Цивилизованный Перст
Революция предполагает не просто изменение социально-политического строя, но, как известно, освобождение угнетенных этим строем. В известной работе "Разум и революция" Генрих Маркузе связал подлинно социалистическое революционное освобождение с рациональностью. "Наступление революции действительно зависит от совокупности объективных условий: определенного уровня развития материальной и интеллектуальной культуры, сознательного рабочего класса, организованного на международном уровне, острой классовой борьбы. Однако все эти условия становятся революционными только в том случае, если они улавливаются и направляются сознательной деятельностью, направленной на социалистическое преобразование"1.
Только революция осознающих цели революции может быть названа подлинно социалистической. При этом за современное порабощение индивида на Западе значительную вину Маркузе возлагал на советское общество, вставшее на социалистический путь, но вынужденное идти по этому пути в одиночку и поработившее в итоге пролетариат хуже капиталистов. Более того, советское общество стало высокоразвитым обществом, и его опасность для Запада заставила последний сплотиться перед угрозой. Вместо классовой борьбы получилась борьба "систем". Разочарование в нем или изначальное неприятие советского социализма свойственно было многим левым интеллектуалам Запада.
В Российской Федерации ныне происходит освобождение от самого празднования революции 1917 года посредством введения праздника освобождения от поляков в 1612-м. И все это - на фоне политизации общества, которое с прошлогодней "оранжевой" осени раздумывает над перспективами революции в самой России.
Но можно ли говорить о революции применительно к событиям, произошедшим в Сербии, Грузии, Украине и даже Киргизии? В сравнении с масштабом и всемирно-историческим значением Октябрьской революции то, что произошло в бывших союзных республиках, в подлинном смысле революцией назвать вряд ли можно. При цветных "революциях" не было ни смены государственного строя, ни полной смены элит, ни даже смены геополитической ориентации. К власти приходили или соратники свергнутого засидевшегося "диктатора", либо бывшие соратники, либо родственники или "бывшие" родственники. Все они вне зависимости от постов были провозглашены "непримиримыми противниками режима".
Единственное, что было революционного в цветных спектаклях, - это народные гуляния, якобы приводящие к не совсем легальной смене власти. Однако понятие законности при данных обстоятельствах уступало место тому Цивилизованному Персту, который указывал извне, кто может быть признан законным и демократически избранным. Более того, для множества людей, участвовавших в "революциях", это указание и было подлинной легальностью и легитимностью. Внешне это действо напоминало карнавал, оставшийся в наследство цивилизации от жестоких обрядов, где шутливый назначенец правит положенный - сверхкороткий - срок только для того, чтобы быть изгнанным и казненным. Карнавал, очевидность которого многие назначенные не могут осознать до сих пор.
Например, на Украине, подлинными революционерами были не носители оранжевых бантиков и подковок, а люди "преимущественно в сером". Более того, никто из них не говорил ни по-украински, ни даже по-русски, за исключением, может быть, Квасьневского. Именно глава "революционной" делегации, в прошлом известный косовский миротворец Солана, озвучил дату, на которую украинский суд должен был назначить не предусмотренный законом третий тур, в то время как Майдан требовал немедленного признания Ющенко президентом.
Главная особенность цветных "революций" в том, что Указывающему внемлет не только народ на майдане, но и "свергаемая" власть. События в Киргизии показали, что совсем не обязательно, чтобы толпа была многочисленна, а достаточно и небольшой группы людей с палками, занимающихся мародерством, чтобы власть осознала свою недемократичность. В России у многих наблюдающих нынешнюю власть возникает подозрение, что она также способна к "прозрению" перед малочисленным, но демократическим демосом. Но в российских условиях это сродни предательству и ставит вопрос о революции без кавычек. Отличие России от стран цветных "революций" заключается в том, что ныне подавляющая часть населения даже в Первопрестольной относится отрицательно к Цивилизованному Персту.
