От рождения Михаил Иванович Пуговкин был Пугонькиным. Но во время войны, когда лежа в госпитале, после ранения, восстанавливал документы, фамилию слегка подправил. А потом, в течение всей жизни, объяснял: "С прежней фамилией, да еще с таким лицом, как-то очень гаденько получалось. Вот Пуговкин, это да. Это звучит"...
Мы познакомились за три года до его кончины, в июле 2005 года. Тогда он сделал невозможное: собственноручно подписал 250 листов со своей фотографией и обращением к будущим читателям книги "Автограф века". Невозможное - потому что уже тогда был действительно тяжело болен (Еле передвигался, рукой придерживая болтающийся катетер...). Честно, пять дней сидел, выводя на каждом листе не просто автограф, а отдельно имя и фамилию. Временами сбивался и рука сама начинала выводить: "Всем Вам. Михаил Пуговкин". "Всем Вашим! Михаил Пуговкин". "Всем! Всем! Михаил Пуговкин".
Было жарко. Михаил Иванович сидел в одних трусах и майке за круглым столом у окна. Тихо матерился. Но довел дело до конца. Ну, а когда договаривались об интервью, он грозно заметил: "Пусть журналист приходит. Но чтобы текст хороший сделал. Без всякой там бодяги!" Текст получился. Без бодяги. Написала его Таня Шохина, которой, увы и самой не стало в июле 2007 года....
29 июля на панихиде в Доме Кино выступавшие говорили про то, что ушел из жизни великий артист комедийного жанра. Спорить не с чем. В большинстве своем короткие, но смачные роли мы помним, так же как и лаконичные цитаты из его диалогов-монологов: "Паки, паки. Иже херувимы". "Житие мое". "Пробка. Подарок из Африки". "Собор парижской бога матери". А вот Пуговкина это не радовало. "Я всю жизнь был заложником своего лица. Ничего другого кроме комедийных ролей мне не предлагали. Ничего хорошего в этом не было".
Это он так считал. Но мы-то знаем, что без него, без Яшки-артиллериста, режиссера Якина, отца Федора, деньшика Шельменко, без болтуна-прораба не было бы доброй половины наших лучших комедий.
Он умер в светлый солнечный день. Когда гроб с его телом выносили из Дома кино, небо заволокло и полил дождь. А когда хоронили, выглянуло солнце. Стало ясно. Ясно одно: мы остались без Пуговкина.
Биография:
Пуговкин Михаил Иванович (1923-2008) родился в деревне Рамешки Ярославской области. С 1938 года играл в Московском драматическом театре. В 1941 году снялся в фильме "Дело Артамоновых". Потом - фронт. После войны учился в Школе-студии МХАТа. С 1947 по 1949 год - актер Театра Северного флота, затем - Вильнюсского русского театра; с 1950 года играл в Московском театре имени Ленинского комсомола; с 1958 по 1959 год - в Вологодском драмтеатре. С 1992 по 1993 год - актер Театра-студии киноактера. В кино сыграл более ста ролей. Народный артист СССР. Кавалер ордена Почета и ордена "За заслуги перед Отечеством". В августе 2005 года в Москве открылся Киноцентр Михаила Пуговкина, задача которого - популяризация отечественного кино.
Артист из народа, или "Профессьен де фуа"
Он прост, открыт, доброжелателен и... похож на Пуговкина. Никакие годы ничего не смогли сделать с его лицом. Старому, известному актеру не нужны имиджмейкеры - его образ вбит в наше сознание крепкими гвоздиками и мгновенно ассоциируется с чем-то забавным, радостным, смешным. Удивительная вещь: Пуговкин сыграл множество отрицательных персонажей, но зритель почему-то уверен, что он добрый и хороший человек. А зритель, как известно, не ошибается.
"Автограф века": Михаил Иванович, что вам больше всего жаль в ушедшем двадцатом веке?
