Яков Иванович де Санглен, приближенный Александра I и начальник тайной полиции в 1812-1816 гг., был фигурой, что называется, неоднозначной и репутацию имел соответствующую. Н.И.Греч в своих "Записках" его близость к особе императора объясняет тем, что был он "хвастун, негодяй": "Александр не доверял никому, даже своему министру полиции, и Санглен служил ему соглядатаем"1. Словом, нехороший человек, "редиска". Зато А.И.Герцен в "Былом и думах", рассуждая об отличии тайной полиции при Александре и его брате Николае, записывает Санглена, этого "старого волтерианца, остряка и болтуна и юмориста"2, в либералы, чуждого политическим гонениям. Не путать с Бенкендорфом или с Дубельтом!

Ефим Курганов, обратившись к фигуре героя русского сыска, исторического предшественника современных силовиков, учитывает, бесспорно, нынешнюю моду на все силовое3. Не случайно "Шпион его величества" по форме и стилю напоминает сценарий телефильма и буквально просится в телесериал, но вослед не столько "Улицам разбитых фонарей", "Маршу Турецкого" или "Агенту национальной безопасности", сколько "Азазелю" и "Статскому советнику", этим телеверсиям акунинской детективно-исторической беллетристики.

В самом деле, такое впечатление, что главным своим конкурентом на поприще исторического детектива Ефим Курганов видит именно Бориса Акунина с его Фандориным, сыщиком реально не существовавшим, но которого стоило выдумать, потому как читатели от него, судя по тиражам, просто балдеют. Разумеется, Фандорин далеко не Шерлок Холмс с его дедуктивным методом, не Бонд (Джеймс Бонд) с его суперменством и донжуанским списком и даже не Штирлиц, положенный на музыку и ставший до того народным, что буквально разошелся на анекдоты, но все равно обладает привлекательностью образца, в коем прекрасны и душа, и мысли, и форменная одежда.

А вот в исторической подлинности Санглена, создателя и главы русской военной разведки, сомневаться не приходится: на его "Записки" ссылаются профессиональные историки. На такой, например, изложенный в них эпизод, как русские агенты, ведомые своим хитроумным шефом, сумели выкрасть "шкатулку, в которой хранились инструкции Наполеона, переписали текст инструкции и вручили его Александру I"4. Это событие описывается и в романе Курганова, но в основу повествования легли здесь не упомянутые "Записки", но секретный дневник Санглена, фиксирующий его жизнь с 9 апреля по 19 мая 1812 года, когда он находился в Вильне, где выполнял шпионскую миссию, возложенную на него государем.
С 9 апреля по 19 мая - сколько же это мгновений весны, потраченных героем на ловлю счастья, чинов и наполеоновских лазутчиков?

Содержание секретного дневника, как убеждает Курганов, "восстановлено строго по источникам", но сам дневник является художественной реконструкцией, отражающей логику возможного: "Практически все описанные события имели место, а если не имели, то могли бы его иметь". Качество подлинности придает историческому детективу пассионарная личность Санглена, буквально горящего на экстремальной работе, специфический характер которой побуждает даже на досуге читать не что-нибудь легкое, но "Разбойников" Шиллера, ставших его "настольной книгой" с тех самых пор, как начал заведовать особой канцелярией в министерстве полиции: именно по этой книге привык изучать он "душу человеческую".

Бросается, правда, в глаза, что исследование "души человеческой" давалось ему порой с трудом (если верить на слово автору секретного дневника - и ведь нельзя ему не верить, коли все "строго по источникам") и сопровождалось неожиданными для руководителя тайной полиции (но не такими уж невероятными для читателя и почитателя Шиллера) глюками. Но обо всем по порядку.

Внутренним сюжетом секретного дневника становится соперничество и дуэль русской и французской разведок накануне войны с Наполеоном. Служба, которую несет Санглен, действуя в местности (герцогство Варшавское, Вильно, Ковно), население которой явно и скрыто симпатизирует Бонапарту, поистине и опасна, и трудна. Силовики Александровской эпохи (особенно ее прекрасного начала) особыми умениями и навыками по шпионской части не отличались, поэтому автору дневника приходится заново создавать агентурную сеть, причем, что называется, из подручного материала, проявляя при этом и собственный (весьма незаурядный) сыскной талант.

Но Санглен представлен в романе не просто виртуозом русского сыска, но личным шпионом Александра I, пользующимся его особым расположением и доверием, простиравшимся до того, что император поручал своему конфиденту разыскивать для него "девушек особой красоты".

