война? почему и зачем гибнут молодые и, может быть, лучшие люди среди чужих, да, вообще-то, не очень им нужных, гор и кишлаков? Вывод, к которому он приходит, таков:

"Есть враг. Есть ненавидящий нас народ, есть армия, воюющая против нас, а значит, есть мы, батальоны и полки, которые будут драться здесь до конца, потому что даже самый зеленый солдат, провоевавший здесь хотя бы два месяца, уже очень хорошо понимает: этих надо валить. Валить здесь, сейчас и до конца. Иначе однажды они придут в Россию, чтобы валить нас, делать рабами, покорять. Так их воспитали, в это они верят! К этому они готовились".

Самое скверное, что все это говорится героем (который, еще раз оговорюсь, в этих рассказах неотделим от автора) абсолютно искренне. Остается только надеяться, что так же точно, как герои понимают предательскую по своей сути политику государства по отношению к своей армии, так же точно они когда-нибудь поймут и то, что война эта навязана им тем же самым государством. Мало ли на свете народов и армий, которые нас ненавидят? Это ведь еще не повод для развязывания военных действий. А уж насчет того, что они придут в Россию... Все же Ермолов был русским генералом, и именно чеченские (а не русские) матери пугали детей именем Алексея Петровича. Так что кто к кому приходит - это еще вопрос. Но слишком больно все это, слишком много искалеченных жизней, чтобы вот так в тиши уютных квартир решать - кто и в чем виноват. Ясно одно - перед самым нашим носом долгие годы разыгрывалась трагедия, о которой мы позорно мало знаем.

И еще. Все описанное Шурыгиным (невымышленность, очерковость материала позволяет относиться к нему как к документальному свидетельству) удивительно напоминает состояние нашей армии во время Великой Отечественной войны. Несколько книг воспоминаний о той войне не так давно рецензировались в РЖ. Печально, но факт: почему-то только наши войска пребывают в постоянной схватке с голодом, холодом и нехваткой снаряжения, а враг (немец ли, чеченец ли) и одет лучше, и обучен, и сыт. Неужели нельзя воевать иначе?

Михаил Елизаров. Красная пленка. Рассказы. - М.: Ad Marginem, 2005.

Фирменный автор издательства. 2001 год, нашумевшая книга рассказов "Ногти". 2003 год, чуть менее шумный, но все же не прошедший незамеченным роман "Pasternak". И снова нечет: 2005, "Красная пленка".

Елизаров верен себе. Уж если госпиталь, да еще военный, то это что-то такое, от чего кровь стынет в жилах, а волосы встают дыбом. В госпитале с подозрением на язву оказывается призывник. В палате на двадцать "дедов" приходится семеро "духов". Герой умеет играть на гитаре, что дает ему спасительное преимущество перед обычным "духом". Концерты и обучение "дедов" игре на инструменте - шанс на более или менее сносное житье в условиях постоянной борьбы за человеческое достоинство. Каждый решает для себя сам - как ему бороться со злом: кто-то становится невидимым, кто-то имитирует зло, чтобы его приняли за своего, кто-то покоряется ему, а кто-то пытается приручить. Игра на гитаре здесь как игра факира на дудке перед коброй. Остановишься - умрешь. И все бы хорошо, и можно жить уже, соседствуя с постоянной опасностью, хоть как-то изловчаясь и привыкая, но оказывается, что есть не только такое "домашнее" зло, поддающееся дрессировке. В палате появляется новый "дед" - танкист Прищепин. Воплощение беспримесного, даже не животного, а какого-то идеального зла, которое не только поглощает все, не обращая внимания на уловки, не только мгновенно раскусывает все способы приспособления и приручения, остервеняясь еще больше, но, самое главное, заражает собой все вокруг. Прищепин мгновенно обрастает целым клубком каких-то непонятных то ли людей, то ли оборотней, едва умеющих связно говорить, но истово ненавидящих всех вообще и каждого в частности.

И вот кульминация, воскресение (что, кстати, характерно - думаю, не стоит объяснять, что за смысл у этого дня), все больничное начальство уехало, "деды" во главе с таракановидным танкистом устраивают пьянку. Прищепин почти шаманит, раскачиваясь и будто разговаривая с кем-то невидимым, наливаясь злобой, какой-то истерической ненавистью. Потом начался кошмар. Зло материализовалось в госпитальной палате. Вальпургиева ночь и сатанинская месса. Нет спасения и надежды. Торжество зла.

Наступило утро, принесшее герою рассказа весть: язва подтвердилась, к строевой службе не годен. Елизаров уточняет:

"Был понедельник, девятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто первого года".

Это финал рассказа. Надо знать (и Елизаров, конечно же, знает, иначе бы не было этого нарочитого уточнения), что 19 августа - праздник Преображения Господня.

"(2 Кор. 7, 10-16; Мк. 2, 18-22). В Преображение глас с неба не другое что изрек, как "Его слушайте" (Мф. 17, 5). Отчего так? Оттого, что здесь перед глазами был представлен и плод послушания. Отец небесный говорил как бы: хотите достигнуть до этого? Слушайте же, что Он будет внушать и заповедывать вам. И если пойдете путем Его, то несомненно вступите в область света, который будет обнимать вас не со вне, а извнутрь исходить, и всегда держать вас в таком состоянии, что все кости ваши будут изрекать: добро нам так быть. Вас преисполнит свет отрады, свет благонастроения, свет ведения; все печали мимо идут, нестроения страстей исчезнут, ложь и заблуждения рассеются. Станете на земле небесными, из земнородных - богородными, из бренных - вечноблаженными. Тогда все будет ваше, потому что вы сами станете Христовыми. Любящий Христа Господа возлюблен бывает Отцом небесным, и Оба к нему приходят и обитель у него творят. Вот и свет Преображения!" (Феофан Затворник. Мысли на каждый день года.)

Вот такая история.

Впрочем, зло ведь не только демонично и открыто, чаще всего оно даже не идентифицируется как таковое, а в результате оно становится еще страшнее, коварнее и губительнее для человека. Об этом рассказ "Письмо". Не буду раскрывать замысел, он интересен и неизбит, ограничусь заключением.

Елизаров не пишет ради красивой формы, хотя, безусловно, он любит и умеет строить сюжет, его раскованный и неожиданный язык может завораживать, в стиле можно находить какие угодно параллели от Набокова до Пелевина. Елизарову есть что сказать, нужно просто уметь слушать.

Обе книги про войну. Только Шурыгин пишет о реальной войне в реальном времени и пространстве, где стреляют пушки, летают вертолеты и свистят пули, а Елизаров - о войне, начавшейся с момента сотворения мира, но столь же кровопролитной и жестокой, как любая война на земле. И важно не то, что эти войны есть или были, а то, что в конечном итоге полем боя становится один человек, его душа. У каждого своя война, она шумит и гремит ежедневно в каждой отдельно взятой голове и у всех вместе, сливаясь в общий вой и зубовный скрежет. Вы слышите, грохочут сапоги?