Максимилиан Робеспьер. Добродетель и террор. (Verso, 160 p.);
Мао Цзэдун. О практике и противоречии. (Verso, 160 p.)

Эти две книги появились в новой серии "Революции", затеянной Verso, хорошо известным английским издательством, специализирующимся на леворадикальном "высоколобом трэше". Предисловия к обеим книгам написаны Славоем Жижеком, словенским психоаналитиком и социальным теоретиком, бросающим вызов как английскому языку, так и разуму тех, кто действительно попытается понять, что он говорит.

Если вы думаете, что я придираюсь, то вот вам навскидку характерный для Жижека пассаж: "Утверждение, что люди действительно существуют, есть базовая аксиома "тоталитаризма", и ошибка "тоталитаризма" совершенно аналогична кантианскому злоупотреблению политическим разумом, сказывающемуся в силлогизме: "Народы существуют" посредством специфицирующей политической субстанции, которая действует так, как если бы она прямо воплощала (а не только репрезентировала) Народ, его истинную Волю (тоталитарную партию и ее лидера), то есть, в терминологии трансцендентальной критики, была прямым феноменологическим воплощением ноуменального Народа". Уловили? В аннотации, сопровождающей обе книги, сказано, что "только такой глубокий и чуткий к диссонансам нашего времени философ, как Славой Жижек, мог отдать должное этим великим революционным текстам Нового времени". В каком-то смысле это верно: несравненная проза Жижека - вполне аутентичное введение в мир этих омерзительных текстов.

Максимилиан Робеспьер был лидером Французской революции на том ее этапе, который получил название террора. Он продолжался чуть дольше года. Робеспьер отдавал приказы, в результате которых были обезглавлены, утоплены, застрелены или погребены заживо около 20 000 мужчин, женщин и детей. Мао Цзэдун возглавлял Китай с 1949 до 1976 года, до самой смерти. За время своего правления он и его сподручники убили, по самым скромным подсчетам, 20 миллионов человек. Эти два человека входят, наряду с Гитлером, Лениным, Пол Потом и Сталиным, в число тиранов, ответственных за самые чудовищные массовые убийства Нового времени.

И Робеспьер, и Мао взяли под контроль и радикализовали революции, которые были начаты не ими. В обоих случаях революция разрушила прежний коррумпированный режим и заменила его земным адом. В отличие от своих погрязших в пороках предшественников, Робеспьер и Мао стремились к идеологической чистоте и испытывали холодную "надличную" ненависть ко всякому, кто, как они подозревали, не разделял их безумных теорий. Эта ненависть заставляла их убивать людей "по категориям" - не за то, что они сделали, а за то, кем они были. Понятие "невиновность" отсутствовало в словаре Робеспьера и Мао; представление о том, что наказания заслуживают лишь реальные преступники, было, по их мнению, извращением грандиозного проекта достижения всеобщего счастья. Согласно их идеологии, существовал единственный путь достижения этой высокой цели, и всякий несогласный становился врагом человечества, заслуживающим только одного - уничтожения.

Если Робеспьер был человеком полуобразованным, то Мао - и вовсе невеждой. Оба были харизматиками и фанатиками. Идеология Робеспьера восходила к Руссо, идеология Мао - к Марксу. Они позаимствовали у этих мыслителей то, что смогли, и трансформировали их так или иначе обоснованные и по необходимости гипотетические теоретические системы в истину в последней инстанции; рефлексия не предусматривалась, критика игнорировалась. Робеспьер и Мао были монстрами, но не простыми, а особенно ядовитыми: они культивировали в себе монструозность софизмами, основанными на абсолютной уверенности в собственной правоте.

