Российская пенитенциарная система оставляет желать лучшего. Сказать по правде - она просто чудовищна. За примерами не стоит далеко ходить. Десятого июня прокремлевски настроенная молодежь кидалась яйцами в правозащитников, которые обнародовали в Доме журналиста результаты общественного расследования инцидента в колонии города Копейска. Если верить правозащитникам - четверых заключенных попросту убили. Если верить сотрудникам исправительного учреждения - заключенные огребли резиновыми дубинками за попытку бунта, а потом (видимо, от обиды) тихонько скончались в своих камерах. Скорее всего, отравились чем-нибудь, наркоманы проклятые. Еще и конвоиров покалечили (те, правда, несмотря на "тяжелые черепно-мозговые травмы", в тот же день с удовольствием общались с журналистами).
Бунты, голодовки, коллективное перерезание вен - сплошной экшн! Особенно яркие истории случаются, как правило, в колониях для несовершеннолетних. Недавно уполномоченный по правам человека Владимир Лукин жаловался Медведеву на состояние тюрем в связи с громким инцидентом в Копейске. В апреле тот же Лукин сетовал на нарушения прав заключенных в связи с самоубийством несовершеннолетнего воспитанника костромской колонии. Там среди прочего в порядке вещей было бегать за строем на четвереньках и грызть зубами кирпичную кладку на плацу. Такие забавные наказания за "нарушения дисциплины". В качестве дополнения к набившим оскомину избиениям. Или октябрьский бунт в воспитательной колонии в Свердловской области: "Воспитанники забили арматурой дежурного по воспитательной части Анатолия Завьялова и попытались прорваться через ограждения... подожгли здание старого штаба колонии и другие постройки... Воспитатели открыли огонь на поражение и убили нескольких воспитанников". Некоторые журналисты тогда запинались, потому что слово "воспитанник" в данном контексте действительно немножко странно звучит. Воспитанники, вообще-то, не забивают воспитателей арматурой, они, максимум, кладут им кнопку на стул. Воспитатели не стреляют в своих подопечных, они в крайнем случае могут всыпать им розг и поставить на горох в углу. Впрочем, этот стилистический курьез во многом отражает тот уродливый статус уголовного наказания, который сложился в России.
Действительно, есть некоторая разница между воспитанием детей и уголовным наказанием преступников. Да, в педагогической практике имеется такой элемент, как наказание: мать может дать сыну подзатыльник, учитель может вызвать родителей в школу, священник может наложить на прихожанина епитимью - все это делается до некоторой степени "любя", конечная цель - благо наказуемого. Однако государство не мама, не учитель младших классов и не священник. Государство ведает несколько более общими вопросами, например фундаментальными вопросами нравственности. Ведь, как ни крути, право отражает этические представления значительной части населения. Ядро, вокруг которого сгруппированы эти представления: необходимость расплаты, кары. Преступник должен страдать. Отсюда главная функция наказания - восстановление справедливости. Мы с детства из сказок и мультиков усваиваем представление, что тюрьма - это такое место, где плохо. В тюрьме сыро, грязно, холодно, там кормят невкусной едой, бьют, унижают и гундосят жалостливые песни на трех аккордах. В этом плане совершенно непонятно, как следует воспринимать пресловутые европейские тюрьмы, напоминающие трехзвездочные отели. Здорово, конечно. Только какой в этом смысл? Перевоспитание, предотвращение новых преступлений? Да, есть у наказания и такая задача. Однако она-то как раз вполне укладывается в рамки педагогики. Таким образом, в самом определении уголовного наказания имплицитно присутствуют два в корне различных подхода к ситуации преступления. С одной стороны, фундаментальная аксиологическая задача восстановления справедливости (проще говоря, мести): преступник должен быть наказан, потому что должен быть наказан. С другой стороны, прагматико-педагогическая функция исправления преступника и предотвращения новых преступлений (ну вроде как у воспитателя в детском саду). Две эти тенденции, гуманистическая и консервативная, наиболее полно описаны в романах и публицистике Достоевского, выступавшего против теорий "среды", бывших в то время последним писком правовой философии.