Действительно ли оказывал Санглен Александру услуги деликатного свойства - или все же наговаривает на своего патрона и благодетеля? Это, как выражается один из персонажей "Карнавальной ночи", науке неизвестно. Так могло быть стилизуется в секретном дневнике под так было. А что было - то было.

Была, например, "борделька пани Агаты Василькович", а в той "бордельке" девица "тонкой и нежной красоты", невинная внешность которой, несмотря на опытность ласк, ввела Санглена в заблуждение относительно невинности ее намерений (вот вам и первый глюк). И хоть Александр остался ею очень доволен, вскоре выяснилось, что, согласно донесениям, под маской невинности скрывается графиня Алина Коссаковская, ярая бонапартистка, вынашивающая мысль об убийстве государя.

Однако Санглена не проведешь: схватив мнимую путану, он, правда, не решается ее арестовать (узнай государь, кого он ему подсунул, ожидает его шпионскую карьеру полный абзац), но высылает в места, видно, не столь отдаленные, поскольку графиня, переодевшись в нищенку, вновь возвращается на обжитое место для реализации своего преступного плана.

Не подозревая о таком ее вероломстве (еще один глюк), Санглен "подставляет" собственного агента, поручика Шлыкова Степана Григорьевича, внедренного в кружок бонапартистов с вынужденного согласия графини, которая его и выдает. В результате бонапартисты Шлыкова "замочили", но в отместку коварную красотку, похищенную по приказанию Санглена другими его агентами, тоже "мочат" на том самом месте, где найдено было бездыханное тело бедного поручика.

Кстати, простодушным цинизмом отличаются не только карьерные соображения Санглена (арестуй он сразу прекрасную Алину, так Шлыков остался бы жить), но и его тайные рассуждения о государе как о лучшем друге шпионов: "Вообще, я давно дивлюсь, насколько Александр Павлович обладает способностями к розыскной работе. Несомненно, из него получился бы отличный шпион: любой начальник тайной полиции захотел бы иметь такого". Понятно, почему секретный дневник так тщательно утаивался от читающей публики. Не поздоровится от этаких похвал...

Впрочем, государю, признание которого приводит Санглен, на шпионской службе потребны как честные исполнители, так и интриганы: "Государь любит играть своими шпионами". Герой Курганова явно не комильфо, но зато в правдоподобности его исторического и психологического облика можно быть твердо уверенным. Уж какой есть - в соответствии с нравами эпохи и государева VIP-окружения.

А тем временем шеф русской разведки, избавившись от Алины и от глюков, успевает раскинуть широкую сеть для остальных наполеоновских лазутчиков и соглядатаев, среди коих оказывается и такой крупный гусь, как дежурный генерал Первой Западной армии Петр Кикин, благополучно разоблаченный и от службы отечеству и государю отстраненный. А затем, ближе к финалу, дело доходит и до отставки варшавского резидента Наполеона барона Биньона. Полная победа Санглена: его шпионский гений торжествует.

Секретный дневник предстает в итоге как дневник с секретами, доступ к которым по мере развития сюжета получают, вслед за автором, и читатели. Знакомясь с жизнью и мнениями Санглена, каждый из читателей может узнать много чего любопытного о том, как строилась в начале XIX века работа русской тайной полиции, и о том, как строится современный исторический детектив.

Курганов, автор книг по теории и истории анекдота, выдвинувший идею анекдотизации современных литературных жанров, воплощает ее на практике, создавая "актуальную" версию русского шпионского романа: "Прежде анекдот, проникая в роман, перерабатывался и уж во всяком случае перекрашивался так, чтобы как можно менее выделяться, чтобы всячески скрывать свое низкое происхождение. А теперь анекдот проникает в роман и перерабатывает его, да так, что недавний властелин во многом просто подстраивается под анекдот"5.

Не могу сказать "за всю Одессу", но исторический детектив Курганова, активно используя возможности исторического анекдота, вполне отвечает данной романной модели. И это радует, но не только потому, что практика совпала с теорией, а потому, что роман получился не просто нескучный, но увлекательно-занимательный. А Санглен, так и не приобретя свойственную нынешним силовикам образцово-показательную идеальность, остался при своем секретном интересе: и в сочинители попал, и в истории остался.

Прямая теперь ему дорога на телеэкран.

Примечания:

1 Греч Н.И. Записки о моей жизни. - М., 1990. С. 336.

2 Герцен А.И. Былое и думы. В 2 т. Т. 1. - М., 1969. С. 61.

3 См.: Чередниченко Т. Силовики // Новый мир. 2002. ? 9.

4 Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. - М., 1988. С. 38.

5 Курганов Е. Похвальное слово анекдоту. - СПб., 2001. С. 156.