Мартин Капаррос/Martin Caparros. Один день из жизни Бог(а)/Un dia en la vida de Dios. - "Гелеос", 2007. (Editorial Seix Barral, 2001); Тайна Валфьерно/El enigma Valfierno. - "Гелеос", 2007. (Editorial Planeta, 2005).

Мартин Капаррос - писатель аргентинский. Родился в 1957 году в Буэнос-Айресе. Жил в Париже и Мадриде. Историк по образованию. Выпустил с десяток романов, сюжетной основой которых часто становились исторические события (или - лучше - исторические ландшафты, поскольку с историей автор обращается весьма вольно), а героями - исторические личности. Эссеист, журналист, публицист. Издатель и комментатор Вольтера (и понятно тогда, отчего великий французский философ появляется среди главных персонажей романа-фантазии "Один день из жизни бог(а)". Переводчик на испанский "Ромео и Джульетты" и автор трехтомной истории гражданской войны в Аргентине 1966-1978 годов. То есть "послужной список" довольно внушительный.

Капарроса-романиста рецензенты сравнивают то с Маркесом, то с Набоковом - и, кажется, в обоих случаях напрасно. (Уж скорее - с Умберто Эко или с Борхесом.) Статья одного испанского критика о романе Капарроса "История" (время действия - то ли XVI век, то ли какой угодно) называется "Миф, исток и ирония". Другой испанский автор озаглавил свою статью-репортаж-интервью "Изобретение мира" (набоковская пьеса вспоминается). Немецкий рецензент называет роман Капарроса "Тайна Валфьерно" "прелестной фантазией" (charmantes Phantasiestuck) и замечает: "Капаррос описывает кражу произведений искусства как искусство, а подделку (die Kopie, дублирование, тиражирование, фальсификация) представляет как основу цивилизации - и аргументирует так убедительно, что невольно приходится согласиться". Эту по-немецки определенную мысль можно отнести и к другим произведениям Капарроса: зыбкая грань между творчеством и его имитацией, оригинальностью и подражанием, так и хочется сказать - истиной и ложью, их взаимные переходы и превращения в истории и в отдельных существованиях - настойчивая тема аргентинского писателя, у нас неизвестного.

Название "Один день из жизни Бог" (обратим внимание на склонение "имени" персонажа, это женский род) - никакая не метафора, а самая обыкновенная реальность - в пространстве романа, метод которого я бы определил как психологический реализм. Фокус только в том, что психология (и очень подробная, и в развитии) здесь - Бога. Другое парадоксальное определение - это роман воспитания. Но и воспитывается здесь тоже Бог, его (точнее - Ее) характер и взгляды (или Ее Взгляд) меняются. Бог развивается, очеловечивается, усваивает речь, представления и повадки своих творений, которых пытается презирать и упорно называет "тварюшками". Но это ему (ей) мало помогает.

Роман можно было бы назвать по аналогии с лубочным сюжетом "Хождение Бога по мукам". Только в отличие от Богородицы Бог "пускается" здесь много раз не в ад, а на Землю (или на "третью планету"), что, впрочем, для автора одно и то же. Ассоциация с Богородицей тем более уместна, что Бог в романе - женского рода, или женщина, девушка, дева, как угодно, если возможны, конечно, половые различения среди этих трансцендентных существ, творящих миры и забавляющихся ими. (Переводчику пришлось проявить немалое внимание, чтобы уследить за склонением имени героя-героини в "женском роде".)

В этой "женскости" Творца - половина прелести романа. Образ героини удался. Вспоминаются античные богини с их нежностью, капризностью, слабостью (именно так: женская слабость Создательницы мира), личными склонностями (к героям) и с их то сварливостью, то заботливостью то ли матери, то ли жены (невесты; Бог психологически, и вопреки всем законам вечности, очень юна, а еще она - невинная и простодушная, что и делает возможными многие прелестные - повторим немца - страницы романа).

Трагедия Бог в том, что она, не думая, не гадая, создала Ад и теперь не знает, что с ним делать. Не столь уж необыкновенная и оригинальная мысль восхитительно воплощается именно оттого, что Бог - женщина, и значит, вся ее растерянность, разочарование, все ее жалобы, беды и переживания окрашены женственностью почти обольстительной.

