Суверенная демократия - эвфемизм, идеологический конструкт, на первый взгляд лишенный реального содержания, близкий родственник демократического централизма и социалистической демократии. За их фасадами до 1953 г. скрывалась одна из самых кровавых диктатур в истории, а позднее - менее беспощадный, но тоже достаточно жесткий и жестокий политический режим. Создатели термина "суверенная демократия" ставили перед собой двоякую цель. С одной стороны, это наш ответ Западу - мы строим или даже уже построили демократию, хотя и не совсем такую, как у вас. С другой стороны, эта идеологема должна успокоить не прозападную публику: наша демократия - не уступка внешнему давлению, да и вообще мы заботимся в первую очередь о силе государства, а остальное - как получится.
А что же "на самом деле"? Что мы строили, чего мы достигли и куда мы идем? Сколько-нибудь основательная попытка ответить на эти вопросы должна опираться на опыт других стран, а значит, на результаты политической науки, изучающей этот опыт. И первое, что мы обнаруживаем: сами политологи в последние три десятка лет изобрели целый набор терминов для обозначения "не вполне демократических" режимов. Далеко не полный перечень приведен в статье американских политологов Колье и Левитского (D. Collier, S. Levitsky) под несколько ироничным заголовком "Демократия с прилагательными": полудемократия, формальная демократия, электоральная демократия, псевдодемократия, слабая, частичная, нелиберальная, фасадная, виртуальная? В этом ряду прилагательное "суверенная" обретает свой, возможно, истинный смысл: демократия, поддерживающая власть суверена.
Демократия - термин, настолько перегруженный политическими, идеологическими и моральными смыслами, что некоторые политологи даже отказываются от его употребления. Это, конечно, крайность, но, не выделив из этих многих смыслов что-то достаточно простое и объективное, мы не имеем шансов продвинуться в понимании проблемы. Роберт Даль (Robert Dahl), один из основателей современной политологии, указывает две основные черты демократии: 1) лица, принимающие наиболее важные для общества решения, назначаются и сменяются путем голосования, причем право голоса имеет подавляющее большинство населения; 2) функционируют институты политической конкуренции, благодаря которым каждая достаточно значительная группа граждан может обнародовать и отстаивать свою точку зрения. Разумеется, эта формулировка требует многочисленных уточнений, которые вряд ли уместны в короткой заметке. Стоит, однако, подчеркнуть, что в данном выше определении нет ничего, что гарантировало бы эффективность демократии как формы правления. История не раз демонстрировала нам, что демократически избранными могут оказаться диктаторы, убийцы, воры и невежды, а политическая конкуренция может принять обличье "безответственного плюрализма". Этот термин недавно введен Томасом Каротерcом (Thomas Carothers) для характеристики одного из двух типов политических режимов, находящихся в "серой зоне" (тоже выражение Каротерса) - "между" авторитаризмом и "подлинной" демократией. Его отличительные признаки - довольно высокий уровень политической свободы, регулярные выборы и даже смена власти, при том что весьма затратную для общества борьбу за нее ведут нечестные, коррумпированные и неэффективные политики, представляющие интересы элитарных групп. Для режимов второго типа из "серой зоны" также характерно наличие основных институтов демократии и некоторых возможностей для оппозиционной деятельности при том, однако, что какая-либо одна партия или даже единоличный лидер доминируют настолько, что не оставляют оппозиции никаких шансов на победу. Государственная власть, общественные ресурсы и средства массовой информации широко используются для завоевания популярности и поддержания доминирующей позиции. По мнению Каротерса, безответственный плюрализм типичен для Латинской Америки, а доминантные режимы - для ряда мусульманских стран и некоторых бывших республик Советского Союза. Имеется опасность, писал он в 2002 г., что Россия окажется среди последних. Я бы добавил, что режим Ельцина содержал черты обоих типов, но, видимо, был ближе к первому из них.
Проект Гайдара с самого начала был проектом авторитарного, пиночетовского типа. Его создателями демократия рассматривалась как фасад, за которым легче - наперекор пониманию и желанию масс - провести рыночные реформы. Стратегия эта (вопреки распространенному мнению) была ошибочной для Чили, еще большей ошибкой оказалась она для России. Осознанно или не осознанно исполнители этого проекта соблазнились безмерной властью, которую обретают правительственные чиновники в периоды массового перераспределения основного капитала. Катастрофический спад производства, расцвет мафии и коррупции, произвол в распределении собственности ("назначение избранных персон миллиардерами") - вот что в сознании многих россиян ассоциируется теперь со словом демократия.
Демократия тут, конечно, не при чем. А вот демократизация нередко связана с очень высокими издержками - здесь Россия отнюдь не исключение. Наше недавнее исследование (совместное с В.В.Поповым) показало, что демократизация замедляет рост, если она проводится при низком уровне законности - слабой судебной системе, высокой коррупции. Большие издержки "преждевременной демократизации" - вероятная причина того, почему столь медленно и постепенно шли к демократии ныне передовые страны и почему многие недостаточно развитые страны предпочитают "серую зону". Несложно привести примеры авторитарных режимов, проводящих неэффективную экономическую политику. Не стоит забывать, однако, что все страны, сумевшие за последние пятьдесят лет из развивающихся стать развитыми, осуществили экономический прорыв при доминантных режимах, и лишь добившись экономических успехов, стали демократиями.