Михаил Пуговкин: Я себя в том веке чувствовал прекрасно, поэтому мне жаль в нем всего. А то, что происходит сейчас, мне не слишком нравится. Жизнь, несмотря на блестящие внешние перемены, стала какой-то убогой. Это отразилось и на кинематографе. Исчезли фильмы, берущие за душу, добрые, светлые комедии.
АВ: Кстати, почему, на ваш взгляд, нет смешных комедий?
М.П.: А жизнь несмешная, нечего из нее смешного выбрать...
АВ: Перешагнув рубеж двадцатого века, мы оказались как будто в новой реальности: то, что было понятно и очевидно в прошлом столетии, сейчас кажется почти немыслимым...
М.П.: Мое поколение радовалось, что можно трудиться, учиться. С тринадцати лет я уже работал в Москве на тормозном заводе. И счастлив был, когда меня, крестьянского парнишку, взяли на завод учеником электромонтера. Правда, пришлось прибавить себе несколько годков. После работы, чумазый, я бегал на Новослободскую улицу, в Клуб имени Каляева, в драматический кружок. Одна женщина в клубе мне даже как-то сказала: "Ты хоть умойся!.."
АВ: Наверное, вы с детства хотели быть артистом?
М.П.: Да, еще в родной деревне Рамешки мне говорили: "Минька, ты у нас артистом будешь". На свадьбах я отплясывал цыганочку, барыню, русскую, полечку? Никто меня этому не учил, просто нрав был такой.
А Рамешки - это еще та глушь, Чухломской район Ярославской области. В школу нас на лошади возили. Крестьянские обычаи держались старые, вековые. За обедом, пока отец не стукнет ложкой по миске, никто не имел права начинать есть. Я часто получал от отца ложкой по лбу, потому что норовил до команды выловить кусочек мяса.
Оттуда мы и переехали в Москву, потому что моей маме потребовалась операция, которую в нашей глуши никто не мог сделать.
АВ: Михаил Иванович, вам не кажется, что вы родились под какой-то особенной звездой? И не чудо ли, что вас заметили в самодеятельности и уже с семнадцати лет вы стали сниматься в кино?
М.П.: Удивлялась моя мама: "Разве с таким лицом берут в артисты?.." Но благословила меня на работу в Московском драмтеатре, где получал я семьдесят пять рублей в месяц - ровно в шесть раз меньше, чем на заводе.
Чудом считаю другое. Доснявшись в своей первой картине "Дело Артамоновых" у Рошаля, я в июле 1941 года добровольцем ушел на фронт и попал на Смоленщине в кромешный ад. На нас, новобранцах, не было даже формы - первый бой мы приняли в летних брюках и парусиновых тапочках... Мало кто в этом бою уцелел, а я - без единой царапины. Вот это было чудо!
Тяжело ранило меня уже осенью 1942-го, но и тут судьба проявила милость. Мне должны были ампутировать ногу, уже развилась гангрена, но я взмолился: "Доктор! Нельзя мне без ноги, я ведь артист!" Правда, такого артиста, Пуговкина, еще никто не знал. Но врач пошел мне навстречу - на свой страх и риск... Лечение длилось долго, болезнь отступала медленно. Из одного госпиталя - в другой, так добрался до Тбилиси. Оттуда меня списали в запас, целый месяц добирался до Москвы.
Как только добрался до столицы, опять пришел в свой драмтеатр (ныне - театр Маяковского), где главным режиссером был народный артист РСФСР Горчаков. Заведующим музыкальной частью - Константин Симонов, ведущими артистами - Валентина Серова и Ростислав Плятт. В театре репетировали пьесу "Москвичка". Я получил в ней роль. Успех был огромный.
АВ: Поразительно! Вы к тому времени сыграли столько ролей, не получив даже актерского образования?
М.П.: В 1943 году в Москве открылась Школа-студия Немировича-Данченко во главе с режиссером МХАТа Сахновским. Я пошел в приемную комиссию, а в ней: Качалов, Москвин, Хмелев, Тарасова, Грибов... Просмотрев документы, Москвин удивленно воскликнул: "Вы - артист?! И хотите учиться? Да у тебя три класса образования..."