В основе книги такая концепция. Существует множество миров. У каждого мира - своя Создательница, или, на полуироническом языке книги, офисьял (чиновник, служащий, офицер типа поручика; переводчик решил оставить термин как экзотизм). Во главе "создателей-офисьялок" - их Шеф, или Босс (вариант, выбранный переводчиком). Это своего рода Небесная канцелярия. Офисьялы объединены в Сеть типа интернетовской. Будущий создатель "третьей планеты" изначально вызывал у коллег ироническое отношение. Это Бог-неудачник (а еще Бог-романтик, или Бог-поэт, Бог-юродивая - как угодно). Богом здесь только ее одну и называют, это имя-насмешка, заимствованное с "третьей планеты"; там так зовут своих придуманных богов, потому что настоящих не знают.

Рассказчиков двое. Главная линия повествования: сама Бог рассказывает о своих путешествиях на "третью планету" (типа командировок). Эти главы о Бог и от лица Ее прокладываются главами-комментариями (или приложениями, информами - что можно понять как докладные записки, разбирательства, отчасти оправдательные, отчасти обвинительные, анализирующие; юридически-служебные ассоциации позволяют перевести как "заключение по делу").

Делает же Бог вот что. Регулярно отправляется на "третью планету" (в разные времена и части Света), хотя, по мнению всех офисьялов, на нее давно пора плюнуть, забыть о ней. Она вышла из-под контроля, отбилась от рук. Такие обороты речи с частями человеческого тела постоянно героиней-рассказчицей обыгрываются: "отбилась от моих рук" или "это дело моих рук", но - "у меня нет рук", "у меня заболела голова, хотя у меня нет головы" и пр. Офисьялы все имеют форму дырчатого (типа сита) шара, и Бог тоже. Это ее изначальная, и очень удобная, форма. Так что ни рук, ни ног, ни головы у Бог нет. Это отсутствие собственной головы (можно и в метафорическом смысле, ибо наша Бог бесшабашная) иронически восполняется свойским именем, которое она присваивает злосчастной планете: "черепушка". Это вызывает ассоциации и с осколком, разбиванием (крушение великого замысла, "вначале обещавшего успех"), и с черепом, скелетом, то есть со смертью, одной из важнейших тем романа.

Тем временем на "третьей планете" неожиданно развивается жизнь по каким-то своим, никем специально не установленным законам. Бог ее сначала наблюдает - очень забавные сцены с первобытными людьми, сначала полуобезьянами, потом все более похожими на людей. Бог открывает в их существовании два мотива, или формы жизни, которые ее заинтересовывают, потому что она их не понимает. И оба мотива в жизни человека появились сразу, вместе с ним: секс и боги - то и другое взаимообращаются, оказываются соприродны; в основе того и другого - культ и поклонение. И взрыв атомной бомбы в финале романа уподобляется, со скрытой цитатой из Элиота, последнему любовному стону. Сексуальное и религиозное окончательно сливаются в эсхатологической картине. (Если Бог очеловечивается, то люди с течением истории обожествляются.)

Необычная мотивировка воплощения Бог: понять людей изнутри, принять на себя их тело. ( Бог причащается.) Необыкновенно удачно в романе первое воплощение: описывается тело человека и его ощущения - как действуют руки, сокращаются мышцы, течет пот, испытывается усталость, жажда... Остранение, по Шкловскому. Но главная загадка для Бог - кто такие "боги" (или даже - что это такое?), на определенном этапе ее развития - что такое я как Бог (если я - Бог). Вечная проблема самоидентификации станет главной темой в романе Капарроса "Тайна Валфьерно".

Бог всегда воплощается в частного, неизвестного человека, либо униженного, либо маргинала, постороннего для жизни: египетский борец, становящийся вором и убийцей, греческий врач, обвиненный в изнасиловании; мальчик-испанец, которому поручено убийство арабского эмира, а вместо этого они с ним занимаются любовью, сладострастнейше описанной; тщеславный монах, пришедший обратить умирающего Вольтера и пр. Но встречается Бог в облике "маленького человека" обычно с каким-то известным лицом: философом, полководцем, популярной мексиканской святой; эпизод с воровством в Египте тоже, кажется, заимствован из египетских таблиц.

