В ночь на понедельник, 4 августа, не стало Александра Солженицына. Выдающийся русский писатель, лауреат Нобелевской премии скончался у себя дома в Москве. Со слов его родных, причиной смерти стала острая сердечная недостаточность. Александр Солженицын не дожил до 90-летия всего несколько месяцев. "Что означает Александр Солженицын для России и для вас лично?" - с таким вопросом "Русский журнал" обратился к писателям, журналистам, общественным деятелям.
Он прожил так долго, как смог, как надо жить в России. Он прошел так много звенящих кругов, что невозможно найти его правильный круг или единственный круг. Еще не время определять и означивать, но навязчиво просится сравнение с Дантом, оставшимся вечным изгнанником.
Я оказалась в круге третьем слишком рано, чтобы научиться испытывать что-нибудь, кроме боли, тень архипелага навсегда нависла надо мной, стала моей тенью. Было страшно, но надо было что-то делать. Он был моим проводником. Он ушел. Я все еще там.
До вчерашнего дня самым известным из ныне живущих русских людей в мире был Александр Исаевич Солженицын. Сегодня любые слова ущербны. Александр Исаевич Солженицын - огромного масштаба писатель, политик, правозащитник, государственный деятель. Но самое главное в Солженицыне - это его умение, способность и потребность говорить всю правду, которую он считал нужным произнести, - именно всю без остатка. Причем - не просто произнести, но свои силы, волю, здоровье, жизнь положить на то, чтобы эту правду (а не сказку) сделать былью. Именно от высокого призвания проповедовать производными являются все иные его умения и деяния: писание книг - в том числе. Есть миллионы носителей русского языка, Солженицын - носитель русского, российского космоса. Язык наличный и насущный был ему тесен - неспроста же был создан "Русский словарь языкового расширения"! В нем Солженицын стремился нащупать, вывести из полутени подсознания те несметные возможности, которые дремлют в языке, до поры до времени, скрыты под спудом, не востребованы. Неодолимое стремление Солженицына произнести свою действенную правду - имеет ту же природу: приобщить к делу те закоулки человеческой души, человеческих сил, людской совести, мужества, которые обычно не привлечены к жизни. Бесстрашное, бесконечное расширение области правды, это - Солженицын. В то же время он и очень земной человек, темпераментный, трудолюбивый, страстный - это сразу чувствовал всякий, кто видел его вблизи.
Мир праху его. Милая Наталья Дмитриевна - стойкости Вам в Вашем горе, мы все разделяем его, как свое.
Солженицын был великим и мужественным гражданином России. Он был и художником, и историком, осмыслявшим прошлое, настоящее и будущее нашей Родины. Он не поддался соблазну обуржуазивания, не ставил богатство выше духовности. Желая людям быть зажиточными и даже богатыми, он не делал из богатства смысла жизни и цели жизни.
Моему довольно безмятежному детству - школа, биологический кружок, дача, велосипед, дачные амуры - заговорщицкий привкус придавали крохи крамолы с родительского стола. В первую очередь споры старших по поводу "Одного дня Ивана Денисовича". Или летом, когда отец приникал к радиоприемнику на террасе и жестом требовал от домочадцев тишины - слушал по "голосам" письмо Солженицына к советским писателям, если память меня не подводит.
В девятом классе школы мне в руки попала машинописная копия "Ракового корпуса". Меня знобило от восторга, когда я читал роман вслух своей слепой бабушке. Надо было видеть бабушкино лицо: ее мужа расстреляли в тридцатые годы. Вообще, реакция очевидцев террора хорошо вразумляла. Несколькими годами позже отец моего друга, Сопровского, с неудовольствием найдя на письменном столе сына "Архипелаг ГУЛАГ", забрал том на ночь в свою комнату. На утро Александр Зиновьевич вышел на кухню чуть ли не с мокрыми глазами и пробормотал: "Что они со всеми нами сделали...".
В отрочестве и юности, в самую впечатлительную и патетическую пору жизни, я гордился удачей быть современником и соотечественником Александра Солженицына. Судьба его удивительна. О советском терроре писали и до него, но он первый был услышан во всем мире - открыл глаза одним, лишил других возможности изображать неведение.
Приношу свои искренние соболезнования семье покойного.