Конечно, от страха у меня душа в пятки ушла, когда я рассказывал свою биографию. Потом прочел басню "Кот и повар". Хохочут. Я ободрился и начал читать Пушкина: "Мой голос для тебя, и ласковый и томный..." Опять хохочут! Я смутился и выбежал из аудитории. Еле потом поверил, что приняли.
Вообще, мои золотые годы - учеба в Школе-студии МХАТа, где я имел честь играть в массовых сценах с Книппер-Чеховой, Тарасовой...
Что-то ведь руководит в жизни каждым человеком. Меня судьба определила в артисты... Кстати, о судьбе и звездах: крымские астрономы назвали моим именем одну малую планетку. У меня в небесах хорошая компания - между Есениным и Чеховым.
С каким лицом берут в артисты
АВ: Так получается, что при имени "Пуговкин" каждый зритель воображает себе ваше лицо, а потом уже роли. Неужели актер - это прежде всего лицо, а затем профессия и талант?
М.П.: А вы как думаете?! Конечно, лицо! Со своим лицом я никогда не мог бы быть Штирлицем, а Тихонову мои роли подошли бы, как корове седло. Из-за своего лица я и удостоился сыграть первую главную роль в спектакле "Москвичка". Там героиня говорит герою: "Душа у тебя, Петька, ничего, благородная, но лицо - определенно не то". Этого Петьку репетировал красавец Николай Литвинов, которого тщательно гримировали. На просмотре перед премьерой тогдашний председатель Комитета по делам искусств сказал: "Что же вы из красивого артиста сделали Квазимодо? Даю вам неделю на поиск нового артиста". И тут взгляд главного режиссера упал на меня. За один день я не только свою - все роли в спектакле наизусть выучил. После премьеры девочки бегали за мной, как сейчас за звездами шоу-бизнеса...
Не герой и не любовник
АВ: Вы актер послушный или своенравный?
М.П.: Конечно, послушный. А каким я еще мог быть, когда столько лет меня звали на вторые и третьи роли и утверждали на них не всегда сразу? Стоило будущему герою слегка отклониться от привычных, уже созданных мною образов, как моя кандидатура у начальства вызывала сомнения.
Помню, как Леонид Гайдай пригласил меня на роль Верзилы в фильме "Операция ?Ы? и другие приключения Шурика". Иван Пырьев посмотрел пробы и говорит: "Лень, да это же уголовник!" (После фильма "Дело пестрых" во мне видели только бандита.) Гайдай не стал перечить директору "Мосфильма" и предложил мне роль прораба.
А на роль режиссера Якина в картине "Иван Васильевич меняет профессию" меня утвердили только потому, что Григорий Чухрай ошеломил художественный совет своим заявлением: "Пуговкин вам еще покажет!"
Гайдай имел такую манеру говорить: "Я дам вам сценарий, а вы скажите, кого хотите играть". "В такие игры не играю, - отвечал я. - Вы мне скажите, кого во мне видите". Он был отличным режиссером, никогда не фальшивил, ни в кино, ни в жизни. Мы с ним понимали друг друга с полуслова. Гайдай никогда ничего не диктовал, на актеров не кричал. Просто мог подойти и сказать: "Все нормально, ребята, - но не смешно". Как правило, чутье Гайдая срабатывало всегда, и почти все его фильмы стали очень популярными.
Кстати, у нас была такая примета: если в Доме кино на премьеру собирается всей командой киношная элита, значит, нормального проката не предвидится. А если в зале сидит жалкая кучка киноманов, значит, зритель на эту картину валом будет валить.
АВ: А какая из ваших ролей самая короткая?
М.П.: Военного-анархиста в фильме "Крушение эмирата". Я приехал в Ташкент, меня встретили шампанским. Одели, поставили перед строем солдат, которые должны были ринуться в атаку. Я закричал: "Ура!!!" - и все, уехал. Прошел месяц, получаю телеграмму из Бухары: "Выезжайте". Прилетел, встретили, одели, поставили перед строем. Крикнул: "Впере-е-ед!" "Стоп! Снято", - сказал режиссер. И я улетел обратно.
