Антон Васецкий: Друзья, я прошу вашего внимания, мы начинаем. Это третий вечер в рамках проекта "Провинция показывает зубы". Для тех, кто еще не присутствовал у нас на мероприятиях, я сейчас в двух словах объясню, в чем суть. Нам показалось, что в Москве много авторов, которые приезжают сюда из регионов. Но местная поэтическая среда достаточно герметична, и в силу каких-то причин эти авторы в нее не попадают. Именно таким авторам мы и даем возможность принять участие в нашем проекте. Человек рассказывает о своем регионе, о его литературной традиции и специфике, читает свои тексты. А по итогам проекта мы рассчитываем выпустить сборник. Он запланирован на март - апрель. Отмечу, что Владимира Кочнева сложно назвать человеком, который не вписался в литературную среду Москвы. Так получилось, через две недели после того, как мы его к себе пригласили, он вошел в лонг-лист премии "Дебют". Сейчас Владимир почитает свои тексты, чтобы вы могли примерно представить, что это за автор. А после этого мы начнем с ним общаться. Я сразу же предупреждаю, что у каждого есть возможность задавать Владимиру вопросы. Если они у вас появятся, смело тяните руку вверх и обращайтесь к нему. А пока послушайте стихи.
Владимир Кочнев:
Я протирал штаны в святая святых
Русской литературы.
Скитался голодный
по лучшим театрам.
Видел нищих гениев,
Которым не хватает на сигареты.
Давал им прикурить.
Мой сосед вообще оказался
Господом богом.
Чего же еще?
* * *
Я пришел на встречу с любимым писателем
Я прочел все его книги, эссе, воспоминания,
Интервью.
Я знал о нем почти все
Я ожидал увидеть героя, супермена, монстра,
А это оказался сухонький старичок
В не очень новом пиджаке
С писклявым голосом.
И пусть он хорошо сохранился,
(выглядел лет на пятнадцать моложе),
Пусть говорил талантливо и дерзко,
А держался вызывающе,
Я был разочарован.
Героя моих книг
Нужно было искать в другом месте.
* * *
Старый, забытый богом дом творчества,
Где с советских времен
Задержались мумии местных писателей
И начинающие поэты лет под сорок.
Самым живым среди них был шизофреник.
Он всегда называл говно - говном,
Ни с того ни с сего начинал петь,
В скучные моменты выходил из зала,
Громко стуча подошвами.
Он цитировал строки хороших,
Но никому больше тут не известных поэтов,
Ходил в рваной одежде,
Женском свитере, надетом навыворот,
С рюкзаком, полным книг, за спиной.
Он постоянно принимался писать,
Мгновенно забывая все написанное.
Все его гнали,
А я немного завидовал.
* * *
Ты не моя.
Так откуда же боль?
Может, и боль
Не моя?
* * *
О поэты 20-х, 30-х,
Поющие о славе колхозов
И паровозных путей,
Уравнявшие штык и перо,
погибшие от нехватки патронов,
Впечатывающие слова в бумагу,
Будто бы сапоги в облако,
Зовущие из подвалов ЧК
На освоение космоса,
на Северный полюс,
Где в снежной пустыне
Горит одинокое знамя.
* * *
Закрылся от меня, как от дождя,
сказала ты,
И поцелуи прекратились.
В ПАРИКМАХЕРСКОЙ
Садитесь удобней,
Помыть вам голову?
Так было бы лучше стричь...
Не беспокойтесь,
это входит в стоимость стрижки.
Подстричь длиннее или короче?
Как быть с висками?
Сделать вам гелем?
Не беспокойтесь,
это входит в стоимость стрижки.
Не надо так напрягаться.
Люди приходят сюда отдыхать.
Хотите поговорим по душам?
Не беспокойтесь,
все это входит в стоимость стрижки.
* * *
Однажды
дверь московского Союза писателей отворилась,
И на пороге возник странный старик
в дряхлом пальто.
Вы откуда? - спросили его.
- Я Крученых, - ответил он.
Все думали, он давно умер
(лет 60 назад).
А он жил этажом выше
В голой комнате,
Спал на солдатской кровати...
Что добавить, не знаю.
Может быть,
Дыр Бул Щыл?
* * *
Концерт любимой Г.О.
Мне двадцать два,
двадцатилетние
Толкаются в первых рядах
Бесятся,
Рычат,
Матерятся.
