От редакции. Вышел очередной выпуск ньюслеттера "Русский журнал: Тема недели". Тема этого выпуска – "Think tanks: битва манифестов". Российское публичное пространство захлестнула волна политических манифестов ведущих мозговых трестов. Массовое появление докладов именно сейчас связано с выборами или с вакуумом видения будущего страны? C Русским журналом побеседовали авторы «Манифеста Движения Диких Молодых Доцентов» Виктор Вахштайн – декан факультета социологии и политологии МВШСЭН, Михаил Соколов - доцент факультета политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, Андрей Корбут - сотрудник Центра фундаментальной социологии ГУ-ВШЭ.
* * *
РЖ: Актуален ли сейчас жанр манифеста?
Виктор Вахштайн: Жанр манифеста сегодня, может быть, актуальнее, чем когда бы то ни было. Но это не только политическая актуальность. Есть что-то, что заставляет самые разные, даже не слышавшие друг о друге группы производителей текстов неожиданно (или, напротив, ожидаемо) производить эти самые тексты в жанре манифеста. И тут, скорее, вопрос именно в самом жанре, который сегодня стремительно набирает популярность.
С одной стороны, манифест – это что-то, что манифестируют, то есть делают явленным. Именно явленность чего-то, бывшего ранее скрытым, объединяет художественный манифест, политический манифест и манифест научный. С другой стороны, манифест – это заявка. «Явление» и «заявка» – две очень разных производных от «яви». Если в первом случае мы констатируем изменение («призрак УЖЕ бродит по Европе», «старое искусство УЖЕ мертво»), то во втором случае мы декларируем требование изменений. Две задачи манифеста: проявить и заявить. Это опять же объединяет манифесты в науке, искусстве и в политике.
Почему именно сейчас актуализируется именно такой способ порождения смыслов? Я думаю, это связано с самим духом времени – «консервативные двухтысячные» уступают место (неизвестно, надолго ли) «неомодернистским десятым». Манифест же по самой своей природе связан с утопическим воображением. Когда, скажем, «мозговые тресты» вместо того, чтобы производить аналитику, производят манифесты, когда ученые вместо того, чтобы производить исследования, производят манифесты, и когда художники уделяют больше внимания написанию манифеста выставки, чем ее объектам – во всем этом присутствует ощущение того, что манифестарный способ высказывания создает новый тип асимметрии между «должным» и «сущим» (разумеется, в пользу «должного»).
Именно поэтому манифест не создает «консолидированного взгляда», не служит производству больших общностей. В силу требований жанра он нацелен как раз на подрыв такого консолидированного видения, разрушение привычных связей.
РЖ: Можем ли мы говорить о каком-то периоде без манифестов, который сейчас сменяется «эпохой манифестов»?
Михаил Соколов: Думаю, что это не совсем точно. В советской истории регулярно появлялись тексты-манифесты, это заметно, например, в литературе. И я бы, скорее, говорил о манифестах как о своего рода константах. Они появлялись, и будут появляться регулярно. Поэтому не соглашусь с мыслью Вити об актуальности жанра – манифесты были, есть и будут.
Андрей Корбут: Я бы не согласился с тем, что манифест, как он понимался раньше, и манифест, как он понимается сегодня, это одно и то же. Сегодняшние манифесты по форме могут быть подобными каким-то манифестам прошлого, но это не значит, что по своей функции они идентичны. Функция сегодняшних манифестов никак не связана ни с проявлением, ни с заявлением – она связана с налаживанием коммуникаций в некоторых сообществах (в то числе научных). Манифест становится продуктом для внутреннего потребления. То, что он по форме ориентирован вовне, на публику, это, скорее, жанровый след. Его настоящий адресат — определенное сообщество или, даже, какая-то часть сообщества. Поэтому мы видим, что в сегодняшних манифестах рефлексивный аспект уступает по своей значимости аспекту коммуникативному. Люди так начинают разговаривать друг с другом. И этот разговор сам по себе нов для них, поэтому они к нему стремятся. Авторы манифестов ищут не новое для других, а новое для себя.