Должен сказать, я не поклонник Солженицына. Но я, безусловно, признаю его величие. И, на мой взгляд, со смертью Солженицына для России закончился ее длинный XX век. Потому что теперь, со смертью Солженицына, Россия окончательно принуждена будет быть совсем новой, строить себя не просто как возрождение, повторение или продолжение, а строить себя во многом сначала. При этом что важно в опыте Солженицына: его бросающийся в глаза индивидуализм, как мыслителя и как общественного деятеля, его органическая неспособность быть партийным. И именно поэтому он и совесть нации, и национальный духовный лидер, если угодно. Как раз в условиях России, я думаю, главное в опыте Солженицына - это путь к лидерству через непартийность, неклановость, "нетусовочность", такая вот неудобность такого вождя.
И другой важный вывод, который можно сделать, кроме того, что он никому, никаким партиям не нравился и не мог понравиться, - это то, что сам опыт исследования "ГУЛАГа" показывает, что для истории как самопознания, для народной философии вовсе не важна историческая точность, а важен точный художественный образ. Образ "Архипелага ГУЛАГ", видимо, более всего похоронил сталинизм, чем даже его экономические неуспехи. Хотя теперь оказывается, что "Архипелаг ГУЛАГ" был не совсем таким, как его описал изнутри Солженицын. Но это уже не важно. То есть в силу образа доказано Солженицыным, я не могу сейчас так быстро даже придумать, кто в русской литературе XX века породил такой же убедительный и такой мощный и самодостаточный образ, как Солженицын в случае с "Архипелагом ГУЛАГ".
А.Солженицын сделал весьма много для поддержания представления о роли госвласти как определяющей жизнь каждого жителя государства. Вся рамка его поисков истины, жизни не по лжи и прочего пафоса относится исключительно к этой паре: "государство и гражданин". В сущности, певец крепостного права, со свойственными оному социальными структурами, радостями, печалью и упованиями. Может быть, последний, но - вряд ли.
Прежде всего, для меня Солженицын - это воспоминание некоторого моего не совсем подросткового времени, когда я стал работать, и у меня произошел один пикантный случай. Дело в том, что тогда началась критика Солженицына в прессе, а я работал токарем, и мне предложили покритиковать его работы, на что я ответил секретарю комсомольской организации, что я с большим удовольствием что-нибудь ответил бы, если бы что-нибудь прочитал. Это страшно возмутило комсомольскую организацию, потому что надо было выступить и сказать, как мы его не любим и так далее. Как это ни странно и как это часто бывает, после этого я его и начал читать.
С одной стороны, конечно, Солженицын для меня - это определенная совесть. Совесть страны, человек, который мужественно вел себя в той ситуации, когда были на него гонения. Человек, который нашел в себе силы вернуться на Родину. Может быть, я озвучу какое-то нестандартное мнение, но я не очень высоко оценил бы его художественные таланты, хотя это очень грубо сказано. "В круге первом" мне тяжело читалось... Я, прежде всего, считаю его великим гражданином, великим публицистом. Человеком, который очень близко воспринимал судьбу Родины, при всем при том, что Солженицын был человеком полемичным, он вступал в полемику с людьми, с которыми работал, и с теми, кто, может быть, считали его своим, но он, по сути, ни к какому лагерю не принадлежал, оставаясь самостоятельной фигурой. Как часто бывает в России, эта проблема у нас возникает, когда какую-то яркую фигуру каждая партия старается перетянуть на свою сторону, выдавая его то за монархиста, то, наоборот, за поборника каких-то противоположных точек зрения. Коммунисты его считали своим, левые в каком-то смысле тоже считали его своим, а он оставался самим собой - в этом и есть главное его достоинство.
Мне удалось с ним пообщаться, когда мы ездили к нему на юбилей с ректором МГУ Садовничим. И этот фактор общения, когда ты сидишь рядом с человеком, когда ты видишь его, эта аура присутствия - все это, кстати говоря, очень многое меняет в восприятии. И для меня в тот период это было очень ценно. Это подтверждало, что он выступал с той же позицией, с какой всегда выступал и Московский университет по поводу боли за наше российское образование, по поводу реформ, которые происходят в образовании. В этом смысле он очень горячо поддерживал ректора МГУ Виктора Анатольевича Садовничего, это тоже было по-своему приятно.
Солженицын - великий человек. Не так уж много великих людей, и становится очень жалко, когда они уходят из жизни. Но жизнь его все-таки прожита не зря. Я думаю, что память о нем останется в наших сердцах.