Я тоже толкался,
Но быстро устал,
И меня оттеснили
Назад.
Я прыгаю, но не очень
Ору, но не громко.
Через пару лет,
вероятно, буду просто стоять,
махая рукой,
а потом и сидеть.
Как те чмошники в задних рядах.
Старость.
* * *
Сегодня во сне
я увидел тебя
Седой благообразной старушкой.
Ты сидела у огромного дерева.
Смотря на закат.
Я плакал, ибо не мог коснуться
Твоих высохших щек
Наверное, к этому времени
Я уже умер.
* * *
Тебе понравится все,
Что я напишу,
Даже если я посылаю тебе смс,
Где говорю, что люблю.
Ты отвечаешь:
неплохо написано.
Действие следующего стихотворения происходит в зоопарке.
В зоопарке было весело.
Жираф раскачивал длинную шею,
пытаясь ударить себя головой по заднице.
Конь носился по кругу и бил копытом ограду.
Пеликаны махали подрезанными крыльями,
Безглазый стервятник вращал туда-сюда головой.
Мартышка, вцепившись в решетку,
Тряслась, словно панк на концерте.
Но самым смешным оказался чувак в странном прикиде:
Перебегая от клетки к клетке,
Он корчил рожу, кричал, улюлюкал.
Я ходил за ним до самого вечера.
Он был неотразим.
* * *
Пока ты спишь,
Безликие твари бродят во тьме,
Худосочные рыцари в латах умирают от непонимания,
Истлевает листва,
И железные двери дрожат, словно губы.
Пока ты спишь, я ворую чужие сны,
Рву лепестки чужих слов,
Чтобы плести колыбельные.
Но ты репетируешь смерть,
И лицо твое молчаливо,
Словно могильная маска.
Ты та принцесса в стеклянном гробу,
Но не просыпаешься от поцелуя,
А значит, я упаду рядом и буду спать вечно.
Неужели нам и тогда приснятся разные сны?
* * *
В полупустом магазине
в огромной корзине
лежат необъятной кучей
маленькие зайцы, волки, медведи,
Словно картошка на рынке,
Словно расстрелянные солдаты,
Молчат, растопырив глаза и лапы,
как должно быть им страшно, когда
закрываются двери, выключаются лампы
и становится тихо...
Человек! Не проходи мимо!
Купи себе маленького зайца, волка, медведя
Недорого - 350 рублей.
* * *
Я вернулся в родной город
И увидел там ее,
Девушку, с которой учился когда-то в 10-м классе.
Она ни капли не изменилась,
Она была все такой же.
И даже придурковатая походка подростка осталась.
Пока я менял города и учебные заведения,
Она сидела все тут же,
Совершая ежедневные прогулки по площади
До места работы и магазина.
И ей не было никакого дела
Ни до моих путешествий,
Ни до меня,
Ни до всего остального мира.
И чем сильней я ее ненавидел,
Тем милее она улыбалась.
* * *
Пойдем в музей,
Помнишь, ты еще назвал вахтеров
"археологической ценностью",
Заглядывал под статую коня,
Желая узнать "делали ли они яйца".
В зале авангарда спросил: "Сколько стоят эти ковры?"
Хотел сожрать фрукты
С голландских натюрмортов.
Пойдем в музей,
Это всегда интересно
С таким идиотом, как ты.
* * *
Они живут в поселке городского типа,
Он и его мама.
Мама работает медсестрой,
Он же нигде не работает -
Учится в Академии живописи, в большом городе
В часе езды отсюда.
Некоторые люди, например я,
Считают его гениальным.
Свои работы он прячет в чулан
(в других местах они больше не помещаются),
И мать жалуется, что уже вся одежда
провоняла из-за них маслом.
Он почти ни с кем не общается ,
А когда переходит улицу,
Ему в спину кричат "пидарас".
Зарплата у мамы маленькая.
Тем не менее, когда я ночевал у них прошлым летом,
Они не позволяли мне есть на свои.
Тем не менее у них есть цветной телевизор
с большим экраном,
Маленький огородный участок
И шкаф книг, большинство которых куплены у букиниста
За среднюю цену в 10 рублей
Или подобраны им на помойке,
Как биография Маркса, к примеру.
Еще у него много игрушечных самолетиков,
Сделанных из клея, бумаги и пластилина.
Иногда он носится с ними по комнате,
А мама считает, что это "полезно для физкультуры".