Не вполне обычна главная идея творения, выдуманная Бог, и эта идея, которой она очень гордится, приготовила ей массу неприятностей, неожиданностей и разочарований. Мир создан "вокруг" смерти, на основании смерти. Смерть - организующее жизнь начало, мало того - производящее эту жизнь. Но эта же смерть, задуманная Создательницей как дар и источник жизни, оказывается, становится для человека источником мук и толкает его на множество легкомысленных, необдуманных и напрасных (по мнению Бог) действий. Смерть, которая положена в основу мира и его развития и процветания, оборачивается причиной упадка мира. Драма Бог, превращающая ее, с течением романа, в какое-то подобие небесного Печорина или Онегина: скепсис, разочарование, усталость (сплин).

В результате путешествий-экскурсий Бог не столько понимает людей, тем более изменяет их (эта мысль в ней тоже беспокойно бьется, плод позднего раскаяния), а сама усваивает человеческий способ мыслить и говорить и с изумлением (и страхом) это замечает в себе. Она даже начинает почти верить в человеческих богов. (Не вполне обычная версия богоборческого сюжета о сотворении бога человеком. Люди творят Ее, как прежде Она творила мир. И точно так же случайно, непредсказуемо и почти невольно.)

Очень драматичен эпизод с Вольтером. По мысли автора (несомненно, вольтерьянца), Вольтер наиболее приблизился к постижению настоящего, а не вымышленного Создателя. Бог в образе монаха приходит к Вольтеру, чтобы открыть ему истину, то есть то, что Вольтер был прав в своих писаниях. Но, к ее изумлению, философ перед смертью кается и хочет, чтобы монах ему подтвердил существование христианского традиционного Бога с раем и адом. Откровения Бог оставляют Вольтера в совершеннейшем отчаянии.

О любви в романе надо сказать особо. Я не удивлюсь, если автор - гей. Любовные игры с мальчиком даны очень лирично, щемяще, трогательно, как и героический (и обольстительный) образ эмира-любовника, он навсегда сохранится в сознании и влюбленного мальчика (кстати, необыкновенной красоты и прелести), и воплотившейся Бог. А вот половой акт с женщиной в финале романа дан как необыкновенно отвратительный процесс. Подобно тому, как в начале подробно и увлеченно рассказывалось, что испытывала Бог в теле человека, так же подробно, но с отвращением описываются физические переживания женщины, за которыми успевает наблюдать Бог: движение мышц, слюна, пот... (То есть почти все то же, что происходило с телом египетского борца, первого воплощения Бог, но только со знаком минус. Мужчина, египетский борец, был дан изнутри. Женщина, куртизанка и шпионка, - со стороны, отчужденно.) Половой акт с женщиной - последнее, что узнает Бог на "черепушке", и, что замечательно, "накануне Конца Света". Опять вспомним: описания оргазма и взрыва атомной бомбы почти совпадают в описании - то и другое равно ассоциируются с ужасом и смертью. Половой акт с женщиной оказывается своего рода Концом Света (или его репетицией).

Эмир "настоящая (и последняя) любовь" Бог. Но любовь ее - именно "как мальчика", в теле мальчика, его ощущения помнит Она, и они становятся для нее образцовыми. Однако у этой любви есть предшествования.

В главе о Древней Греции Бог воплощалась в тело врача, несправедливо обвиненного в изнасиловании юноши. Обвинения несправедливы, но единственный, кто продолжал встречаться с врачом, - напросившийся в ученики брат того самого юноши. Тема гомосексуальности героя, аватары Бог, незаметно поддерживается. А затем на попечении врача-изгоя оказывается раненый, умирающий солдат, собиравшийся стать Богом и утвердить собственный культ по примеру Птоломея. Бог в образе врача с горечью чувствует свое родство с пациентом (Богом-неудачником), необыкновенно трогательно за ним ухаживает. Сквозь мужской облик проглядывает таящаяся в нем Бог-женщина. Это мерцание создает удивительную атмосферу неопределенности, обоеполости, полового неразличения. Кто здесь касается израненного тела воина: мужчина? женщина?

