Режиссер Пьер Оди (Pierre Audi) родился в Ливане в 1957 году. В возрасте 17 лет ему пришлось уехать в Англию, где в 1979 году он основал Театр Алмейда (Theatre Almeida). Там он ставил Бото Штрауса (Botho Strauss), Котлеса (Koltes), Рима (Rihm), Буссоти (Bussoti). Уже будучи гражданином Великобритании, Оди получил должность художественного руководителя Оперы Амстердама. Здесь в 1997-1998 годах он поставил тетралогию Вагнера (Wagner), а в 2006 году - "Троянцев" Берлиоза (Berlioz). В Опере Бастилии Оди дебютировал с постановкой "Еврейки" композитора Жака Фроменталя Галеви (Jacques Fromental Halevy) (1799-1862), написанной в 1835 году для Парижской оперы на либретто Эжена Скриба (d'Eugene Scribe).
"Le Monde": Господин Оди, как родилась идея поставить "Еврейку" Галеви, которую не играли в Париже с 1934 года?
Пьер Оди: Сразу после того, как в Амстердаме в 2006 году я выпустил "Троянцев" Берлиоза, директор Парижской оперы Жерар Мортье (Gerard Mortier) предложил мне этот проект для Оперы Бастилии. Он хорошо знаком с моей работой и знает, что мое видение этого произведения не будет провокационным. Я работал в основном с историческим контекстом и считаю, что это выдающаяся опера ХIХ века, которая еще может растрогать современного человека.
"L": Как объяснить, что это произведение так долго оставалось в забвении?
П.О.: Это сложное, к тому же неоконченное произведение. В начале мы видим пять персонажей, а через сорок минут - только троих. Что стало с остальными двумя, нам неизвестно. Музыка здесь размыта. В ней нет четкой структуры, какую мы можем встретить у Верди, границы между арией и речитативом размыты (за исключением хоровых партий). Именно за это "Еврейку" так ценил Вагнер.
А потом, есть еще вокальный аспект. Это произведение очень трудно исполнять. Долгое время в ходе репетиций у меня было ощущение, что я снимаю немое кино: артисты просто физически не могли петь во время постановочных сцен. Даже с вагнеровским "Кольцом" мне было не так трудно.
"L": "Еврейка" относится к так называемым крупным оперным формам, она состоит из пяти актов с балетными вставками. Вы прибегли к купюрам?
П.О.: Да, мы сделали купюры. Прежде всего, убрали балеты с наименее интересной музыкой. Тем не менее я использую балетных танцоров - для танцев смерти, которые исполняются на средневековых улицах. С другой стороны, мы убрали вторую часть знаменитой "Рашель, когда б не Господь", которую в четвертом акте поет Нил Шикофф (Neil Shicoff), играющий еврея Елеазара. Зато я сохранил "разномастность" произведения, даже не пытаясь сделать его более однородным.
"L":В постановке есть политически опасные сцены, связанные с фанатизмом евреев и католиков...
П.О.: "Еврейка" - это политическая опера. Ее актуальность заключается в изобличении антисемитизма, который, увы, существует до сих пор. В ХIХ веке границы между развлекательной оперой и серьезным спектаклем были размыты, что объясняет традицию политических, иногда очень острых тем, которые мы встречаем в таких оперных произведениях, как "Вильгельм Телль" Россини (Rossini) или "Гугеноты" Мейербера (Meyerbeer). Мой драматург, кстати, нашел редакцию "Еврейки", датированную 1837 годом, т.е. всего через два года после ее написания. Так вот там текст Эжена Скриба уже был очень смягчен.
"L": Тем не менее там есть слишком уж антисемитские фрагменты...
П.О.: Хор провожает приговоренных к смерти евреев, Элеазара и Рашель, ужасными проклятиями: "Смерть евреям!" или "Теперь мы освободимся от евреев". Но музыка Галеви, написанная как для античного хора, свидетельствует, скорее, об эмоциональной обстановке и создает психическую пульсацию.
Вот почему я не стал делать из хоровых исполнителей современников главных героев. Иначе пришлось бы определять место и эпоху действия. Я сделал акцент на историях отдельных людей, а не на каких-то эмблемных, а потому бесчеловечных установках.
"L": То есть вам удалось не делать из "Еврейки" манифеста?
П.О.: В "Еврейке" нет ни проигравших, ни выигравших. Скорей даже так: проигрывает весь мир. Это очень черная опера. Самой неординарной, без сомнения, является финальная сцена, где Елеазар и Рашель восходят на костер на глазах кардинала де Брони. Оба мужчины знают, что Рашель - не еврейка, что она дочь не Елеазара, а де Брони. Но оба хранят молчание. "Еврейка" - это история об абсолютной жертве двух фанатизмов. Все вращается вокруг нее, но она музыкально как бы прозрачна, у нее нет арии.
"L": Как вам работалось с евреем американского происхождения Нилом Шикоффом, который считает Елеазара ролью своей жизни?
П.О.: Его успех в Вене в 1999 году, затем в Метрополитен-опера в Нью-Йорке в 2003 году мог бы стать помехой, но Нил Шикофф оказался очень открытым. Единственное, что он мне сказал: "Если хочешь сделать Елеазара палестинцем, пожалуйста". Но вообще-то ислам сюда не вписывается, так как опера основана на противостоянии католической церкви и иудаизма.
Гораздо более богатой и интересной мне представляется тема трагедии фанатизма. Люди - не запрограммированные машины. Но постепенно они становятся добычей силы, созданной извне. В двух мужчинах борются отеческая любовь (Елеазар потерял двух сыновей, де Брони - дочь) и желание отмщения.
"L": У вас ливанские корни. Вложили ли вы что-нибудь автобиографическое в эту постановку?
П.О.: Я родился в маленьком государстве, раздираемом противоречиями. Здесь насчитывается не менее шестнадцати религий. Я вернулся в Ливан только три года назад, после тридцати лет изгнания. Я всегда выбирал пьесы, где бы говорилось об отчуждении, потере своих корней. Над вопросом о религиозном фанатизме я размышлял уже когда ставил "Иерусалим" Верди, где говорится о борьбе ислама и христианства.
Что касается "Еврейки", то прототипом декораций для нее послужило древнее гетто в Амстердаме. Показ оперы в Иерусалиме должен состояться в сентябре 2009 года.
Беседовала Мари-Од Ру
Источник: "Le monde"
Перевод Анжелики Курукуласурия