За последние годы дискуссия о том, что журналистика становится все более бульварной, добралась и до жанра художественной критики. Речь идет о кризисе критики: сегодня любой ребенок может заняться критикой, вокруг современного искусства идут настоящие бои, все это очень влияет и на рынок искусства. Критики все чаще используют элементы общественных репортажей и стиль журналистики Lifestyle.
История художественной критики насчитывает где-то 250 лет, кризисы всегда означали и переоценку тем. Последнее большое событие в истории критики метко сформулировал в 1967 году Гай Деборд в своей книге "Общество спектакля". Искусство и критику он назвал "товаром"; в значительной степени речь идет о политической акции. Если рассматривать тенденции бульваризации и персонализации в историческом контексте, очень стоит обратить внимание на начальный этап современной критики перед ее институционализацией в XVIII веке. Сразу же бросается в глаза Пьетро Аретино (1492-1556), писатель XVI века, который был одновременно и первым художественным критиком, и светским репортером в сегодняшнем понимании смысла этих слов. Начав свой путь искателем приключений очень темного происхождения, он стал "бичом государей" (Ариост), которого вознаграждали правители, папы и банкиры, - только чтобы он их не обличал, чтобы хвалил.
Хитрый организатор
Пионером публицистики молодой Аретино стал в тот момент, когда во времена выборов папы в декабре 1521-го и в январе 1522-го он каждую ночь писал на стене издевательские стихи об одном из кандидатов недалеко от Пьяцца Навона в Риме. Благодаря такой "бульварной газете" прохожие каждое утро получали свежую информацию о коррумпированных кардиналах, об их куртизанках и мальчиках-любовниках. Он работал с наиболее важными тогда представителями изобразительных средств информации, то есть с художниками: с разрешения папы отправлял произведения скульптора Якопо Сансовино графу Фредерико Гонзага, выторговывал заказы для своего друга - художника Тициана; тот, в свою очередь, во время позирования для портрета передал императору письма поэта.
В послании 1544 года Аретино хвалит мастерство Тициана, а художник прославляет его своими портретами. В смешении риторических описаний картин в традиции античного экфразиса и нового оригинального личного стиля описывает Аретино одним взглядом из окна декорации города в лагуне, так же как это рисует Тициан: "Я удивляюсь совершенно разным колоритам облаков. Те, которые ближе ко мне, пылают в пламени солнечного огня, а те, которые дальше от меня, тлеют цветом красной киновари". Аретино, который и сам хотел стать художником, элегантно растворяет давний спор между живописью и поэзией в жанре писем-критики, в инновации, которой позднее воспользовался Дидро.
Но как все-таки письмо становится современной критикой, которая определяется не только субъективностью, но и актуальностью, и публичностью? Почти за сто лет до основания первой газеты Аретино готовит своего рода предвестник газетного фельетона. Он отправляет королям, императорам, художникам и писателям где-то около трех тысяч писем, написанных на народном итальянском языке, а не на латыни. Адресаты ему отвечают. Его письма и ответы переписываются и копируются. Сначала его письма-критики читают в кругах элиты, но в 1538 году их печатают в пяти томах, и тогда уже они становятся по-настоящему известными.
"Кондотьер пера"
Слава Аретино выгодно для него растет после того, как он оскорбил папу Адриана VI и бежал в солдатский лагерь к Джованни Медичи, который уважительно называет его "кондотьером пера" ("кондотьер от литературы"). Новый папа Климент VII дает самоучке дворянство, чтобы заслужить его благосклонность. Аретино благодарит его, называет нового папу спасителем мира, пишет о том, что тот сможет помирить Карла V и Франсуа I. От самого германского императора красноречивый Аретино аккуратно получает богатое содержание; от французского короля - золотую цепь, звенья которой сделаны в форме языков. Он ловко использует то восхваляющие гимны, то критику, написанную в поэтической форме, и всячески сталкивает этим различных правителей. При всем его стремлении к деньгам, славе и влиянию самым главным является для него, как он пишет, освобождение писателей "от кабалы двора".
Для этого наиболее подходит художественная критика. В обсуждение картин удобно вклинивать общие указания и амбивалентные намеки, не боясь репрессий. Аретино удается прием, который затем получает художественное и историческое значение. В ноябре 1545-го он пишет великому Микеланджело о его фреске в Сикстинской капелле: "После того как я увидел Ваш Страшный суд, я подумал, я узнаю в сковывающей красоте изображений известную грацию Рафаэля. Но как христианина меня охватывает стыд". Затем Аретино обрушивается на "неприличные детали в изображении мучеников и дев, на их жесты и на их наготу. Даже в борделе опустишь от стыда глаза, увидев подобное". Но это не все: риторически Аретино намекает на гомосексуализм Микеланджело и советует рассматривать фреску как языческие статуи, которые в VI веке разрушил папа Грегор.