В своих писаниях и речах они тупы, скучны и однообразны. Удивляться тут нечему: такие тексты порождаются установкой на дедуцирование политики из идеологии; и чем катастрофичнее становились результаты их политики, тем с большим ригоризмом работал в их головах механизм дедуцирования. В рецензируемых книгах, рекомендуемых издателями как "великие революционные тексты Нового времени", собраны некоторые из этих упражнений в дедукции. Мы узнаем от Робеспьера, что "террор - это не что иное, как безотлагательная, суровая, несгибаемая справедливость; поэтому террор есть эманация добродетели". Мао учит нас, что "с политической точки зрения, под гражданскими правами следует понимать права, даруемые свободой и демократией. Но эта свобода становится истинной только под должным руководством, а демократия - под централизованным руководством. Демократия для народа и диктатура для реакционеров - это народная демократическая диктатура". Мы хорошо знаем, кто занимался "централизованным руководством", какие люди были назначены "реакционерами" и что с ними стало...

Имея в виду те ужасы, которые идеологии принесли миру в прошлом, приносят в настоящем и, несомненно, принесут в будущем, важно понять ментальность их адептов. Что они думают, когда приказывают убить бессчетное количество ни в чем не повинных людей? Видят ли они тела? Неужели они лишены всякого человеческого сострадания? Ответ состоит в том, что эти люди видят факты сквозь гротескно искажающую призму идеологии. Они видят не изувеченные тела, но мертвых врагов; перед их глазами не невинные жертвы, но препятствия на пути к благословенному земному раю. А в себе они видят не монструозных вершителей зла, но благодетелей человечества.

Столь извращенное видение природы вещей может представляться им достоверным только потому, что идеология предлагает извращенное объяснение причин, по которым мир не таков, каким он должен быть, а таков, каков он есть. Все знают, что мы часто не получаем в жизни того, чего заслуживаем; хорошие люди плохо кончают, а плохие умирают в комфорте. Справедливость отнюдь не господствует в этом лучшем из миров, а ключевые решения зачастую принимаются исходя из чего угодно, но только не из разума; и даже самые лучшие планы могут провалиться из-за глупости, безразличия и эгоизма их исполнителей. Идеология объясняет, почему это происходит, и, что более важно, обещает, что человек может научиться избегать подобных неудач. Мир не таков, каким он должен быть? В этом виновата политическая система, именно она несет ответственность за бедность, несправедливость, страх и плохое образование. Поэтому единственный способ сделать мир лучше состоит в том, чтобы радикально изменить эту политическую систему. Вся надежда - на революцию: только она способна привести к чаемым радикальным переменам. После того, как мир пройдет через ее очистительное пламя, в людях будет уничтожено все дурное, зло исчезнет и на земле воцарится справедливость и всеобщее счастье.

Если бы идеологи проявляли склонность к рефлексии, они поняли бы, что плохие политические установления возникают из-за плохих людей. Всякая идеология зиждется на ошибочном постулате, гласящем, что изменение политической системы изменит людей. Но человеческая природа остается такой же, какой была всегда; меняются лишь формы ее проявления. Добрые и дурные мотивы, пороки и добродетели, совершенства и дефекты - все это было и будет свойственно человеческим существам. Попытки идеологий изменить человеческую природу не просто тщетны, они являются истинным бедствием, поскольку носят на себе отпечаток тех самых пороков, которые обещают искоренить. И мрачные преступления Робеспьера, Мао и других деспотов лишний раз это подтверждают.

Таким образом, у современных левых радикалов есть выбор. Они могут либо и дальше заниматься поисками очередной "единственно верной" идеологии, либо признать, что западные демократии не случайно вызывают зависть у всего мира: в результате медленного продвижения по пути, на котором было много проб и ошибок, сложилась политическая система, основанная на реалистичном представлении о человеческой природе и обеспечивающая стабильность, высокие жизненные стандарты, свободу и справедливость. Эта система не лишена множества дефектов, но она лучше, чем любой альтернативный вариант из прошлого или настоящего. Разум требует четкого выбора, но похоже, что левые радикалы не готовы его сделать. И книги из серии Verso "Революции", вновь поднимающие на щит ослепленных идеологией фанатиков, не способствуют тому, чтобы наши доморощенные мечтатели отказались наконец от поисков несуществующего пути к недостижимой цели.

Источник: "City Journal"

Перевод Иосифа Фридмана