Революция обделенного народа
Называя пролетариат движущей силой революции, марксизм исходил из некой рациональной потребности эксплуатируемого класса освободиться и изменить соотношение в распределении благ. Реальной движущей силой русской революции было крестьянство, особенно призванное в солдаты, которое стремилось освободиться "вообще". Уничтожение офицеров в частях, дезертирство и пускание красного петуха в поместьях как месть за вековые унижения смело те атрибуты государственности, которые многие, в общем-то, и не хотели уничтожать. Таким образом, подлинность революции в России обеспечивалась ее иррациональным событием, то есть на первый взгляд бессмысленностью и беспощадностью.
Но мотивация иррациональных действий порой легче вычисляется, чем действий какой-либо законспирированной рациональности. Обычно в советской историографии мотивации революционного настроя народа связывались с чудовищным социальным неравенством и вековой мечтой рассчитаться с "паразитами". В Российской Федерации почти с первых минут ее славного основания как в стане "демократов" со страхом, так и в стане коммунистов с вожделением ожидали восстания. Одни - опустившихся люмпенов, другие - униженного и оскорбленного народа. Вожди КПРФ каждый год пророчили экономический коллапс через полгода - максимум год по вине "антинародного" режима. Шло время, известные "пролетарские вожди" замечательно упражнялись в произнесении лозунга про антинародный режим. В помощь вождям даже успели создать кукольных двойников, которые вещали те же лозунги, но уже в прайм-тайм. Но революционных масс ни живых, ни даже кукольных не появилось. Проблема в том, что коммунистический тезис про обнищание не анализировался коммунистами, а если и анализировался, то, значит, его повторяли подобно визитной карточке роли Гамлета - "быть или не быть".
Свое благосостояние "обнищавшие" россияне сравнивали с советским периодом, когда потребление было регламентировано, при этом существовал дисбаланс между спросом и предложением, порождавший дефицит. С началом исторического существования РФ ограничения были сняты, спрос и предложение уравновесились. Некоторые из товаров первой необходимости повысились в цене по отношению к средним доходам, некоторые сохранили ценовые пропорции советского периода. Товары же, считавшиеся роскошью, стали в относительных величинах стоить дешевле или просто появились в свободном доступе.
С учетом того, что российская статистика еще более лжива, чем советская, невозможно определить соотношение уровня потребления советского и российского периода, но тезис про обнищание абсолютного большинства относится все-таки к фигуре речи. Безусловно, имеются слои, которые оказались ограничены в товарах первой необходимости, особенно это касается пожилых людей, однако они не являются мобильной социальной группой для настоящей революции. В данном случае существует проблема морального порядка, когда люди, особо нуждающиеся в связи с их возрастом, остаются почти без средств к существованию. Но молодая и обеспеченная часть общества решает эту проблему не через революцию, а через конкретную помощь своим родственникам.
Проблема социального расслоения более актуальна, при всем вопиющем материальном неравенстве в РФ, но она совершенно несоотносима с тем сословным расслоением, которое наличествовало в дореволюционной России. Основная народная масса отличалась от аристократии не только достатком, но и внешним видом, принципиально иным образом жизни и даже языком. Резкие отличия были не только с аристократией, но вообще со всем образованным сословием. Поэтому достаточно было взорваться противоречиям между настолько разными социальными группами, чтобы разнесло всю страну.
Советская власть эти различия существенно стерла, превратив крестьян в пролетариат и интеллигенцию. Тот относительно уравнивающий принцип распределения, когда почти все жили в типовых домах и имели схожий быт, во многом определяет и нынешнее положение. Даже те отличия, которыми российская "элита" пытается себя выделить, не могут пока еще размыть следы социалистической уравниловки. К тому же мировая тенденция, которую Ортега-и-Гассет определил как "восстание масс" сама по себе ограничивает психологический эффект от материального расслоения.
Все это затрудняет социальный взрыв, за исключением каких-либо кризисов вследствие некомпетентности власти. Тем более что физическое пространство урбанизированных городов затрудняет бунты бедных против богатых. Если крестьяне имели точку приложения своего недовольства в виде барской усадьбы, которую постоянно наблюдали, то нынешним обитателям хрущевок нужно выходить из своих клетушек, собираться, ехать на трамвае совершенно непонятно куда, поскольку о "паразитах, пьющих их кровь" они узнают лишь из газет или телевидения.