Они иногда ссорятся:
Его, например, раздражает, что мать не знает
Значение слова "реконструкция".
Тем не менее я полагаю, что они любят друг друга.
Жить, оказывается, можно по-всякому.
Главное - был бы тот, кто любит тебя.
Главное - был бы тот, кого любишь ты.
Антон Васецкий: Я предлагаю на этом ненадолго прерваться. Как вы уже, наверное, поняли, Владимир представляет верлибры. Владимир, ты можешь рассказать об этом творческом методе подробней и объяснить, почему ты выбрал именно его?
Владимир Кочнев: Определение верлибра очень просто: это стихи без рифмы и без метра.
Антон Васецкий: То есть без ритма?
Владимир Кочнев: Нет, не совсем правильно. Ритм как явление присутствует везде, то есть все основано на ритме. Даже в прозе есть ритм, как мы знаем. Поэтому правильнее будет сказать - без метра. Я выбрал верлибр, потому что если у меня есть талант, то именно к нему. Вначале я писал стихи с метром и рифмой, очень долго экспериментировал с формами, но, когда начал пробовать себя в верлибрах, получил наивысшую оценку со стороны своего окружения. После этого я и перешел только на верлибры.
Антон Васецкий: В чем главное достоинство верлибра перед традиционным текстом?
Владимир Кочнев: Противопоставление верлибра традиционному тексту уместно только для России. В западных странах он стал частью традиции еще с XIX века. А в нашей стране верлибр все еще в новинку, потому что в русском языке существуют беглые ударения в словах, дающие большое число рифм. К примеру, во французском языке ударения в словах фиксированы и количество рифм меньше. Поэтому там перешли на верлибр раньше. Ну а если говорить о достоинствах этого метода, то тут надо отметить, что он дает б ольшую свободу автору. Лично я могу выражать верлибром такие вещи, которые не смог бы выразить ритмическим метром. Кроме того, в России верлибр как таковой еще не развит, и за счет этого здесь можно выиграть.
Антон Васецкий: Хорошо, давай перейдем конкретно к твоему региону. Ты приехал из Перми. Это город с населением около миллиона, находящийся в сутках езды на поезде от Москвы. Насколько мне известно, существует два варианта произношения названия твоего города: "Пермь" и "Перьмь". Как правильно говорить?
Владимир Кочнев: Правильно говорить "Перьмь".
Антон Васецкий: Хорошо, так что у нас с литературной Пермью? Вот скажи, кто из известных авторов каким-то образом оставил след в вашем городе?
Владимир Кочнев: Наверное, наш самый известный автор - это прозаик Нина Горланова. Если кто не знает, я советую почитать. Еще у нас есть замечательный Павел Чечеткин. Это, что касается современных писателей.
Антон Васецкий: А если говорить о более раннем периоде?
Владимир Кочнев: Тогда это Осоргин. Дягилев родом из Перми. Пастернак там был, Каменский.
Антон Васецкий: Какие-то памятники у вас существуют, посвященные им? Вообще, это предмет гордости?
Владимир Кочнев: Конечно, это предмет гордости. У нас еще был замечательный поэт Алексей Решетов. Его плохо знают вне Урала, а поэт удивительный. Он умер в 1996 году. Очень его рекомендую.
Антон Васецкий: Долгое время Пермь была центром Уральского округа, потом она перестала им быть. Я слышал, что у пермяков в связи с этим есть нелюбовь к екатеринбуржцам, примерно как у питерцев по отношению к москвичам. Это правда?
Владимир Кочнев: Спорить не буду. Екатеринбург и Пермь действительно долгое время были соперниками за первенство на Урале.
Антон Васецкий: Ты говоришь про литературное соперничество?
Владимир Кочнев: Не только. Вообще, соперничество за статус столицы Среднего Урала. Наверное, сейчас побеждает Екатеринбург, но противостояние еще продолжается. В литературном плане Екатеринбург выглядит более солидно. Там издается журнал "Урал". В Перми такого серьезного издания нет. Зато у нас действует своя Академия живописи, а Екатеринбург этим похвастаться не может.
Антон Васецкий: Если говорить о современных тенденциях пермской поэтической школы, как их можно обозначить? Там знают о верлибре?