Смерть Александра Исаевича - эта сквозная дыра в моем как-то залатанном для жизни мире, и сквозит из этой дыры такая тоска...
Наверное, для каждого из нас есть люди, которые необходимы нашей жизни для ее правильной ориентации. Как спутники, которые несутся над нами в недосягаемой высоте и корректируют нашу пространственную ориентацию здесь на земле. А теперь один из спутников погас...
С уходом Александра Исаевича уходит не эпоха - уходит цивилизация. Это ведь была истинно наша отечественная цивилизация, основанная на ценностях правды и справедливости. И Александр Исаевич был живым хранителем этих ценностей, не разменявшим их на другие, даже и такие привлекательные, как либеральные. Ведь либеральные ценности в своем естественном (или противоестественном) развитии вполне логично способны дойти и до права на ложь, и до права на несправедливость, и до чего-нибудь покруче. Так что у нас другая цивилизация, в центре которой не правда и справедливость, а благополучие и успех. И для всех нас - для всех недобитков, приверженных не благополучию, а правде, Александр Исаевич был гравитационным центром, вокруг которого мы как-то суетились на своих жизненных орбитах. И куда нас теперь занесет в этой другой цивилизации?..
Солженицын - последний из русских писателей, который был больше, чем писатель. И каждый пускай понимает это по-своему. В сегодняшней ситуации, я считаю, бестактно вдаваться в детализацию, даже опускаться в оценки. Я уже не говорю о полемике.
Выход в свет сочинения Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ" имел громадную роль не только для России, но и для всей европейской и мировой ситуации. Я думаю, что Солженицын, прежде всего, считался больше писателем, нежели политическим деятелем, но мне все же кажется, что он больше состоялся как политический деятель, причем был одним из крупнейших политических деятелей XX века. Потому что "Архипелаг ГУЛАГ" - сочинение скорее политическое, нежели литературное. Конечно, значение Солженицына определяется всей этой книгой, и это бесспорно. Я бы не сказал, что литературой в целом, но книгой - это бесспорно и это навсегда. Я не знаю, что еще добавить. Настолько очевидно, что Солженицын и ГУЛАГ - это два имени, которые друг друга всегда замещают в истории, так что значение этой книги и Солженицына как автора этой книги непреходяще.
"Русский журнал": Кем и чем был Солженицын для России и для вас лично?
А.П.: Уже довольно давно этой новости каким-то образом ждали. Человек был очень стар, человек прожил неимоверно трудную жизнь. И тем не менее, когда эта новость наконец накрыла, к ней не ощущаешь себя готовым. Умер действительно великий человек, независимо от оценки его общественных и художественных свершений. Сам масштаб личности не вызывает никаких сомнений. Это человек исторического калибра, что особенно подчеркивалось тем, что мы наблюдали помимо него вокруг себя, и, к сожалению, подчеркнулось изрядным количеством отзывов на его кончину.
Александр Исаевич Солженицын был, несомненно, избранником небес, потому что его жизнь содержала одно за другим тягчайшие испытания. Каждого из которых могло бы хватить, и в миллионах случаев хватало, чтобы человека прикончить, но он сквозь все прошел. Он прошел фронт, он прошел сталинские лагеря, он прошел рак. И в дополнение к этому он прошел еще одно испытание, которое не всем суждено выдержать, - испытание медными трубами. Он и его прошел с честью. Ему удалось - начиная с тех уже совершенно невообразимых из сегодняшнего дня времен, когда чудом просочилась в советскую печать его повесть об Иване Денисовиче, и до последних дней, - ему удалось то, что мало кому удается, особенно на такой длинной дистанции, - говорить то, и только то, что он думал. Речь сейчас не об отдельных его убеждениях, не об отдельных высказываниях, речь об их неизменной искренности и о неизменности их масштаба, они всегда были крупны. Все последние годы, последние пятнадцать-двадцать лет, в нашем обществе не было принято прислушиваться к тому, что говорил Солженицын. И в этом смысле сегодня, когда из многих уст раздаются сетования о том, что дискуссия о будущем обустройстве России без голоса Солженицына будет неполна, они не кажутся вполне искренними. Потому что голос Солженицына звучал, но как-то не очень на него обращали внимание. Тем не менее мысль-то совершенно справедлива: с Солженицыным можно было не соглашаться (многие так и делали) и можно было его не замечать (многие так и делали), но он самим своим существованием на земле задавал некий масштаб, по которому можно было мерить происходящее. Вот без этого масштаба оставаться приличными людьми, приличной страной будет очень трудно.