Почему автор запрещенных Ватиканом порнографических "чувственных сонетов" и похожих на репортаж "разговоров куртизанок" так активно выступил против наготы на картине Микеланджело и самого стиля его жизни? Нападение на художника и его произведения было сделано в подходящий момент: Аретино хотел показать себя апостолом морали и заступником за кардиналов. Возможно, критик был так зол на художника за то, что художник не принял его предложения поучаствовать в написании "Страшного суда".
В этом есть глубокий смысл, здесь смешиваются теоретические соображения и личное тщеславие в возвышенном бульварном стиле. В постскриптуме в письме к Веррису Аретино объясняет, что, как и Микеланджело, он носит почетный титул "il divino" (божественный), но просто хотел "выпустить пар" своего гнева и намекнуть, что он как бы своенравный папа критики, в духе современного индивидуализма. Особенно спекулятивными являются подобные высказывания Аретино, так как до XVIII века критика считалась дилетантами очень сомнительной вещью. "Я свободный человек милостью Божьей, - еще решительней говорит самоучка. - Я не иду по следам Петрарки или Боккаччо. Мне хватает моего собственного независимого духа".
Пользуясь стратегией компенсировать недостаток авторитета экстравагантным стилем, Аретино основал традицию художественной критики, смешивая образованность, ученость, порой даже напыщенные формулировки с сенсационным журналистским подходом. То, что сейчас может высмеиваться как маньеризм или мистификация, в те времена, когда верили в чудеса и сжигали еретиков, объясняется среди прочего опасным положением критика: именно потому, что он по-настоящему рискует и следующий приговор может быть вынесен ему, критику приходится пользоваться осторожными и имеющими двоякий смысл формулировками. Из-за различных стилей в воображении читателя возникает индивидуальное видение и понимание написанного, для каждого отдельного читателя разное. В истории со "Страшным судом" - это, с одной стороны, взгляд любителя искусств, который хвалит Микеланджело, но и не удерживается, чтобы лукаво не упомянуть и его соперника Рафаэля. С другой стороны, это перспектива верующего человека, который просто возмущается. При этом сам критик - это виртуоз, посредник, который между прочим сам участвует в формировании отношения к картине.
Подобно и более поздним критикам, Аретино повлиял на историю искусств не теорией, а своими преувеличениями, своим свежим взглядом и, конечно же, своей структурной связью с такими авторитетами в искусстве, как Тициан и Джорджо Вазари. Так, Вазари, "отец истории искусств", использовал для своих биографий знаменитых художников стилистические импульсы вместе с материалами забавных эпизодов из их жизни.
Из социально-исторической перспективы критик во времена Аретино и после него представляет собой некую "думающую элиту" (Никалас Луманн), хотя по-настоящему в этой роли критик выступает только с XVIII века. Аретино наводит на мысли о сегодняшнем мире критики, так как он продуманно занимается тем, что приносит деньги: пишет острую отважную критику, изящные хвалебные гимны, порнографические стихи, эффектные "пророчества" и общественную сатиру, как, например, его пьеса "Il Marescalo" - о том, как легко манипулировать людьми. Его бойко написанные истории святых, которые Аретино предлагает как созданное "пятым Евангелистом", похожи на карикатуру на религию, ставшую товаром.
Злоупотребление?
Насколько известны до сих пор некоторые из сочинений Аретино, настолько противоречиво отношение к Макиавелли критики. Хотя Якоб Буркхардт и хвалит его "литературный талант, его яркую и пикантную прозу, его потрясающие наблюдения за людьми". Но одновременно он рассматривает Аретино и как "прародителя журналистики" в том, что касается "злоупотреблений публичности". Особенно примечательно в этой оценке то, что современник Буркхардта Шарль Бодлер официально провозглашает в своих салонных рецензиях полемику, пристрастия, двусмысленность стандартами современной критики. Бодлер часто пользуется в своих текстах элементами бульварного стиля, как бы понижая целые группы общества, но все это происходит на площадке салонной критики. Ближе к Аретино Дидро, который в исторический переходный момент делает критику искусства и культуры совершенно обычным делом.
Если сейчас обсуждают преимущества и недостатки в искусстве плавных переходов между критикой, сплетней и маркетингом, то критик, артист и советник сразу многих князей Аретино кажется более уместным для исторических сравнений, чем такие современные публицисты, как Шарль Бодлер или Вальтер Беньямин, которые по-прежнему являются символами критики.
Лоел Цвекер - профессор истории искусств в Мюнхене. Недавно вышла его книга "Пурпурный период Пикассо. 1944-1953" (Издательство Йонас, Марбург 2006).
Loel Zwecker: "Picassos Purpur-Periode. 1944-1953" (Jonas-Verlag, Marburg 2006).
Источник: "Neue Zurcher Zeitung"
Перевод Ивана Успенского