Если говорить о радикальности действий левых революционеров современности, то и они не идут ни в какое сравнение с теми, что имели место до революции. Эсеры, анархисты и прочие представители революционного террора почти каждый день устраивали террористические акты, в которых пострадали десятки тысяч человек. Наиболее известные современные радикалы из НБП, которые выступают, прежде всего, под антибуржуазными лозунгами с тортами вместо бомб, являются на данный момент больше пародией на революционность. Более того, власть, которая кажется многим брутальной, награждая за невинные шоу лимоновцев реальными сроками, не идет не в какое сравнение с военно-полевыми судами царского времени. Сам Лимонов признается не только левыми, но и некоторыми национал-патриотами, проявляющими по отношению к нему непривычную для них толерантность, в качестве используемой властью прививки от революции, чем ее предтечей.
Слипшаяся Россия как революционный повод
Реального социального взрыва, который может дать старт революции, в России не предвидится, однако основным мотивом, заставляющим говорить о революции, является не социальное расслоение, а утрата многими гражданами РФ, особенно русскими, понимания смысла существования государства, в котором они живут. РФ была образована в границах бывшей РСФСР без учета исторических и этнических особенностей, в которых формировалась Российская империя. А после распада СССР это государство во многом стало символом разделенности народа и утраты тех территорий, которые для большинства населения ассоциировались с основными историческими ценностями. Однако с этим большинство так или иначе смирилось, тем более что поддержанное народом руководство РСФСР по своему вкладу в дело развала Советского Союза стоит на первом месте. Но, помимо этой национальной травмы, еще болезненнее воспринимается тупик национального развития, в котором оказалась РФ.
Для тех, кто по державным мотивам готов к революции, необходима не столько она сама, сколько последующий "термидор", то есть, говоря троцкистским языком, предательство революции, следующее за революцией восстановление государства с неизбежным закрепощением. Но как во Франции XIX века, так и в России XX века восстанавливалось уже совсем другое государство. Для людей с такой мотивацией революция вообще нежелательна. Наиболее приемлемый вариант - это государственная реформа сверху. В России реформы, ставящие целью усиление государства, связывают, прежде всего, с именами Ивана IV и Петра I. Правда, первого обвиняют в том, что его последствием его действий стало то, прекращение чего собираются праздновать 4 ноября. Относительно Петра I любят указывать на огромные утраты и вообще на то, что взятый курс привел к 1917 году. Данные макроисторические гипотезы недоказуемы, тогда как факт усиления государства и повышение его роли в мире после правления Петра неопровержим.
Поэтому многие представители державной идеологии подспудно надеялись на переворот патриотических сил во власти или же эволюцию этой власти, особенно после ухода Ельцина. Что во власти возникнет невидимая организация, которая подчинит финансовые потоки, разовьет высокие технологии и тем самым обеспечит "русский прорыв". Наиболее прозорливые признавали фантомность своих надежд, наблюдая за гробовой стабильностью власти.
Стабильность власти РФ основана на бинарной оппозиции капитала и денег. Если для капитала необходимо движение, то деньгам необходимо прилипать. Они и липли к представителям власти, причем, к сожалению, не только к рукам, но и к мозгам. В этой обстановке невозможен никакой рост не то что на уровне качественного технологического развития, но и развития вообще. Но именно эти "липкие" отношения стабилизировали Россию.
Единственное изменение, произошедшее в последнее время в России, связано не с ней, а с мировой конъюнктурой цен на энергоносители. Теперь не существует аргумента околокремлевских политологов и экспертов, что у России очень мало денег, а она всем должна, поэтому нужно сидеть и не рыпаться. Вот, дескать, будут деньги и тогда... Ныне ответственные за экономическое развитие с блаженными лицами умоляют кредиторов, чтобы те взяли деньги. Это самое лучшее, что в их понимании можно сделать для развития России. Но в связи с этим вновь встает вопрос бесконечного тупика. Даже если, как утверждают некоторые "просветители" России, она полностью нерентабельна, у нее нет никаких технологий, научные разработки бесперспективны, а все ученые - дармоеды и голодранцы, это требует подтверждения и попытки опровергнуть данные тезисы всеми силами. Однако, слипшись с американской банковской резервной системой уже не только своими, но и деньгами формально народными, власть доказывает, что и пытаться что-то делать не надо. Конечно, можно сказать, что попытки "что-то делать" делаются, но их не видно.