РЖ: А для вас лично?
А.П.: С тех пор как я совсем еще мальчишкой прочел "Один день Ивана Денисовича", для меня это была фигура неоспоримая. Даже в то время, когда я вместе с изрядной частью своих сверстников разъехался ментально с Солженицыным (это первые годы его эмиграции, знаменитая Гарвардская речь), - даже тогда было понятно, что, ну, да, мне сейчас кажется, что старик не прав, но какой же это старик, какого масштаба это человек! Это не менялось никогда, ни разу и не изменится теперь.
РЖ: А для молодого поколения, на ваш взгляд?
А.П.: А оно пусть само разбирается.
То, что Солженицына сейчас нет, - это большая потеря не только для России, но и для мировой литературы. Лично для меня Солженицын олицетворяет русского человека, который смог и в литературе, и в своей жизни воплотить всю полноту страданий.
Честно говоря, когда я узнала о смерти Солженицына, я почувствовала личную, глубокую утрату - именно личностную, человеческую. Солженицын - человек, бесконечно преданный русской литературе.
Солженицын - свет в ночи. Солженицын - это тот человек, на которого миллионы русских людей (русских не в национальном смысле, а жителей России) уповали как на надежду, потому что люди живут с катастрофическим, безысходным ощущением. Мало того, я даже слышала такие мнения интеллигентов, что Солженицын не знает путей для спасения России. Простите, но он и не обязан был их знать. Уже одно то, что это кристально чистый человек, с любящим сердцем, - это уже повод быть счастливым. Значит, у нас есть надежда. Его кончина нас просто потрясла. Я думаю, что надежды прибавилось. Потому что все равно от него ждали какого-то чуда. Все равно ждали, что вот сейчас он скажет те волшебные слова, и наша страна воспрянет. Быть может, это какое-то наивно-детское свойство, поскольку мы предполагали: "Да, мы - слабые, но ты-то - сильный". Вот такое было чудо.
С моей точки зрения, в первую очередь, Солженицын - это, конечно же, человек, который сумел разрушить коммунистический мир. Причем не столько в России, сколько на Западе. При этом он просто подорвал популярность коммунистических лозунгов, коммунистических партий и коммунистических идей среди левой интеллигенции, то есть у группы людей, которая за все время своего существования наименее была подвержена каким-либо влияниям со стороны критиков коммунизма. Но "Архипелаг ГУЛАГ" сделал свое дело. Это во-первых. Во-вторых, конечно, в течение нескольких десятилетий Солженицын был одним из апостолов антисоветского диссидентства, и те идеи, которые содержались в его "Архипелаге ГУЛАГе", и в "Одном дне Ивана Денисовича", и в "Красном колесе", и в "Матренином дворе", и в "Ленине в Цюрихе", и в статье "Образованщина", так или иначе влияли на целые поколения тех, кто мог получить доступ (чаще всего нелегальный) к этим книгам, а дальше они распространялись из рук в руки. Так что его влияние в этот период было совершенно колоссальным, и, думаю, что в историю развития российской мысли и российской государственности он, конечно, войдет именно этим. Потому что все последующее его пафосное политическое мессианство, пафос русского сильного государства, пафос русского национализма, который был для него характерен в последние годы, - это не лучшая страница его творческой биографии. И я думаю, что это несопоставимо по масштабам с тем, что было. В конце концов, не все всегда у людей ровно.
В принципе, это все, что я хотел сказать, потому что в последние годы мне лично высказываемые им идеи были идеологически абсолютно чужды, а с точки зрения политических конструкций представляются наивными и, в общем-то, непрофессиональными и слабыми. Публика, которая сейчас делает из него знамя, представляется мне совершенно несимпатичной, и, более того, пафос националистического антизападничества, по-моему, может привести Россию в очередной тупик и просто ее доканать, если получит свое дальнейшее развитие. Но тем не менее свое дело Солженицын сделал, и сделал его мощно, крепко и сильно. Конечно, он останется в истории России как одна из самых ярких наших личностей конца XX века. Еще раз повторю, что его вклад в разрушение бандитского коммунистического режима просто нельзя переоценить.
Когда-то Павла Флоренского попросили высказать мнение по поводу острого вопроса об имяславцах, раздиравшего тогда Церковь, и о. Павел сказал любопытствующему: вот только нашего мнения еще не хватало...