Когда кино финансировалось государством, денег не считали: актера можно было вызвать на другой конец страны ради одного слова. Отказываться от таких коротких ролей я стал уже в возрасте, когда понял, что пора менять амплуа.
АВ: У вас были в кино любимые партнерши?
М.П.: Ну, какие же у меня партнерши, если я не играл героев-любовников - так, рваные эпизоды... Моя любимая партнерша, лучшая подруга и мой "спасательный круг" - моя жена Ирина Константиновна Пуговкина-Лаврова. Другое дело, что я работал в кино вместе с великими актрисами - Фаиной Раневской, Зоей Федоровой, Надеждой Румянцевой, Верой Васильевой...
Слезы за кадром
АВ: Выходит, Михаил Иванович, вы нравились всем с первого взгляда, острый профессиональный глаз сразу видел ваши комедийные возможности...
М.П.: Я не считаю себя только комедийным актером. Я учился у великих артистов, меня готовили на драматические роли, но впоследствии кинорежиссеры видели во мне только комика, дурачков... Возможно, покажусь неблагодарным, но я недоволен своей актерской судьбой. Считаю, что как актер я состоялся процентов на тридцать-сорок. Кинематограф может твою внешность отштамповать, и следующий режиссер уже будет пользоваться готовым штампом. А может в этой внешности открыть другие задатки и возможности .
АВ: Возможно, вы и правы. Вот Михаил Глузский, после бесчисленных "гадов" и "предателей", сыграл же в "Монологе" Авербаха высокую, трагическую роль... А конкретные обиды на кино у вас были?
М.П.: Как же без них, если я в кино шестьдесят пять лет! Но, думаю, я не исключение, это ведь такая профессия, которая не может не ранить - когда тебя выбирают, как помидоры на рынке. Особенно обидно, когда из картины вырезают удачный эпизод, в который ты всю душу вложил.
В 1943 году я снялся в фильме "Фельдмаршал Кутузов" у знаменитого режиссера Владимира Петрова. Играл солдата Федю, умиравшего во время Бородинского сражения на поле боя. Я говорил державшему меня за руку старичку солдатику: "Семен, отпиши в деревню Липки - что под Рязанью - матушке моей, что сын ее Федор Петров не Богу душу отдал, а живот свой положил за Отечество". Сталин посмотрел картину и сказал: "Этот эпизод будет вызывать у народа сострадание. А сейчас такое трудное время, идет война. Не надо этого показывать". ...Я плакал, когда вырезали мой монолог.
Вообще, играя долгие годы в кино вторые роли, часто сталкивался с тем, что при монтаже мои работы сокращались или вообще улетали в корзину. Даже с моим любимым Леонидом Гайдаем был такой случай. На просмотре "Операции ?Ы?" кто-то сказал ему: "Леня, Пуговкин у тебя сыграл здорово, но его надо урезать до минимума, иначе он отвлечет внимание от главного действия!"
АВ: А у вас есть любимый режиссер? Ну, кроме Гайдая...
М.П.: С огромным трепетом всегда относился к Сергею Бондарчуку. Иные из кожи вон лезут, чтобы показать свою неординарность. А Бондарчуку ничего такого делать не надо было: стоило взглянуть на него, перемолвиться словом, и становилось понятно - перед тобой поразительный человек. Я у него никогда не снимался, но вот в партнерстве поработать довелось. Увы, наш эпизод, где я играл подгулявшего купчишку из картины "Тарас Шевченко", тоже вырезали...
Помню, иду по "Мосфильму", останавливаюсь у самого большого павильона, а там - тишина. Думаю: как же так, неужели самый лучший павильон простаивает? А в ответ: "Тсс! Там Бондарчук с актерами репетирует". Я не выдержал, заглянул, а тот мне и говорит: "Мишель, ты думаешь, я про тебя забыл? Ни в коем случае. Но скажу тебе откровенно: большой, хорошей роли в "Войне и мире", ты уж не обижайся, для тебя не вижу, а позвать на роль солдата не могу. Ты настолько популярен, что своим появлением на экране сместишь мне все акценты, а заодно - и меня, и Льва Толстого..."
