Ален Бадью предлагает нам книгу, являющуюся наполовину памфлетом, наполовину политическим эссе, прямое продолжение своих предыдущих книг серии "Обстоятельства".

Итак, перед нами стена. Может быть, следует даже сказать - стены, если я правильно понимаю Алена Бадью, который в своем недавнем эссе "Именем чего является Саркози?" (Lignes, 2007) напоминает, как много стен возникает по всему миру: мэр одного итальянского города предложил даже построить стену между городом и пригородом. И вот, по прошествии стодневного льготного срока, мы до сих пор ошарашены произошедшим и колеблемся между похмельем и дезаффектацией.

Но что же все-таки произошло? "Был избран президент". Только философ тут же вставит: "Для таких опытных людей, как мы, избрание президента не значит, что произошло что-то особенное". Здесь Ален Бадью оставляет свою сдержанность, чтобы расшифровать нынешнее чувство дискомфорта. Действительно, среди вечеров у Фуке, дней на яхте, деклараций по поводу тестов ДНК, политики мелких шагов начинает подкатывать тошнота... В тексте, впрочем, присутствует множество отсылок к Сартру. По мнению философа, у этой депрессии президентское имя: "Знаменитая эскапада Саркози на миллиардерской яхте, сразу же после светских пьянок у Фуке в ночь его победы, - это совсем не ошибка, не оплошность, как ее представляют. Конечно, он отправился проведать и поблагодарить своих заказчиков, крестных отцов, крупных финансистов, чьим вассалом он является. Но самое главное, что он всем заявил: отныне так и будет - нет ничего лучше личной выгоды, отныне все будет поставлено на службу личному благоденствию. [...] Саркози символически показал, что, прислуживаясь, он служит самому себе [...]". Завершает Ален Бадью так: "Левых больше никто не боится, да здравствуют богатые, да сгинут бедные".

Признаем, что французы пребывали в депрессии еще задолго до прихода к власти "очень-маленького-Наполеона". Многие отчаялись задолго до превращения Франции в провинцию и неспособности изобрести политику, которая "смогла бы вырвать страну из ее ничтожества". Кажется, все сложили оружие и идеи, отказавшись от цели создания по-настоящему освободительной политики. Именно этот факт подвергает ожесточенной критике Ален Бадью, на время оставляя форму эссе ради полупамфлета, полуманифеста. Кто знает, может быть, иногда нужно выйти из себя, чтобы потом снова начать думать и действовать?

Тем не менее во время последних выборов депрессия, которой уже несколько десятилетий, достигла своего рода апогея. "Обстоятельства 1" открыли нам Алена Бадью, с особым скепсисом относящегося к голосованию. "Обстоятельства 4" вбивают последний гвоздь, делая выборы в демократической стране процедурой, полностью лишенной смысла. Доказательства? Массовая нерешительность, в которой пребывает большинство людей перед тем, как идти голосовать. Таким образом, Ален Бадью ставит вполне законный вопрос: возможно ли для демократии, достойной этого имени, так долго обходить разрыв между императивом голосования и тем фактом, что совершенно непонятно, за кого голосовать? Приглашение на выборы очевидным образом "сфальсифицировано": с одной стороны, между правыми и левыми в действительности нет разницы. Первые опираются на "первобытные страхи", а вторые "боятся самого страха". Выбор между двумя этими страхами какой угодно, но только не политический. В голосовании возникает перекос в сторону аффекта (другие скажут - морали).

На самом деле, продолжает свой анализ философ, "в выборах ощущается не что иное, как нехватка реального". Когда речь заходит о реальном, пишет Бадью, можно сказать, что "вторичный страх, который можно назвать оппозицией, еще больше отдален от реального, чем первичный страх, который можно назвать реакцией. Поскольку реагируют, пусть в ужасе, пусть доносительским или даже преступным образом, на какую-то реальную ситуацию. Тогда как оппозиция боится только размаха реакции, находясь еще дальше от всего того, что существует в действительности". Подведем итог:

голосование не работает - правая мысль хочет инструментализировать страхи, левая мысль хочет их игнорировать, в результате и те и другие не в состоянии помыслить реальное. Голосование, таким образом, становится действием, у которого нет ни основания, ни политического влияния.

Против страхов, разжигаемых правыми (страха "иностранцев, рабочих, народа, молодежи из пригородов, мусульман, чернокожих выходцев из Африки"), Ален Бадью призывает проявить мужество, призывает бесстрашных к объединению.