В.В.: Но из твоего тезиса следует, что «Инсор» пишет манифесты для самого себя. Социологи пишут манифесты для социологов, а художники пишут манифесты для художников. При этом сам по себе жанр нарушает (за исключением коммуникации художников – они как раз разговаривают манифестами) «собственный код» системы. Манифест – это метакоммуникация, высказывание о высказываниях, это не высказывание в логике существующей системы производства смыслов.
А.К.: Это способ разбалансировать систему и перевести ее на какой-то новый этап развития.
В.В.: Именно так. Поэтому я и говорю о функции заявки на изменение…
А.К.: Но это не изменение существующего положения дел. Это изменение самого сообщества, которое произвело манифест. То есть, на первый план здесь выходит не изменение окружающего мира, а изменение самого коллективного автора, его переопределение.
В.В.: В твоей интерпретации получается, что манифест – это что-то вроде самореферентной терапевтической практики. Что-то вроде аутотренинга. Сообщества пишут их для того, чтобы преобразовать себя, а не мир… Написал манифест – изменился.
М.С.: Это не ты изменился. Манифест оформляет разрыв.
В.В.: Да, но какой разрыв? В интерпретации Андрея – это разрыв исключительно с самим собой в недавнем прошлом.
А.К.: Да, но манифест — это разрыв с особым «собой». Манифест трансформирует субъективность авторов, т.е. их субъективность перестает быть узко индивидуальной или коллективной, она становится, с одной стороны, доступной для присвоения другими и, с другой, способной присваивать других. Любой манифест открывает дорогу для таких битв за субъективность, за идентичность. Манифестирующие говорят: «Мы такие-то, а вы — такие-то». И читатели начинают отчаянную борьбу против таких-то и за таких-то, по своему усмотрению.
РЖ: Делает ли манифестация экспертом того, кто манифестирует?
М.С.: Эксперт пытается создать знание, объективное с некоей внеположной, высшей точки зрения, его претензия основана на возможности подобного взгляда. Манифест предполагает более активистскую героическую позицию, которая, по крайней мере на некоторое время, подрывает возможность какого бы то ни было консолидированного видения.
РЖ: А если мы вспомним доклады «Инсора», Центра стратегических разработок и так далее, в таком смысле они являются манифестами?
М.С.: Это все, что угодно, но не аналитические доклады.
В.В.: До определенной степени эти тексты являются манифестами. Ведь если попытаться эксплицировать логику манифеста как жанра высказывания, то это логика парадокса. Что противостоит парадоксу? Парадоксу противостоит тавтология. Тавтология – некоторое высказывание, нацеленное на воспроизводство и утверждение существующего логического порядка. «Закон – это закон». «Надо значит надо». «Порядок есть порядок». Парадокс всегда нацелен на подрыв такого рода логических самореференций: «закон – это произвол», «мир – это война». И потому манифест, как нечто разрывающее логику существующей очевидности, чтобы манифестировать какой-то иной способ видения, всегда утопически парадоксален. (Здесь интересный маргинальный случай представляют собой «радикально консервативные манифесты». Ведь тавтология, как замечает Никлас Луман – характерная черта консервативных семантик. Именно поэтому консервативные манифесты интересны: они нацелены на утверждение тавтологий, но делают это посредством парадоксов.)
В этом смысле манифест, поданный в виде аналитического доклада, не является экспертным текстом. Манифест носит императивный характер («Карфаген должен быть разрушен» – пример манифестарного политического высказывания), аналитика не может быть императивной. Аналитика если и прописывает рецепты, то не в режиме абсолютных суждений ценностного рода. Манифест же – это всегда производство ценностных суждений.
РЖ: Насколько это явление специфично для России?
М.С.: Понятно, что политические манифесты направлены на оформление определенного разрыва, и есть предложения со стороны разных аналитических групп, описывающих этот разрыв на бумаге, признающих, что он есть. Есть две роли: кто-то пишет текст и кто-то должен его авторизовать. Основная политическая интрига – будет ли он авторизован.
Параллели между политическими и неполитическими (например, научными) манифестами – очень интересная тема. Политический цикл всем известен и понятен, возможно, есть какие-то логические параллели с научной жизнью, в которой мы тоже видим периодическое обострение интереса к манифестам, вкус к жанру. Эта болезнь имеет плавное, хроническое течение. Возможно, нарастающее.
Беседовала Ксения Колкунова.