С теплотой вспоминаю также Андрея Тутышкина, его "Свадьбу в Малиновке" и "Шельменко-денщика"... Александра Роу, который пригласил меня сняться в роли царя в сказке "Огонь, вода и медные трубы". А в фильме "Варвара-краса" я сыграл царя Еремея.
Как-то в шутку Роу мне сказал: "Вы знаете, разбойники у вас получаются лучше, чем цари". На что я ему возразил: "С разбойниками я встречался, а с царями пока не пришлось".
АВ: Как вы относитесь к тому, что в нашей теперешней свободной прессе без конца обсуждается личная жизнь актеров?
М.П.: Во время моей актерской молодости, да и зрелости, в газетах писали не о том, кто сколько раз женился-разводился, а о том, кто и как сыграл свою роль. При этом над каждым, кому поклонялась публика, витал ореол таинственности. Артистов буквально носили на руках. Помню, как в Одессе за Володей Дружниковым толпы ходили, как будто на демонстрации, а он только улыбался своей ослепительной улыбкой и раздавал автографы .
АВ: А вы болели "звездной болезнью"?
М.П.: Когда я пришел работать на Киностудию имени Горького, это было время расцвета и славы Марка Бернеса, Бориса Андреева, Марины Ладыниной, Лидии Смирновой. Они постоянно ездили на творческие встречи, проводили концерты. Это было очень интересно.
С Марком Наумовичем Бернесом я познакомился, когда снимался в первой своей картине и играл в массовке в театре "Аквариум". Там сейчас находится Театр имени Моссовета. Мне нужно было ехать на спектакль, произнести на сцене одну-единственную фразу и сразу вернуться на съемку. Директор съемочной группы дал мне машину с водителем. Я - в шелковой рубашке, лаковые туфли на ногах, весь из себя модный. Выезжаю со студии, а у ворот стоит человек, поднимает руку и говорит:
- Послушайте, товарищ Пуговкин, подвезите меня до центра.
- Мне ненадолго машину дали... ну ладно, садись.
У Марка Бернеса была такая особенность: его не узнавали на улице. Есть такие артисты, на которых смотрят и не могут понять, кто это. На концертах, разумеется, узнавали, а на улице проходили мимо. И я его не узнал. Мы едем в машине и разговариваем. Он спрашивает меня:
- Скажите, трудно сниматься в кино?
- А как ты думаешь? - говорю. - Конечно непросто. Это же тяжелый труд!
- Ай-ай-ай, а я мечтаю сняться в кино... Вы не смогли бы поговорить обо мне? Чтобы меня пригласили хоть маленький эпизодик сыграть...
В то время уже прошли его известные фильмы, и "Истребители" в том числе. Бернес был популярнейший артист! Ходил в кепке. Потом кепки стали называть "бернески". И я сшил себе кепку, и так "кепошником" и остался на всю жизнь. ...Я обернулся к Марку Наумовичу и прямо в лицо ему говорю:
- Дорогой мой, чтобы сниматься в кино, надо хотя бы внешние данные иметь!
Подъезжаем к "Аквариуму", машина останавливается, и тут Бернес спрашивает:
- Вы разрешите мне еще две остановочки проехать?
Я разрешил. Позволил, так сказать, ему "две остановочки" на моей машине проехать... Потом вышел из машины, хлопнул дверцей - да так и замер: боже мой, так это ж Бернес!
Первая слава принесла мне по молодости лет и первые признаки "звездной болезни". На следующий же день прихожу в киностудию, и уже в проходной мне сообщают: "А вас спрашивал Бернес". Потом еще несколько человек: "Вас Бернес разыскивает..." Когда мы наконец встретились, Бернес сказал: "А я потом думал: куда вас понесет дальше?.."
С тех пор у нас стали не то что приятельские, но какие-то доверительные отношения. Звал он меня "крестьянин", - а я всю жизнь знал, что такое субординация.