Ибо бесполезно кричать перед лицом консервативных сумеречных страхов, как это делают левые. Бесполезно не бояться страха. Единственный выход - произвести разметку реального, "лечь на землю" и сжать в объятьях "шершавую реальность", как сказал поэт. После Сартра цитата из Рембо? Мы еще вернемся к "пункту, проговоренному с Рембо", пункту 4-го манифеста Алена Бадью.

Вернемся к доказательству. Во-первых, если избрание Саркози в президенты и подтверждает окружающую депрессию, то это потому, что оно "усугубляет растерянность", показывая "внутренне устаревший характер всех ориентиров, вышедших из Второй мировой войны, ориентиров левое/правое". Во-вторых, если избрание Саркози столь отвратительно, то потому, что оно снова вписывает нас в хорошо знакомое "трансцендентальное" - петэнизм. Конечно, 2007-й не 1940-й и Саркози не Петэн, но "массовая субъективность, которая привела Саркози к власти и поддерживает его действия своими бессознательными, историко-национальными корнями уходит в петэнизм". А содержание этого неопетэнизма, согласно Бадью, не что иное, как "полное и безоговорочное подчинение требованиям хозяев глобального капитализма". Для философа политика "разрыва" - в действительности политика раболепия. Нам продают реформы, моральное оздоровление, завоевание успеха, но реальность гораздо тривиальнее: мы капитулировали. И сегодняшний петэнизм состоит в утверждении, что "французы должны всего лишь принять мировые законы, модель янки, раболепие перед сильными мира сего, господство богатых, тяжелую работу для бедных, всеобщий контроль, подозрительность по отношению к иностранцам, человека-француза [?] по отношению к человеку-африканцу [?]".

С другой стороны, если Ален Бадью ссылается на петэнизм, то потому, что в сегодняшней эпохе также отзывается парадигматическое значение иностранного опыта. Мы имеем в виду не иностранцев, высылаемых из нашей страны... Мы говорим об иностранцах, которые являются моделью, которые справились с проблемой долга, смогли провести реформы бюджета, реформировали специальные службы, продлили действие страховых взносов... Это их мы имеем в виду, тех, к кому мы бы и сами не прочь иммигрировать. У Петэна тоже были свои "хорошие иностранцы", "те, кто радикальным образом поставил в один ряд виновников морального кризиса и упадка - евреев, коммунистов, полукровок, интеллектуалов, прогрессистов". "Гитлеровская Германия воспрянула, Италия Муссолини и Испания Франко воспрянули, и нам следует воспрянуть, по примеру этих великих образцов". Тут ален Бадью апеллирует к Лаку-Лабарту, ушедшему от нас несколько месяцев назад, чье отсутствие "столь ощутимо в эти трудные времена". Именно Лаку-Лабарт разглядел в "теории моделей и подражания" мнимую ценность, "пассивную реконфигурацию, которая ничуть не апеллирует к энергии ее участников". "именно в этом заключается роль постоянного обращения наших новых реакционеров к примечательным заслугам университетов и экономики при Буше, замечательным реформам Блэра, даже к самоотверженности китайских рабочих, работающих по двенадцать часов в день практически бесплатно".

Наконец, "гвоздь" доказательства трансцендентального петэнизма, заманивающего наши умы: орудийный залп против Мая 68-го. У любой петэнистской пропаганды всегда назначен виновник морального кризиса. У петэнистов периода Реставрации (1815) это явно были Революция, Террор, Цареубийство. В случае петэнизма самого Петэна таковым, совершенно очевидно, был Народный фронт? Для петэнизма Саркози - это Май 68-го и ускорившийся упадок франции.

В борьбе с этим мощным реакционным течением Ален Бадью призывает заново основать коммунистическую гипотезу. Осторожно, речь никоим образом не идет о возвращении к настоящему или историческому определению коммунизма, полностью устаревшему и извращенному. Речь идет о том, чтобы напомнить, что коммунистическая гипотеза является основанием любой освободительной ориентации, что остается в своем роде "хорошей гипотезой", единственной работающей, единственной "родовой", иначе говоря, единственной действующей для человечества. В общем, как сказал бы Кант, коммунизм не как программа, но как регулятивная идея. Коммунизм как "интеллектуальная схема", которая должна постоянно реактуализироваться. Напомним, что с 1976 года ален Бадью вместе со своим соратником, уже покойным Франсуа Балме пытается выделить "коммунистические инварианты", как, например, "восстание рабов под предводительством Спартака" или же "крестьянское восстание под предводительством Томаса Мюнцера". Ален Бадью снова цитирует Жана-поля сартра: "любой антикоммунист - сука". Другими словами, отказаться от коммунистической гипотезы или отменить ее как "нереализуемую" равносильно тому, чтобы определить человечество как вещь, в сущности, мало чем отличающуюся от "муравьев или термитов".