Так и по поводу былых и нынешних высказываний множества людей об их отношении к Александру Исаевичу Солженицыну зачастую хочется повторить эти слова: только нашего мнения вот еще не хватало...
Солженицын при жизни много лет находился в положении последнего классика русской литературы. То есть той фигуры общественного сознания, перед которой проходят нынешние и будущие поколения и которая, повторяя словцо Фаины Раневской, уже сама может выбирать, кому ей нравиться, а кому нет.
Можно было иронизировать над этим, называя его ВПЗР ("великим писателем земли русской"), можно было глубокомысленно рассуждать о тоталитарной позе великого борца с советским тоталитаризмом и о том, что фигура вождя в романе "Ленин в Цюрихе" списана автором с себя. Дела это не меняет. Классик обязан сочинить собственный образ, которому можно доверить им написанное. Иначе его сочинят окружающие, и недоразумений не оберешься. А еще в каждом писателе просвечивает первоначальная профессия, которая свербит его всю жизнь. Солженицын был учителем математики (з/к стало социальной ролью, а не призванием). Так и сошлось, что А.И.Солженицын пришел в этот мир, чтобы научить его математически простым истинам добра и света, включая знаменитое "жить не лжи".
Мое общение с Александром Исаевичем ограничилось несколькими днями в Калуге, ровно десять лет назад, в конце мая 1998 года. Егор Яковлев послал меня от "Общей газеты" взять интервью у классика во время очередной его большой поездки по России (как оказалось, последней - накануне 80-летия Солженицын почувствовал, что сил на такие вояжи не хватает, в гостинице у него был сердечный приступ, объехать десяток городов, монастырей, поселков, встречаясь с массой народу, нелегко и в более молодом возрасте).
Увидеть человека, быть рядом с ним - это, конечно, не то, что лишь читать его книги. Не могла не поразить энергия Солженицына, с которой он проводил многочасовые встречи в больших залах, в библиотеках, в телестудиях, логика и напор речи, которыми он доносил до аудитории и собеседников свои идеи. Я был с женой, и мы познакомились с Натальей Дмитриевной Солженицыной, с которой с тех пор, надеюсь, у нас возникли дружеские отношения. Поразила внимательность, с которой Солженицыны вникали в ежедневные новости, делая из них далеко идущие выводы. И то сказать, наступало лето 1998 года, ставшее, как сейчас понятно, переломным в истории России последующих десяти лет.
Да, за писателя должны отвечать его книги. Но масштаб, противоречивость и непонятость Солженицына таковы, а его присутствие в нашем сознании настолько долгосрочно, что личное общение с ним - это счастливый случай, помогающий избежать скороспелых и нетвердых суждений на его счет. А таких было, есть и будет достаточно. Искажение восприятия - это тоже свидетельство масштаба личности, годы жизни которой 1918-2008 - и какой жизни! - это вся наша история, в которую Александр Солженицын вошел уже намертво.
А вы, наверное, думали, что он вечен?
Я, признаться, тоже примерно так и думал.
Скоро выступит по телевизору Леонид Млечин,
Скажет: "Ах, какой светильник разума задуло".
Наверное, выступит Руководство веско и сурово,
Обязательно выскажутся деятели культуры.
И доярки, и ткачихи, и сантехники вставят слово:
"Мы его не читали, но он великий деятель литературы".
А я в 81-м читал его на "папиросной" бумаге,
Я читал его ночью перед экзаменом в восьмом классе.
Я, конечно, не от него узнал о ГУЛаге.
И о том, что там зеки друг друга пидарасят.
Зеки в каждом дворе у нас улыбались беззубо.
Правда, не политические, но тоже не салаги.
Теленок с дубом бодался и вот дал дуба.
Теперь его можно поднимать на любые флаги.
Теперь он совсем безопасен для начальства.
Теперь он - и святой, и великомученик, и пастырь.
А заодно и повод для счастливого зубоскальства.
Каждому хочется хоть кусочек заграбастать.
Теперь его тепло вспоминают антисемиты и евреи.
И у каждого в кармане огромная фига.
Он совсем немного не дотянул до юбилея,
Зато Сараскина получит премию "Большая книга".
Материалы по теме:
Борис Межуев "Умереть победителем"
Михаил Бударагин "Александр Солженицын. Беспечный русский бродяга"