Беда в том, что проблема уже не в пресловутой коррупции, которая структурировала систему власти. Сам образ мышления власти, связанный с добыванием откатов и распилом бюджетов, приводит к тому, что, даже если нынешних оборотистых людей заменить кристально честными Акакиями Акакиевичами в гоголевских шинелях, КПД власти особо не изменится. Те же действия власти, которые становятся известны обществу, как, например, залоговые аукционы, только подстегивают негодование настоящим, побуждая особо ретивых рваться в революционный бой за будущее. Это видят мозговые стратеги со всех сторон, и самые резвые из них даже предлагают вернуть народу природные ресурсы и переучредить РФ. Однако, когда читаешь, что в отношении воды, воздуха (про солнце только почему-то ни слова) государство осуществляет исключительные права собственности в интересах всей нации (статья 12, п. 4 конституции ИНС), невольно кажется, что это откровенный фарс.
Однако вопрос смены власти не отменяется даже новым конституционным концептуализмом. Формально для этого не нужна революция и достаточно лишь прийти и проголосовать. И здесь уже самый пламенный патриот России затруднится с выбором. Про КПРФ и "Медведя" сказано выше. Про СПС и "Яблоко" лучше промолчать.
Остается блок "Родина" и ЛДПР. "Родина" устами своих лидеров обещает удовлетворить мечты всех патриотов. Однако этот славный блок недавно опроверг патриотическую догму: Родина одна. Видимо, дало о себе знать семя администрации президента, которое стало размножаться делением. И это только начало. Ну а ЛДПР, хотя тоже много обещает патриотам, своей политикой воплощает программу: "русские - это свиньи". Таким образом, на политическом поле России пока та же гробовая стабильность, к тому же все без исключения партии полностью "влипли" в существующий режим.
Хотелось бы сказать кое-что и о гаранте этой стабильности, однако сказать-то просто нечего. Путин в широком смысле этого слова задумывался как психологический контрацептив в отношениях элиты и остального общества. Причем для защиты именно элиты, но чувствовать себя защищенным от элиты должно было общество, и многие чувствуют это до сих пор. Именно исполнением такой функции объясняются его загадочная смысловая прозрачность и эластичность. Но этот же фактор не дает определить однозначно как объем политического понятия "Путин", так и его содержание.
Революция оскорбленного народа
Возвращаемся к революции, но уже патриотической. Ее наиболее светлый образ - Сталин - долгое время не воспринимался большинством населения таковым, учитывая чудовищные жертвы, которые пришлось принести народу ради достижений эпохи строительства социализма. Но благодаря трудам либеральной общественности образ маленько просветлел.
Известен случай, когда на совещании идеологов под председательством Суслова обсуждался вопрос дисфункции интеллекта у диссидентов. Один из выступающих сказал по смыслу следующее: "Конечно, они идиоты, они же нас критикуют!" К сожалению, либеральная интеллигенция на закате советской власти, "укрепив" свои мозги критикой СССР как противоположности "нормальной страны", не могла удовлетвориться охаиванием серой действительности времен Брежнева. Им захотелось увидеть зловещий лик палача из "Архипелага ГУЛАГ" за обрюзгшей фигурой партаппаратчика. Почти всенародно было признано, что завоевания СССР - России, полученные такой ценой (в действительности же колоссальные потери завысили в несколько раз), безнравственны, и стали прославлять нравственность пресытившихся потомков крестоносцев и расистов, которые, несмотря на свою сытость и нравственность, требовали эти завоевания отменить.
Однако после утраты этих завоеваний, и прежде всего дееспособного государства, часть народа воспринимает сталинские репрессии как сублимацию желания возврата утраченного. То есть репрессии желанны сами по себе. Ситуацию затрудняет еще и то, что полученные взамен СССР блага и свободы, которыми попрекают демократы неблагодарное быдло, оплачиваются достижениями предыдущих поколений.