Боженька простит
АВ: Михаил Иванович, вы с юности попали в актерскую среду, в атеистический мир, но ведь выросли вы в деревне, в православной крестьянской семье...
М.П.: В детстве помогал бабушке истопить в церкви на ночь печь, за что она меня тайком угощала папиросами "Бокс". На крестный ход на Пасху возглавлял шествие? Я остался на всю жизнь человеком православным, оттого и в партию не вступал. Веры своей не афишировал, но никогда ее не терял, всегда ощущал, что Бог где-то рядом, что Он поможет.
АВ: Неужели ни разу у человека верующего в неверующем обществе не возникало конфликтов?
М.П.: Был у меня внутренний конфликт, когда Леонид Гайдай предложил мне сыграть отца Федора в "Двенадцати стульях".
...Первый съемочный день на "Мосфильме". У меня настоящие ряса и крест - ну точь-в-точь как у нашего батюшки в деревне! Даже спина похолодела от такого? Гайдай мне говорит: "Давай, Михаил Иванович, перекрестимся и будем снимать". Мы перекрестились и стали снимать. Но душа все равно не на месте! Я за советом к маме: "Как быть-то?.." Мама моя - женщина неграмотная, но по-настоящему мудрая - спросила: "А что делает в фильме отец Федор?" "Гоняется за бриллиантами", - говорю. "А Бога это как-то касается?.. Нет? Тогда играй спокойно. Боженька простит".
АВ: Незабываемый кадр, когда вы стоите на скале и орете: "Снимите меня, я отдам колбасу!"...
М.П.: Снимали кадр действительно на пятидесятиметровой скале в Дарьяльском ущелье. Я все руки ободрал, пока на нее взобрался. А в Москве просмотрели материал, и оказалось, что нет высоты, не чувствуется. В результате пришлось сделать фанерную скалу и переснимать эпизод на "Мосфильме". Хотя экскурсоводы, которые проводят экскурсии по Дарьяльскому ущелью, по сей день говорят: "В этом месте снимался фильм "Двенадцать стульев". На этой скале сидел Михаил Пуговкин".
АВ: Киноэкспедиции, командировки, встречи с коллегами, суматошная обстановка съемок - наверное, все это способствовало дружеским посиделкам?
М.П.: Естественно. Про меня один знакомый режиссер сказал: "Ты не пьяница, ты нормальный российский гуляка".
На съемках фильма Михаила Ромма "Адмирал Ушаков" "гудели" в Ялте и моряки и артисты... Ромм выстроил всех артистов: Ивана Переверзева, Владимира Дружникова, Геннадия Юдина, Георгия Юматова, Сергея Бондарчука... Режиссер к каждому подходил и стыдил: что, дескать, завтра съемки и надо завязывать. Последний, к кому он подошел, был я: "Пуговкин! У вас такое лицо... не очень заметное. Вы можете продолжать..." Потом эта фраза звучала в течение всех съемок картины.
АВ: А зрители вас на улице узнают?
М.П.: Как-то один знакомый артист сказал мне с укоризной: "Старик, ты слишком доступный. Это неправильно". Но почему, собственно, неправильно? Я своих зрителей уважаю, неприличным словом не отталкиваю... А то стоим как-то с коллегой, к нам подходит благодарный зритель, а коллега мой стал в грубой форме кричать, чтобы тот ушел. Поначалу я опешил, а потом спрашиваю у него как бы невзначай: "Вот, курточка на тебе кожаная, модная - откуда она у тебя?.. Ты не забывай, что купил ее на деньги зрителей. Они тебя кормят, и это надо ценить".
АВ:Кино вы любите, несмотря на то, что были и обиды, и разочарования?
М.П.: А как вы думаете? Кино - вся моя жизнь. Я благодарен зрителям, что меня помнят, всегда желают здоровья и творческих удач. До сих пор рад каждой встрече со зрителями.
Интервью было взято в 2005 году Татьяной Шохиной для книги "Автограф века" (тираж - 250 экз.).