В московской галерее "Проун" на Винзаводе, давно известной своим интересом к авангарду и народному искусству, открылась выставка Нико Пиросмани. Это центральный этап почти двухлетней деятельности "Проуна", начинавшего с круга Малевича и таких мастеров, как Стерлигов, Басманов и Лепорская.
"Проун" – интеллектуальная галерея музейного типа, предпочитающая показать вещь не просто саму по себе, а внутри контекста, в некоем комплексе ассоциаций. Так вышло и с Пиросмани. Картины, скупо развешанные на белых стенах, сразу же производят сильное впечатление.
Организаторы не забыли предысторию появления Пиросмани в Москве в 1913 году, посвятив раздел братьям Зданевичам и Михаилу Лё-Дантю, которым и принадлежит первенство в открытии знаменитого художника.
В 1912 году поэт-футурист Илья Зданевич (Ильязд) и его брат Михаил, живописец, пригласили своего друга художника Лё-Дантю отдохнуть на их родине, в Тбилиси. В то время любители искусства постепенно проявляли все больший интерес к народной живописи, и трое друзей поставили себе задачу разыскать в Грузии его лучшие образцы. В обилии вывесок и фресок внезапно удалось обнаружить ни на что не похожие картины. Особенно обратила на себя внимание техника: написаны они были инверсивно, светлыми красками на черной клеенке, что говорило о большом мастерстве и даре композиции.
Разыскать художника оказалось несложно. Цена работ была низкой, часто они оплачивались всего лишь тарелкой супа, так как хозяева духанов и мелочных лавок считали, что достаточным расходом была уже покупка красок и клеенки. Поэтому Пиросмани работал много, и через какое-то время Лё-Дантю и Зданевичи застали его на улице за росписью очередной стены. "Он писал кистью стенную надпись "Молочная", повернулся, с большим достоинством поклонился и продолжал работать, изредка репликами поддерживая разговор. Эта встреча запомнилась мне: у белой стены стоял художник в рваном черном пиджаке и мягкой фетровой шляпе, высокого роста, спокойный и независимый, но с некоторой затаенной горечью в обращении (знакомые в шутку прозвали его "графом")". Так записал Илья Зданевич, решив вести специальную тетрадь, куда он заносил впечатления о Пиросмани и сведения о его найденных работах.
Братья немедленно позвали его в харчевню, где Лё-Дантю спросил Пиросмани, знает ли он о своем великом художественном даре? При их бурной радости Пиросмани реагировал сдержанно и довольно флегматично, хотя и был заметно обрадован тем, что его поклонники оказались людьми искусства. Тут же родился план коллективной монографии, которая должна быть издана в Москве, а также план собрать все его картины и показать их на персональной выставке. К поискам Зданевичей и Лё-Дантю присоединились другие молодые художники – Ладо Гудиашвили, Михаил Чиаурели, Сигизмунд Валишевский, поэт Коллау Чернявский. Коллекция найденных работ росла: некоторые владельцы не хотели их продавать, но большинство отдавали за бесценок, как ненужный мусор. Обнаружилось множество частных портретов – один из них, "Портрет машиниста", можно увидеть в "Проуне": написанный очень легко, на голубом фоне с гирляндой из роз, он отсылает к старому народному искусству. Такие портреты, или "карточки", хранились в семьях подолгу, а вот фрески Пиросмани через год-полтора обычно замазывались белой краской – "для чистоты". Спасти в этих условиях хотя бы вывески было крайне важно.
Однако все оказалось не так просто. Публикация материалов про Пиросмани в русских и грузинских газетах вызвала смешанные отклики. Аристократия продолжала считать его искусство низким жанром, его заработок по-прежнему оставался небольшим. Осложнялось дело тем, что Пиросмани категорически отказывался брать деньги у друзей, а в этот круг входили почти все его доброжелатели. После того как Пиросмани разорился, попытавшись заняться молочной торговлей, он фактически жил на улице. Увы, в этой ситуации и восхищение Ларионова, и шумная встреча картин "грузинского Джотто" на московских выставках "Мишень" и "№4" мало что изменили. Пиросмани без энтузиазма отнесся и к первому съезду грузинских художников в 1916 году, убедившись, что за речами не стоит конкретных действий. Небольшой взлет его популярности был связан с однодневной выставкой в Тифлисе, на квартире Зданевичей, порой из-за покупки картин еле сводивших концы с концами. Но трудности военного времени, введенный в Грузии сухой закон (сильно убавивший количество заказов на вывески) и голод привели к болезни Пиросмани, а затем и к его смерти в 1918 году Узнать, где он похоронен, так и не удалось.
Интересно, что сам Пиросмани прекрасно знал реальную цену своим картинам и иногда пояснял их символический смысл. "Я понимаю хорошо: богатые – бедные, белое – черное. Все в жизни имеет две стороны – добро и зло. Вот белая корова – это символ нежности, спокойствия, любви, она дает молоко, мясо, шкуру. Белый цвет – это цвет любви… Черный бык – он дерется, орет, это война... Когда я пишу погибших ортачальских красавиц, я их помещаю на черном фоне черной жизни, но и у них есть любовь к жизни – это цветы, помещенные вокруг их фигур, и птички у плеча. Я пишу их в белых простынях, я их жалею, белым цветом я прощаю их грех".
В выставку включен и написанный в конце 1910-х годов "в подражание" Пиросмани женский портрет работы поэта Игоря Терентьева. Его появление (хоть он и не снабжен подробным комментарием) кажется заявкой на большую тему влияния Пиросмани, наряду с французским примитивистом Анри Руссо, не только на футуристов, но и на уже советское искусство довоенного периода. Так, коллективная монография, о которой в 1913 году мечтали братья, была издана только в 1925 году; первая персональная выставка Пиросмани открыта в Тбилиси в 1930 году. Затем эта выставка кочевала из города в город, побывав в Москве, Ленинграде, Одессе, Киеве и Харькове. А пресса живо ее обсуждала. Большинство каталогов и изданий можно увидеть в стенах "Проуна". Рядом – сборник памяти Пиросмани, изданный за границей уже в 1970-х годах, открывающийся офортом Пикассо. Кроме того, на выставке демонстрируется фильм "Арабески на тему Пиросмани" (1985), снятый при участии Сергея Параджанова.
* * *
Иллюстрации (сверху вниз):
Сестра и брат
Белая корова