Владимир Кочнев: Верлибр там пишут. И хотя я не могу назвать какого-то представителя, который бы посвятил себя этому жанру, тенденция такая есть. Но вообще на Урале присутствует уклон в сторону постмодернизма. Конечно, сейчас постмодернизм уходит с первых ролей, но там он еще держится. Мне кажется, к нему располагает сама метафизика Урала... Там возникает такое ощущение, что ты в мифе. Тем, кто не был на Урале, я очень советую там побывать, потому что, пока находишься там, тебя не покидает ощущение живой мифологии. Улицы, по которым я хожу, когда приезжаю туда, - это...
Не могу найти слов, чтобы описать.
Антон Васецкий: В твоих текстах присутствует Пермь?
Владимир Кочнев: Конечно. Она проявляет себя в качестве образов, героев и обстановки...
Антон Васецкий: А то, что ты читал, - это взгляд пермяка или москвича?
Владимир Кочнев: Пермяка-москвича. Я очень люблю Пермь, но мне кажется, что мои корни гораздо ближе к московской поэзии. Да и как поэт я, наверное, все-таки начался уже в столице.
Антон Васецкий: А есть ли какие-то авторы, которые на тебя повлияли?
Владимир Кочнев: Не без этого. Я уже сказал, что я немного не пермский автор, потому что пишу верлибры. И среди тех, на кого я ориентировался, можно назвать Сергея Кулле. Если брать ближе к нашему времени, то на меня сильно повлияли Андрей Чемоданов и Алексей Тиматков. Они научили меня писать стихи, помогли сформироваться моему вкусу. Да и вообще, до того как приехать в Москву, я читал очень много авторов.
Антон Васецкий: Верлибристов очень часто упрекают в том, что их техника написания поэтического текста очень проста и якобы это может сделать любой человек...
Владимир Кочнев: Это не так. Построить текст очень непросто. Любое настоящее стихотворение очень сложно написать, это требует больших сил. Есть мнение, что написать верлибр сложнее, чем рифмованный стих. Потому что рифмы уже как-то сами за себя говорят. А чтобы вся эта конструкция держалась без метра и рифмы, требуется внутреннее напряжение.
Антон Васецкий: В таком случае верлибр правильнее читать или слушать?
Владимир Кочнев: Я думаю, все стихи правильнее читать. Конечно, это противоречит общему мнению, но, по-моему, слушать поэзию нужно в последнюю очередь. К верлибру это особенно относится, потому что метрическая поэзия на слух воспринимается проще. Есть даже известный случай с Овидием. Варвары не понимали его текстов, но считали поэтом, потому что, когда он читал стихи, они прежде всего слышали звуковую основу.
Антон Васецкий: Ты оговорился, что учился писать стихи. Стихи учатся писать или все-таки, как сказал один автор, это от Бога?
Владимир Кочнев: Я думаю так. Это, несомненно, от Бога, но поэты делятся на две категории: те, которым нужно тренироваться, и те, которым тренироваться не нужно...
Антон Васецкий: Скажи, по-твоему, верлибр может быть интересен широкой публике? Да и вообще, поэтический текст должен быть интересен широкой публике?
Владимир Кочнев: Совсем широкой - нет. Я думаю, что стихотворения нужны людям с определенным интеллектуальным уровнем развития. При этом не только для филологов и гуманитариев. Но ориентироваться на публику во всем не стоит.
Антон Васецкий: У тебя очень аскетичные тексты. Какие струны ты пытаешься задеть ими и как этого достигаешь?
Владимир Кочнев: Я работаю на свой внутренний мир. Пишу стихи для того, чтобы выразить то, что мне кажется изумительным и необыкновенным. Это само просится на бумагу, и я хочу, чтобы остальные тоже это увидели. Владимир Сорокин в ответ на вопрос, зачем он занимается литературой, ответил, что литература - это наркотик. Сперва он ширяется сам, а потом дает другим. Так же и у меня. Я просто пишу стихи и стараюсь по возможности доносить их до публики. Но писать для меня важней, чем доносить. Если бы у меня был выбор между славой и творческим поиском, то я бы выбрал творческий поиск.
Антон Васецкий: А что такое слава для поэта сегодня? И кто сейчас, по-твоему, является самым известным поэтом в России?
Владимир Кочнев: Последним, наверное, был Рыжий, который пришелся по вкусу большому числу людей... Я не знаю, что такое быть известным поэтом и нужно ли им быть.
Реплика из зала: Если вы зайдете в книжный магазин, самые издаваемые из современных поэтов - это Асадов, Павлова, Воденников и Степанова, которые считаются поэтами среди профессионалов. И старшее поколение - Рейн, Кушнер, Гандлевский, Кенжеев...