Российский проект авторитарной модернизации 90-х годов привел не только к колоссальным материальным издержкам, но и к глубокому разочарованию в демократических ценностях. Именно он сделал в дальнейшем неизбежным "укрепление вертикали власти", ползучую национализацию собственности и не лучший вариант формирования общества потребления, сопровождающийся безумной расточительностью "элиты". Для "человека с улицы" суверенная демократия выглядит предпочтительнее безответственного плюрализма. При более продуманной и более честной стратегии реформ мы бы сейчас расширяли демократические свободы и увеличивали долю частного сектора в нефтедобыче.
Возможно, что в начале 21 столетия мы даже ближе к авторитаризму, чем во времена Брежнева: тот был вынужден согласовывать важнейшие решения с членами Политбюро и не всегда добивался единогласия. Сейчас в окружении первого лица вряд ли найдутся люди, способные голосовать против его предложений. Но, с другой стороны, изменение массовой политической культуры, появление Интернета и Гаагского трибунала резко ограничили возможности произвола. Попытки восстановить "железный занавес", ввести повсеместную цензуру потребовали бы такого уровня насилия, который российская власть уже не может себе позволить. Значит, ей надо совершенствовать инструменты "суверенной демократии", чтобы обеспечить "вечную" свою несменяемость. Кажется, россияне первыми додумались до конструкции из двух партий, одинаково преданных суверену. Блестящая придумка, которая в какой-то момент может и в самом деле принести пользу, обеспечив плавный переход к демократии.
Ситуация совершенно запутывается вследствие того, что западные страны и особенно США систематически используют требование демократизации как инструмент геополитики. Не будем вспоминать гаитянского диктатора Франсуа Дювалье, погубившего 30 тысяч жизней и щедро поддерживавшегося Соединенными Штатами. Но вот ни авторитарный Пакистан, ни Сингапур с его отсутствием оппозиции и свободной прессы не вызывают нареканий западных политиков, зато они всячески третируют Беларусь, не представляющую никакой угрозы соседям. Авторитарный режим Лукашенко сумел пройти 90-е годы с гораздо меньшими потерями, чем большинство республик бывшего СССР и, возможно, поэтому поддерживается большинством населения.
На мой взгляд, мировое сообщество должно признать право каждого народа на выбор политического режима, если этот последний не угрожает благополучию других стран и не применяет избыточную силу для удержания власти.
Поскольку демократизация связана с высокими издержками, эффективная демократия оказывается "предметом роскоши", недоступным для бедных наций. Упрекать их в недостатке демократии столь же неэтично, как и корить бедняка за то, что он не может обеспечить качественную медицинскую помощь своим детям.
Демократическое движение в России переживает кризис. Многие из тех, кто, сознательно создавал и реализовывал проект авторитарной модернизации, незаметно отошли в сторону или присоединились к победителям. Опустошенные и сбитые с толку ряды "правых" не в состоянии предложить никакой альтернативы триаде г. Суркова ("свобода, благосостояние, справедливость"). Меня в этой триаде очень огорчает отсутствие слова "законность". При его включении я бы даже согласился на то, чтобы "справедливость" (современная версия "народности") осталась за кадром: уж слишком много нехорошего было совершено во имя столь различно понимаемой справедливости.
Продолжая укрепление собственной вертикали, власть оправдывает свои действия необходимостью исправить ошибки прежнего режима - "безответственного плюрализма". В этом есть изрядная доля правды. Экономическая политика государства, несмотря на все ее недостатки, стала гораздо более вменяемой. Прекратилось беспорядочное реформирование институтов. Укрупнение корпораций в стратегически важных отраслях проводится не лучшим образом, но в целом соответствует этапу развития, на котором находится Россия. Средства, накапливаемые благодаря высоким ценам на нефть, не находят эффективного применения, но по крайней мере не растрачиваются впустую. Появляются ростки промышленной политики.
Значит ли все это, что мы должны приветствовать ликвидацию оппозиционных теленовостных программ, семипроцентный барьер для политических партий, административное давление на лидеров оппозиции? Отнюдь нет. Надо допустить, однако, что сейчас, быть может, не имеет смысла настаивать на немедленном внедрении демократии по западному образцу. Мы знаем, что демократизация оказалась неэффективной и неустойчивой во многих других догоняющих странах, не принесла нам успеха в 1990-е годы, и, видимо, не имеет шансов на успех в ближайшем будущем. Важнейшая задача - развитие гражданского общества. В конечном итоге оно является основной предпосылкой и демократии, и законности. Авторитаризм в его крайних формах стремится подавить любые ростки гражданского общества. Однако "суверенная демократия" оставляет определенные возможности для его развития. Это, мне кажется, и есть основное направление усилий для тех, кто хочет улучшить политическую обстановку в России.