Несмотря на то что аргументы либеральной общественности уже мертвы, патриотическая революция как иррациональный акт оскорбленного народа все-таки маловероятна. Проблема в том, что "авангард оскорбленного народа", то есть те, кто в наибольшей степени готов к активным действием, настолько интеллектуально убог, что могут быть расценены как агенты власти, хотя скорей всего это и не так. Их ксенофобия, расистские теории, постоянные поиски виновных (хотя они их уже давно нашли в лице евреев, кавказцев, а теперь почему-то еще и негров), тупые односложные ответы являются идеальной средой для провокаций, в том числе и со стороны врагов России.
Интеллектуалы оскорбленного народа в последнее время больше проявляют себя на литературном поприще. В своих произведениях они с беспощадной иронией описывают происходящее в России. Энергию для иронии и сарказма они питают из ощущения боли от случившегося и, главное, из ощущения бессилия в настоящем, которое переходит порой в декадентство. Но это скорее показатель отсутствия энергии для революции. Есть еще те, кто пророчит революцию с помощью русских чудных технологий, созданных многочисленными Кулибиными, но существующих только на бумаге. Но так тоже проявляется неспособность к действиям.
Еще есть позывы к революции в национально-территориальных образованиях. Экстремисты национальных республик более сплочены, чем русские, а на Кавказе вообще идет террористическая война. Но никаких ясных целей у прямых участников экстремистских группировок нет, и ни одно из национальных образований не способно прожить вне России, если оно, конечно, не превращается в крупное бандформирование, все равно живущее именно за ее счет.
Да, есть угроза внешнего вмешательства вплоть до военного. Но если верны сведения о наличии у России ядерного оружия, то вмешательство почти исключено, да и без применения ядерного оружия в России достаточно вооружений, чтобы обеспечить неприемлемые для Запада издержки. Правда, резонно замечают, что при таком развитии России, как сейчас, шансы вмешательства будут возрастать. Однако когда оно произойдет: через пять лет, через десять, через двадцать, через пятьдесят? А пока этого не случится, никто даже не перекрестится.
Без каких то эксцессов, вызванных окончательной деградацией власти (например, когда напрямую будет ограничен российский суверенитет или произойдет территориальный раскол), стихийных революционных выступлений под патриотическими лозунгами не предвидится.
Революция рационального народа, или Есть ли такая партия?
Итак, классическая революция в России крайне маловероятна. "Классическая" - это когда возмущенный разум почти выкипел, а сердцу совсем тревожно в груди. Тогда неожиданно для себя те, кто желает освобождения от кровавого царского режима, получают ЧК, те, кто желает дармовщинки и отдыха за счет буржуев, получают ГУЛАГ, те, кто желает землю и волю, получают колхоз, ну а радетели за приниженный русский народ в Государстве Российском - расколотое государство и разделенную нацию.
Думающие о России люди видят, что процесс ее "залипания", исключающий какое-либо качественное развитие, зашел весьма далеко. Установившиеся в России отношения не дают никаких возможностей выхода. Кто бы ни пришел к власти, он завязнет в бюрократизме, если не начнет разрушать сложившиеся связи. Однако все силы, влияющие на принятие решений внутри России и вне ее, будут противодействовать этому разрушению.
Здесь встает основной вопрос революции - есть ли такая партия, которая возьмет на себе ответственность за будущее государства? Какие бы липкие и гнусные связи ни существовали в России, именно они структурируют нынешнюю Россию как государство, глушат центробежные тенденции и создают определенную стабильность, пусть и особого качества. Освобожденная от этих связей Россия определенно получит возможность к динамическим маневрам и развитию. Однако кто будет гарантировать, что в этой динамике она не начнет расползаться? Что в движении ее личину не перекосит так, что страшно будет смотреть, после чего она вновь не залипнется? Что маленькие южные народы России в силу своей горячности не начнут играть в привычные для них игры, а с другой стороны, что эти народы не будут истреблены, а сохранятся на положении полноценных граждан? Что Россия не превратится в какого-нибудь тоталитарного, но еще менее динамичного и малозначимого в мире ублюдка а-ля Северная Корея?