Антон Васецкий: Скажи, тебе часто приходилось сталкиваться с критикой в свой адрес, когда какие-то люди говорили бы тебе: "Владимир, убей, режь - не понимаю!" Или, допустим: "Понимаю, но мне не нравится". Или: "Нравится, но все равно что-то не то". Как ты относишься к таким вещам?
Владимир Кочнев: Это нормально. Я постоянно сталкиваюсь с тем, что кому-то мои тексты нравится, а кому-то нет. Мне вот тоже некоторые поэты не нравятся. Но это же не значит, что они плохие или я дурак, а просто это что-то не мое. Это вполне нормально.
Антон Васецкий: Могут ли читатели верлибра видеть в них то, что автор даже и не предполагал вложить?
Владимир Кочнев: Мне кажется, художник не обязан быть умным. Он обязан быть художником. Искусство символично и имеет множество смыслов. И когда поэт пишет, он с помощью своего образного мышления создает многоуровневый текст. Даже если автор не постмодернист, а заядлый реалист.
Вопрос из зала: Я хотел спросить у Владимира, чем он занимается большую часть своего времени. Или все свое время он посвящает творчеству?
Владимир Кочнев: Сейчас у меня нет постоянной работы. Я учусь в Литературном институте. Это значит, что по специальности я буду филологом.
Вопрос из зала: А на каком курсе вы сейчас учитесь?
Владимир Кочнев: На четвертом.
Вопрос из зала: То есть уже заканчиваете. Вот с чем связан мой вопрос: мне трудно представить, что в наше время поэт может своим искусством зарабатывать себе на хлеб, как бывало раньше, в какие-то далекие и недалекие времена.
Владимир Кочнев: Зарабатывать?
Вопрос из зала: Ну, как-то реально существовать. Чем может сейчас заниматься поэт в вашем представлении, чтобы не протянуть ноги?
Владимир Кочнев: Наверное, получать какие-нибудь премии или работать в редакции какого-нибудь литературного журнала. А вообще, на практике приходится зарабатывать любыми способами.
Вопрос из зала: А у вас есть какие-то предпочтения? Вы бы как хотели - садовником работать или воспитателем в детском саду?
Владимир Кочнев: Я не загадываю.
Вопрос из зала: Ну, если вы филологом будете, это же преподавательская деятельность?
Владимир Кочнев: Я могу быть корректором, журналистом на телевидении. Могу кем угодно.
Антон Васецкий: Тебе предпочтительнее какие-то гуманитарные направления или технические?
Владимир Кочнев: Конечно, гуманитарные.
Антон Васецкий: То есть что-то связанное со словом?
Владимир Кочнев: Да, но при этом я мог бы работать даже курьером.
Антон Васецкий: А вот Варлам Шаламов сказал, что поэту...
Владимир Кочнев: Журналистом быть нельзя?
Антон Васецкий: Да. Хотя Дмитрий Быков утверждает обратное.
Владимир Кочнев: Ну, почему нельзя? Можно, наверное. Скорее всего, это от индивидуальности зависит. У меня нет образа идеальной работы.
Вопрос из зала: А есть какие-то уже завязки?
Владимир Кочнев: Нет, а зачем? Генри Миллер приехал в Париж, и все без завязок.
Реплика из зала: Но он же вернулся потом?
Антон Васецкий: Друзья, давайте, может быть, еще о чем-нибудь поспрашиваем у Владимира? Подумайте. Все-таки неизвестно, когда мы с ним увидимся в следующий раз.
Вопрос из зала: Давайте попросим Владимира рассказать про премию "Дебют". Как пришла идея туда отправить стихи? Какие ощущения и надежды с этим связаны?
Владимир Кочнев: Я туда каждый год подборку отправляю. Практически как работу делаю. Ну и еще в несколько мест шлю.
Антон Васецкий: Расскажи, в какие места?
Владимир Кочнев: На Форум молодых писателей в Липках, например. В толстые журналы иногда отношу. Что еще? Наверное, все. Есть Международный конкурс верлибра. Я там пару раз участвовал.
Антон Васецкий: Я предлагаю вернуться к "Дебюту".
Владимир Кочнев: А, "Дебют". Конечно, когда я увидел свое имя в лонг-листе, я испытал радость. Мне пришло несколько поздравлений, все это было очень приятно. Потом я посчитал, сколько там всего человек. Получилось 28.