А затем - Рим, новая экскурсия Бог, на этот раз она тайный агент римского вельможи, проникший на сходки христиан. Чарующий образ фанатичной и прекрасной (огромноглазой) христианки Рутилы, замершей на каменном полу в таинственно-подвижной позе (линии и изгибы тела). Бог разговаривает с ней и в нее влюбляется. Это ее первая любовь, пугающая Ее. И опять томительная неразличимость: кто здесь любит - тайный римский агент или женственная Бог?

Книга Капарроса - не просто забавная история человечества в картинках или очередная антиутопия (типа Вербера, и некоторые мотивы перекликаются, но от этого и хочется заметить разность: насколько Вербер не литература, настолько высокая литература Мартин Капаррос). Роман прежде всего очень стильный, и стиль постоянно меняется: от главы к главе и внутри каждой. Повествование стремится к организации по законам уже не прозы, а поэзии. Ритмизация речи (вплоть до того, что глава о Греции, по мере героизации содержания - подвиги и приближающаяся смерть персонажа, переходит на язык эпического дактиля) достигает кульминации в главе о любви Элоизы к Абеляру - замечательный опыт повторного написания писем Элоизы, подобно тому как борхесовский герой задумывал переписать "Дон Кихота".

"Тайна Валфьерно" - из тех книг, которые в небрежном, равнодушном, просто невдохновенном переводе почти что перестают существовать. Сюжет занимателен, интрига напряженная, герои разнообразны и необычны, действие окрашено тайной или даже - тайнами, тревожащими читателя. Тем не менее, как всегда у Мартина Капарроса, главные события связаны с приключениями стиля. Роман состоит из множества разной величины (от двух строк до пяти страниц) фрагментов, из которых складывается (как паззл) общий сюжет - ветвится, разрастается, меняется и переписывается (возникают очень своеобразные варианты одной и той же истории): диалоги, любовные сцены, философские или психологические рассуждения и почти дневниковые заметки, иногда очень злые (кажется, на каком-нибудь обрывке бумажки, что-то розановское, если позволить себе отечественную ассоциацию), то какая-то история, то воспоминание, то встреча с новым персонажем или описание нового города. И все точно для того, чтобы сбить читателя (роман отчасти детектив, то есть немного кроссворд, и "сбивающий с толку изменчивый стиль" очень уместен), не дать ему привыкнуть, обжиться в одном каком-то стиле и перестать его замечать.

Вот уж есть где поработать переводчику (на него вся надежда). Ведь если в романе эпизод с пиратами, то это ироническое подражание одной из новелл Сервантеса, если герой и героиня читают "Вертера", то, конечно, сейчас же возникает и "вертеровский стиль", а если появляется тема опиума, то и без Готье не обошлось. И постоянна смена повествователя (это вообще "фирменный знак" Капарроса, с одним рассказывающим "я" ему скучно): ich-Erzahlung скользит между героями (и вместе с новым "я" появляется и новый взгляд на события), а то исчезает и повествование становится как бы "объективным" (неизвестно, кто говорит). Но все эти фрагменты объединяет общий скептический, немного желчный, иронический и разочарованный взгляд (подобие английского сплина) на человека, его намерения, планы и на все то, что с нами в этой жизни происходит.

Материал романа - реальная история: знаменитое похищение "Джоконды" из Лувра, одно из "преступлений века", сохраняющее странность и таинственность до сих пор. Картина исчезла на два года, а затем была обнаружена у полуграмотного сумасшедшего итальянца, Винченцо Перуджиа, прятавшего ее все это время под кроватью. Забавен его мотив кражи: он собирался вернуть картину итальянцам, у которых ее украли французы. Невероятно трогателен рассказ итальянца о том, как он, очарованный Джокондой, поставив ее на стол, пел для нее и играл ей на мандолине. Он вообще очень живо (как к живому существу) относился к картине. Вот, например, как трансформируется в глазах итальянца знаменитая "улыбка Джоконды": когда он злился, не зная, что с ней дальше делать, говорил себе: "эта чертова шлюха смеется надо мной".