Таким образом, вот к чему следует приложить свои усилия философу, и гражданам, и левым: позволить снова возникнуть условиям для существования коммунистической гипотезы. "Заставить существовать гипотезу" - в этом заключается работа революционеров. И, предвосхищая это событие, Ален Бадью предлагает манифест из 8 пунктов, как новую "скрижаль возможного":

1) уважать "рабочих", считать их равными,

уважать их в качестве трудящихся, "в особенности рабочих иностранного происхождения". Учитывая, что термин "рабочий" нужно интерпретировать как "родовое имя всего того, что уклоняется от гегемонии капитала";

2) реабилитировать Искусство в пику культуре потребления, в особенности в средствах массовой информации и в школе;

3) никогда не отдавать науку во власть технике, препятствовать тому, чтобы наука "соизмерялась с технической прибыльностью", бороться против требований рентабельности и онтологии прибыли. Саркози хочет, чтобы "деньги налогоплательщиков" шли в информатику и экономику, тогда как следует спешно прислушаться к Огюсту Конту, считавшему, что становление человечества требует создания альянса между "пролетариатом и учеными";

4) заново изобрести любовь (пункт Рембо). Вспомним, Теодор Зелдин тоже утверждает, что приключением XXI века, самим объектом Истории будет диалог между мужчиной и женщиной, по возможности любовный и обязательно дружеский? Ибо любви угрожают со всех сторон: справа - либертены, слева - либералы. Да, любовь - "всего лишь договор между двумя свободными и равными индивидуумами". Да, напоминает Ален Бадью, "это то, что начинается по ту сторону желания и требования". Одним словом, любовь или новое "дело народа";

5) лечить больных (пункт Гиппократа) безо всяких ограничений. Любой больной имеет право на лечение в наилучших условиях, независимо от каких бы то ни было экономических, социальных, этнических соображений? "На кону стоит само определение медицины";

6) никогда не отдавать освобождение во власть менеджменту, управлению. Берегитесь "модернизации", другого названия для "строгого и рабского определения возможного";

7) никогда не читать газет, принадлежащих "богатым менеджерам", "королям бетона", "принцам роскоши", "императорам военных самолетов". "Давайте потеряем интерес к интересам, каковые их материальный интерес хочет видеть нашими интересами";

8) наконец, провозгласить в качестве центральной максимы: есть только один мир. Это "перформативная" фраза. Она должна разрушить стены. "Утверждение принципа одного мира не противоречит игре множественных идентичностей и различий". Сказать, что есть только один мир, - значит провозгласить "один оператор общности", "одну аксиому коллективного действия", значит "подчинить измерение негативного (противоположность другим) измерению утверждения (развитие того же самого)", "развивать универсальные виртуальности идентичностей". Для Алена Бадью это, несомненно, центральный пункт сегодняшней политики, то, что придет возродить эту длинную пустую историю, которая завершается.

Чтобы резюмировать смысл этих восьми пунктов, Ален Бадью вновь обращается, после Сартра, Рембо, Фрейда... к Лакану и его переиначенному девизу - "возвысить немощность до невозможности". Для этого нам потребуется мужество. Мужество и "время", а точнее - другое восприятие времени: "Мужество - это пребывание в длительности, отличной от той, которую навязывает закон мира".

Памфлетистский стиль Бадью, без сомнения, будет раздражать. Для одних подобный стиль сделает аргументацию Бадью нелегитимной. С точки зрения других, он позволит пробудить интеллектуалов и указать на случаи капитуляции, оставшиеся незамеченными. Всегда трудно справиться со смешением жанров. Тем более смешением полемическим. Но можно с уверенностью утверждать, что по прочтении этого текста кто-то почувствует "мужество" открыть третью серию коммунистической гипотезы - ту, что установит "новое отношение между реальным политическим движением и идеологией".

Перевод Инны Кушнаревой