Сегодняшнее западное правосудие в целом восприняло те идеи конца XIX века (разумеется, не в устрашающе-гротескном виде, в котором они присутствуют в творчестве Федора Ивановича). Насильников и убийц никто не оправдывает, исходя из того, что "против природы не попрешь". Преступников сажают в тюрьмы, однако на Западе наказание действительно по большей части играет именно воспитательную, профилактическую роль. Преступник не виноват, он болен, и его надо вылечить. С ним поработают священник и тюремный психолог. Кроме того, в обществе должен быть порядок. Будешь безобразничать - не получишь мороженого. И это работает. В цивилизованных европейских странах уровень преступности очень низкий. Люди там добрые, интеллигентные - борются за права животных.
Есть, конечно, и другая пенитенциарная модель, назовем ее условно "шариатской". Здесь превалирует консервативное понимание наказания как наказания (а не как средства перевоспитания или профилактики преступности). В Иране или Камбодже мало кому есть дело до "прав человека". Когда абсолютное большинство живет в этических координатах ислама, система наказаний определяется исламскими ценностями. Если большинство верит в коммунизм, оно не будет возражать против расстрела "агентов контрреволюции". Добрые европейцы не будут устраивать демонстрации протеста, когда государство обеспечит "маньяку-убийце" пожизненное трехразовое питание. Карательная система может согласовываться с той или иной этической парадигмой (хорошей или плохой, с нашей точки зрения), однако, поскольку она полностью фундирована этой мировоззренческой системой, постольку она оправдана в своем специфическом контексте.
Что же происходит в России? Система по сути очень жестока, а на декларативном уровне речь идет о... "воспитанниках". То есть очередной стопор на развилке Востока и Запада. Главным наказанием по-прежнему остается тюремное заключение. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть: тюрьма не удовлетворяет ни одной из своих задач. Глядя на этот институт с "прагматико-педагогической" стороны мы видим, что тюрьма делает людей хуже. Прожив пять лет в тюрьме, человек, попавший туда случайно, вряд ли когда-нибудь сможет адаптироваться к нормальной жизни; тюрьма - кузница криминальных кадров, тюрьма институализирует преступность. Хороший человек в тюрьме либо умрет, либо станет плохим. Тюрьма мало кого пугает - она ведь похожа на иную реальность, параллельное пространство, дурной сон. Начинающий преступник, не нашедший своего места в жизни, подсознательно стремится вывалиться куда-нибудь из обрыдлой действительности, в которой не за что ухватиться, а настоящему фраеру тюрьма и вовсе малина. Наконец, тюрьма элементарно отвратительна: все эти "паханы", "петухи", "параши" и блатные песни. Кстати, в криминалистике давно известно, что наиболее монструозные социальные конструкции возникают именно в тюрьмах для малолеток. Чтобы превратить "трудного подростка" в скота много усилий не нужно
Посмотрим на эту ситуацию с "шариатской" точки зрения. Является ли тюрьма адекватным наказанием с точки зрения морали? Возникает закономерный вопрос: а о какой морали идет речь, все-таки моральные ценности современного российского общества несколько более вариативны, чем этические координаты мусульман? Предлагаю посмотреть на этот вопрос проще: кое-какие представления о нравственности есть у всякого гражданина и в основе своей эти представления не так уж сильно разнятся. Два главных преступления - это воровство и убийство. По отношению к этим преступлениям можно выявить те содержания моральных интуиций населения, под которые следовало бы подстроиться судебной системе. Не то чтобы отношение к педофилии или торговле наркотиками волновало лишь Ройзмана со товарищи, просто доля краж и грабежей - наибольшая во всей совокупности преступлений, а убийство принято считать наиболее тяжким, а потому значительным правонарушением. На смертную казнь у нас, как известно, наложен мораторий, то есть мы на пути к отмене этой высшей меры общественного неодобрения. И все-таки... Не кажется ли вам, что тюремный срок за убийство - это мало?
Мне кажется. И больше чем половине российского населения кажется так же. Когда кажется, креститься надо. Нет, я прекрасно понимаю, что смертная казнь имеет свои негативные стороны. Пока искали Чикатило, успели осудить и расстрелять невиновного человека. Это чудовищно, но это - эмоции. Я категорически против того, чтобы оставлять смертную казнь только для самых злостных маньяков и террористов. Правосудие не должно вестись за эмоциями и, как "серийный" читатель "МК" или "КП", реагировать исключительно на поп-события вроде кровопролитных терактов и серийных изнасилований. Чем милиционер, убивший бомжа, лучше террориста, взорвавшего автобус? Чем мужик, избивший до смерти жену, лучше маньяка, задушившего сотню девушек? Жизнь человека бесценна. Страдания не суммируются. За убийство полагается смерть.
