А.Дмитриев. Бухта Радости // Знамя, 2007, #4.

В "Знамени" в очередной раз Андрей Дмитриев блеснул добротной беллетристикой (напомним, от французского "бель леттр" - "изящная словесность"). После добротной же паузы: "Призрак театра", предыдущая повесть, вышла в 2003 году тоже в "Знамени". Паузы вряд ли придуманной, но получившейся как раз в аккурат: и чтобы не подзабыли, и чтобы обрадовались старому знакомцу. Про которого известно, что занят в кино, вроде сериалит, и вроде неплохо. Но мы-то его любим как раз вот за прозу. За то, что "маленький" его герой на первых нескольких разгоночных страницах романа мыкнулся по жизни, хлебнул лишку несуразных горестей, всем нам привычных и вполне обиходных, и не торопясь отправился в "роуд-муви". Обещающее и ему, и нам опасности и треволнения. И зовут героя симпатично - Стремухин. По гоголевской "фамильной" выучке персонаж получается без амбиций и не великого калибра, поскольку "... мухин". И пуганый по жизни, поскольку "стрем..." ("стремается" - значит "боится").

Таким образом, в путешествие с опасностями, неожиданностями и массой родных персонажей Дмитриев отправляет с нами человека близкого и понятного. Он нам и сосед, и сослуживец, и дядя Вася из Тамбова, и попутчик по плацкарте. Приятно осознавать, что беспредельничать герой не начнет. Глупостей может наделать, не вопрос. Так мы и сами такие.

Начинаются же стремухинские тревожные глупости с того, что он по смутному и заполошному звонку позабытых и неопознаваемых одноклассников отправляется в "Бухту радости". Это здесь у нас, у Речного вокзала, рукой подать. С кастрюлей грамотно заготовленного шашлыка, что тоже нам понятно и одобрительно.

Вот только зазывают его на шашлык "одноклассники" неспроста, затевают дурное. Но вместо этих нехороших людей встречаются Стремухину другие люди. Не то чтобы совсем хорошие - разные. Пара влюбленных подростков, пилот самолета, работники шашлычной, мальчик-жулик, алкоголик философствующий, бойцы ЧОПа, среди которых созревающий вожак экстремистов-террористов, в прошлом кондитер и пейзажист. И даже любовь нечаянно нагрянет.

"Роуд-муви" по приметам жанра и подразумевает, что по ходу путешествия главного героя много чего будет происходить и с другими персонажами, случившимися в дороге. Тут Андрею Дмитриеву можно ставить литературный памятник как автору предельно рачительному. На относительно небольшом романном пространстве - несколько автономных рассказов. Именно что не ответвлений главного сюжета, а самостоятельных историй, виртуозно и вполне органично вмонтированных в романную конструкцию. Существуй они в виде отдельных рассказов, думается, были бы тоже с радостью напечатаны тем же "Знаменем". Вот только их дальнейшая печатная судьба, уже в книжном виде, стала бы непредсказуемой. Поскольку книги рассказов издатели нынче издавать не любят: не рыночный это продукт.

Одна из таких новелл, существующая в "Бухте радости" на правах субаренды текстовой площади, заслуживает, на наш взгляд, отдельного благодарного реверанса автору. В ней рассказана история охранного бойца энкавэдэшного подразделения, который при честном исполнении своих служебных обязанностей при строительстве того самого канала, по которому романная канва прокладывает "роуд-муви", допускает неуставную погрешность, киркой убивая нерасторопного заключенного. Спасает его от возмездия смешной случай: он подсказывает командиру-начальнику, фанату рыболовства, как изловить сома. Делать же это требуется с помощью хитромудрого народного приспособления, издающего гипнотический для рыбы сом звука "квок". Охранный боец приспособление изготавливает, начальник добывает вожделенную рыбу и назначает рыболовного умельца себе в подчиненные. После такого поворота судьбы, из подрасстрельного в денщики, энкавэдэшный боец благополучно доживает до романного времени действия. Но не далее. Украшает же эту любопытную историю еще одна - о потаенно-сокровенной мечте спасшегося от возмездия убийцы.

Есть и еще одна история, которая даже в пунктирном пересказе может подвигнуть любого любопытствующего прочитать "Бухту радости". Сюжет такой: из погромного Баку сын вывозит своих родителей в гробах (sic!), под видом похорон. Последующая судьба семьи, единожды себя уже похоронившей, также имеется в романе. Только теперь их соседи по бизнесу и друзья по жизни - азербайджанцы из Армении. А убивает старика, спасенного в гробу, пьяный отморозок некавказской национальности. Впрочем, к таким гримасам жизни мы привыкли. Или устали изумляться?! Андрей Дмитриев следит, чтобы не привыкли и не устали. Но делает это по-человечески тактично, в кровище не полощет и "ейной харей в морду" не тычет.

Но все-таки одна неприятность стилистического характера в романе имеется. Распространяется она, правда, не на всех читателей, а только на тех, кто особо тонко чувствует поэтические размеры. Дело в том, что часть текста написана автором ритмизованной прозой. Вот такой фрагмент.

" Щелчок и вспышка - разом целый континент впечатан в мозг, к примеру, Африка: парит стервятник над саванной; лев гонится за антилопой гну; поймал, валит ее без жалости и жрет, начав жрать с живота; а вон и тонконогие, лиловые, пузатые от голода младенцы, и тучи вялых мух качаются у них над головами; вон слон идет, ни на кого даже не смотрит; а там, на севере, в пустыне - куда ни погляди, барханы и оазисы; вон муэдзин вверху поет и стонет, внизу раввин талмудит - и простодушный маленький араб бредет себя взрывать в толпу хитрющих маленьких евреев. Щелчок - Европа: гордый Гибралтар в британских цепких лапах; испанцы на скалу глядят с тоскою; их толпы бацают фламенко, на стадионах бьют быков; кровь брызжет на песок, и женщина с гвоздикой в волосах вздыхает томно, глядя в эту кровь, и в кровь прикусывает губки; у немцев же повсюду наводнение, там воды Рейна захлестнули автобаны и подтопили стены древних городов; там ветер, дождь; там жуть: с покатых крыш сползает в воду черепица; в Париже ясно и спокойно, с горы Монмартр там слышится шарманка, играет и аккордеон... Щелчок - Россия; большущая, а вся вместилась в снимок".

Кто-то и не обратит внимания, кто-то притерпится, и ничего, а кто-то начнет нервничать и возмущаться.

Мешает плавному течению романа?

Мешает ощутимо, это факт.

И то скажу, коль взялся ты за прозу,

так нечего размером куролесить

разболтанным...

Отсюда будет у Дмитриева и аудитория раздраженная. Хотя большинство, уверен, дочитает "Бухту радости" до конца. Поскольку все искусно заплетенные узлы повествования развязываются на последних страницах. Причем собственноручно автором. Он появляется в книге собственной персоной за несколько страниц до финала.

И последнее замечание. Андрей Дмитриев - писатель не только талантливый, но и предусмотрительный. Этот роман одновременно можно читать и как готовый к запуску в производство литературный сценарий. Жанр кинофильма уточняем - российское полнопроблемное и полноприводное "роуд-муви" с остановкой на тюнинг в "Бухте радости".

Пока же кино случится (если случится), можем с удовольствием предаться пороку увлекательного чтения.