Сущностную черту главного виновника 1917 года, которую ныне так хотят закопать любыми способами, отметил Николай Бердяев в работе "Истоки и смысл русского коммунизма". Заключается она в том, что, когда русские мыслители, в том числе и марксисткого направления, думали и писали труды о предназначении России, ее сущности, ее будущем, Ленин думал и писал о том, как они возьмут власть и будут управлять государством3. Когда лучшие умы, в том числе и сам Бердяев, рассуждали о "Софии", "эйдосе", "несотворенной свободе", "нравственном искуплении" или, на худой конец, конституционном строе, кое-кто думал о движении низкого (как-то: взбунтовавшиеся солдаты, матросы и крестьяне), ликвидации контрреволюционных сил, продразверстке и индустриализации еще задолго до того, как все это пришло в движение.
Большевики форсировали процесс революционного пожара в уже тлеющей и распадающейся имперской России. Этот пожар выжег вместе с огромным количеством истинных патриотов России и ее интеллектуальной элиты и то, что ее тормозило и сковывало. А именно сословный характер общества и те "липкие" денежные отношения, которые только усугублялись в процессе развития капитализма в России.
Относясь к России без особого пиетета, сломав ее через колено и нанеся русскому самосознанию, особенно в первый период правления, такие травмы, от которых русские до конца не смогли оправиться, большевики были поставлены историей в положение, название которого так мило уху всякого либерала, а именно "конкуренции". Вынужденная конкуренция с Западом заставила не только уложить миллионы жизней, с которыми большевики не особо считались, не только отчасти опереться на русскую культуру, по поводу чего до сих пор так стонут все националисты бывшего СССР, но еще и создавать конкурентную с Западом (прежде всего в военной сфере, но не только) промышленность, а для этого развивать образование и науку. Будучи марксистами-материалистами, большевики были антизападниками в смысле неприятия буржуазности, но сверхзападниками в своей почти иррациональной вере в рациональность. То есть при всех их чудовищных ошибках им нельзя отказать лишь в одном, а именно в умении решать реальные задачи и достигать поставленной цели (причем конкретной, а не только в виде построения коммунизма)4.
Берусь утверждать, что в современной России нет политической силы, которая не только смогла бы повести за собой активную часть общества, но и понимала, что она будет делать в случае прихода к власти. Особенно с учетом той сложности мировых отношений и изменений значения категорий пространства и времени, которые происходят в связи с техническим прогрессом. Сейчас даже подлинной пассионарности и готовности жертвовать собой недостаточно. Оттого что кто-то, внемля герою уже нового российского праздника Козьме Минину, крикнет: "Не пожалеем животов наших, да не токма животов - дворы свои продадим, жен, детей заложим и будем бить челом, чтоб кто-нибудь стал у нас начальником. Дело великое!" - мало что изменится по существу. Без осознания того, что делать дальше, такой призыв приведет лишь к бессмысленным жертвам.
В условиях же "слипшейся" страны огромный пласт интеллектуалов и экспертов, политологов и политических аналитиков, политтехнологов и конспирологов и прочих лучших голов, многие из которых сами не прочь куда-нибудь прилипнуть или уже влипли, может сделать столько же для ее развития, сколько головастики могут сделать для образования океанской волны в болоте, какие бы умные советы они ни давали. Поэтому не только пригревшиеся обыватели, ненавидящие революцию в принципе, но и многие угнетенные нынешним положением России, осознавая, насколько скользок революционный путь, мечтают об эволюционном пути развития "болота" в "морские просторы".
И все же у российского народа остается смертельно опасный, но шанс на развитие. Введение нового праздника 4 ноября свидетельствует о том, что Россия готова пойти по революционному пути и сломать через хребет государство смутных 90-х. Как это ни парадоксально, но перенос центра тяжести революционного праздника на день освобождения Москвы от поляков - это заявка на подлинную, а не потешную революцию.
Примечания:
1 Маркузе Г. Разум и революция. - СПб., 2000. С. 404-405.
2 Ни в коей мере не сомневаюсь в интеллектуальных способностях депутатов от "ЕдРы", особенно в области экономической, а лишь констатирую их политическую функцию.
3 См. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма.
4 Кстати, в отличие от российских западников, западные интеллектуалы отмечают большевистские успехи именно по меркам западной цивилизации.