Теперь рассмотрим воровство. Когда у меня крадут деньги или вещи (а крадут часто, я очень рассеянный), в первый момент мне хочется убить преступника. Но если бы в этот момент его поймали и подвели ко мне в наручниках и спросили бы меня, что с ним делать, я бы просто потребовал возмещения ущерба. Уверен, что так же поступило бы и большинство российских граждан. Однако коль скоро мы смотрим сейчас на преступление с фундаменталистской точки зрения, о восстановительном правосудии не может быть и речи, наказание должно исходить от государства, оно должно быть универсальным. Таким наказанием мне видится штраф. Кто-то скажет, что штраф - ерунда. А пусть он будет огромным, пусть человек всю жизнь работает с тем, чтобы наконец выплатить его. Провинциальный хулиган все равно не сможет заплатить? Стало быть, лучше бросить его на десять лет в тюрягу, где он будет есть и спать за счет государства, попутно развращая себя и своих сокамерников? Ветхозаветный принцип талиона глубоко сидит в нашем сознании - я не вижу в этом ничего дурного. Ну что же, мы так чувствуем. За воровство - штраф. Тюрьма остается для насильников и драчунов (нанесших жертве тяжкие телесные повреждения). На этих хватит одиночных камер.
Как ни странно, такая правовая модель идеально соответствует понятиям современного гуманизма. Зло - это насилие. Значит, наказывать нужно за насилие. Именно такая система наказаний, проводящая четкую и яркую черту между преступлениями против жизни и преступлениями против собственности, сделает российское правосудие подлинно гуманистическим. Глубинный, экзистенциальный характер убийства подкрепляется столь же экзистенциально-значимой высшей мерой. А утилитарность воровства находит свой противовес в жестоких своей отрезвляющей прозаичностью материальных санкциях. То есть гуманистические ориентиры трансцендируются, консервируются и становятся содержанием консервативной пенитенциарной системы. Это вроде как строить собор Революции или проводить карательные операции во благо человечества.
С прагматической точки зрения такая система как нельзя более соответствует целям падения преступности, повышения стабильности и роста общего процветания общества. Шутка ли! Исчезает главный очаг производства преступников. Теперь провинциальный воришка будет думать не о зоне, где, вообще-то, бывают и амнистии, а об огромных суммах, которые придется выплачивать всю жизнь. Он увидит, что если и есть выход из мрачной жизненной ситуации, то это явно не преступление, которое еще жестче вкрутит его в существующий порядок вещей (а не вырвет из него в какой-то, пусть даже кошмарный, сон). Убийца, вообще, ни о чем не думает - он болтается в петле. А вот разные промежуточные типы (вроде насильников и торговцев наркотиками) сидят в своих одиночных камерах и читают душеспасительную литературу.
Такая модель позволит российскому правосудию убить сразу всех зайцев. Она не вносит коренных изменений в обыденные понятия о нравственности, но, проясняя этические основания наказания, сопрягает настоящую гуманистическую рациональность с трансцендентальными моральными нормами. Конечно, речь не идет о каких-то "рецептах" или способах "обустроить Россию". Мое рассуждение - это просто пример того, как решение, казалось бы, совершенно абстрактных вопросов может помочь разобраться с насущными проблемами. Законодательство - это основа государственной политики; люди, которые занимаются тюрьмами, должны себе представлять, что такое тюрьма, зачем она нужна, каков ее смысл. Это должно быть очень хорошо продумано. Кто знает, может быть, мы вообще хотим сделать как в Европе. Или как в Иране. Но так, чтобы не было двусмысленностей и противоречий, чтобы в этой (как, впрочем, и в любой другой) области был ясно выражен некий тренд. Кант считал, что юридические факультеты должны идти в одной связке с теологическими - в силу неясности фундамента этих дисциплин. Так вот, очень хочется, чтобы право все-таки шло в связке с чем-нибудь другим (с философией, к примеру), чтобы парламент был местом для дискуссий и чтобы российская политика была повенчана с сознанием и пониманием.