Но мог ли простодушный и недалекий полуграмотный итальянец провернуть такое крупное "дело"? Автор как бы раскручивает историю реального преступления: кто за ним на самом деле стоял и какие были истинные планы грабителей. Роман-расследование и роман-интервью (с преступником). Как говорит главный герой, по имени (точнее - псевдониму) которого роман и назван: "В истории подделывалось и фальсифицировалось все: картины, скульптуры, рукописи, я - единственный, кто подделал само преступление". Оказывается, похищение "Джоконды" было кражей-фальшивкой, имитацией. Исполнители (те, кто вынес картину: итальянец и его два помощника) думали, что оригинал Леонардо будет продан и они получат свою долю. Итальянец искренне прятал картину, "маркиз (Эдуардо) де Валфьерно" (так он себя называл) регулярно писал ему письма, будто бы ищет покупателя. На самом же деле задачей было, скрыв оригинал, под его видом продавать копии, фальшивки, подделки. То есть сделать торговлю "Джокондой" бесконечной.

Третий герой романа - гениальный копиист, художник Ив Шодрон, особенность которого в том, что он не в состоянии изображать реальные предметы, а только то, что уже однажды было изображено на фотографии или на картине - и делает это гениально, то есть неотличимо от оригинала. (Как сказано в романе, "более похоже на оригинал, чем он сам".) Выходит, что в случае художника сам его талант - фальшивка и подделка. По словам художника, когда он копирует Леонардо, то и становится Леонардо, превращается в него (становится его подделкой, копией). Его мечта - не копировать, а создавать, но тоже как бы "чужое": картину Леонардо, например, которую тот никогда не писал (или иначе: так и не написал), но должен был бы.

И вот это главное содержание романа, возникающее из его сюжетов: фальсификация как основа человеческого существования. Человек - фальсификатор, и его деятельность (вся) - фальсификация (подражание и имитация, хотя бы той же природе). Гений - фальсификатор, великий мошенник. Маркиз де Валфьерно сравнивает себя с Микеланджело, слава которого началась с того, что он подделал античную статую, а потом обман раскрылся. Маркиз отличается от Микеланджело прежде всего тем, что его обман не раскрывается.

Творится настоящий гимн фальсификации. Фальсификатор - поэт, аскет, святой, подвижник и пр. В основе фальсификации - стремление быть другим. Фальсификатор одно выдает за другое, то есть одно превращает в другое, и значит, он своего рода и алхимик. Но главный продукт деятельности фальсификатора - он сам. Он создает свою жизнь, выдавая себя за другого. Возникает идея власти над жизнью и обстоятельствами. Главный герой романа - эстет, утонченнейшее и одновременно скептичнейшее существо (неизмеримо выше окружающих, которых презирает). И немного похож на лорда Генри из уайльдовского "Портрета Дориана Грея".

Его главное произведение - его жизнь, и начинается эта собственная (то есть им произведенная) жизнь с вымышления имени. Он надеется однажды в зеркале увидеть другое лицо. Замечательная подробность: герой одновременно боится однажды в зеркале вовсе не обнаружить никакого лица. В процессе тотальной фальсификации, смен фальшивых имен и постоянного выдумывания биографии (и всякий раз непонятно, было это с ним или не было) он точно начинает растворяться, рассеиваться, уничтожаться. Постоянно перевоплощаясь, он постепенно будто развоплощается.

Кроме этих главных героев (они же и свидетели "по делу") в романе множество других персонажей: куртизанка Валерия, подруга главного героя, посвященная в историю кражи, другие любовницы и возлюбленные герои, его друзья из "золотой" парижской молодежи, проводящие жизнь в опасных развлечениях, русская жена скульптора Шодрона, коллекционеры и любители живописи, односельчане итальянца Перуджиа, очень разнообразные жители Буэнос-Айреса...

Вот о последнем надо сказать особо. Аргентинец автор очень своеобразно (в духе философии фальсификации) воспел родной город. Стоящий во главе заговора похитителей "Джоконды" - тоже аргентинец, и оказывается, это-то очень-очень естественно. Буэнос-Айрес - сам великий город-фальсификатор, имитатор: он подделывает, имитирует жизнь "великого города", великого и богатого и в конце концов таким и становится (как и главный герой - становится другим). Он точно изображает собой некий мысленный город, превращая себя в него. А для этого и будто чувствуя сродство свое с этим местом и съехались (и продолжают съезжаться) сюда разной степени и уровня фальсификаторы и мошенники со всего света.