Антон Васецкий: Во всем лонг-листе?
Владимир Кочнев: Нет, в отделении поэзии. Посмотрим, что будет дальше.
Антон Васецкий: Ну, ведь у лонг-листеров есть возможность опубликоваться в каком-то общем сборнике, насколько я знаю.
Владимир Кочнев: Я не знаю. По-моему, да. Но туда посылают тысячи работ, и для сборника они выбираются из массы, которая даже не вошла в лонг-лист, по два-три стихотворения, насколько мне известно. Конечно, будет приятно, если два моих текста опубликуют...
Антон Васецкий: Друзья, еще какие-то вопросы?
Вопрос из зала: А публикации были у вас?
Владимир Кочнев: Публикация у меня была в "Арионе", одна.
Вопрос из зала: Когда это было?
Владимир Кочнев: В 2006 году.
Антон Васецкий: Ты говорил, что начинал с метрических текстов. А теперь ты от них отрекаешься, как Маяковский от своих стихов, написанных, пока он сидел в тюрьме? Или где-то они все-таки остались?
Владимир Кочнев: Они лежат где-то в черновиках, я их не выкидываю.
Антон Васецкий: А сколько тебе тогда было лет, какой примерно возраст?
Владимир Кочнев: Сейчас скажу. Я начал писать где-то в 22 или в 21. Тогда я написал несколько стихотворений, три или четыре, которые вошли в мое избранное. А потом их стало больше...
Антон Васецкий: То есть всего 30-40 текстов у тебя?
Владимир Кочнев: Отобранных - 40. Может, 50.
Антон Васецкий: Друзья, если вопросов больше нет, я предлагаю Владимиру еще почитать свои тексты.
Александр Кулибин: Я хотел не спросить, а высказать свое впечатление. Мне верлибр вообще не близок, но я хочу сказать, что я увидел в стихах Владимира...
Антон Васецкий: Представьтесь.
Александр Кулибин: Александр Кулибин.
Антон Васецкий: Вы поэт?
Александр Кулибин: Да, я поэт, но в основном занимаюсь драматургией. Я хотел сказать, что мне верлибр не близок и не всегда нравится у других. Но у Володи я увидел не только лирического героя и его монолог, но и мощно построенную драматургию. Более того, в его текстах проглядывает трансформированная до неузнаваемости протосценическая форма молитвы героя. Этот герой неприкаян при жизни. Вначале я удивился вопросу, который задал молодой человек про работу, а потом подумал, что он вполне правомерен. Вероятно, он возник в связи с впечатлением от стихов Владимира. Он нарисовал героя, который совершенно неустроен и одинок. Причем одинок везде: и в Париже, и в Нью-Йорке, и в любом селе, и в любом городе. Мне очень понравилась ситуация, когда герой приезжает в город, где живет девушка, к которой он когда-то что-то чувствовал. При этом Володя ни разу не говорит, что он ее любил. Но это чувство прорывается сквозь текст. И, глядя на эту девушку, герой по-другому оценивает ее походку, жесты. Когда-то они казались ему верхом совершенства, а теперь все по-другому. Он изменился, а она нет. Или другое шикарное стихотворение, когда мама и сын живут в маленьком поселке рабочего типа. Сын учится в художественной академии. Местные пацаны кричат ему вслед, что он педераст, а автор считает, что это гений. Ведь это же драматургический перевертыш. С одной стороны - педераст, с другой - гений.
Реплика из зала: Иногда одно другому не мешает.
Антон Васецкий: Принято считать, что ощущение уходящего времени - это один из самых главных стимулов для любого автора. Мне кажется, то, о чем вы говорите, как раз этому соответствует.
Александр Кулибин: Я бы хотел еще пару слов добавить. Может быть, Володя даже и сам не знает, что у него есть драматургическое чутье. Я не знаю, любит ли он ходить в театр. Но у него это есть.
Антон Васецкий: Один из наших бывших авторов утверждал, что современные стихи все чаще отдают кинематографом. А вы говорите про драматургию театральную?
Александр Кулибин: Именно. У Володи драматургический герой. Он очень неоднозначен. У него очень глубокий второй план. Как по Станиславскому.
Антон Васецкий: А это отличительная черта только Владимира или можно ее применить к любому другому автору?
Александр Кулибин: Не ко всякому. Допустим, у того же Владимира Маяковского - все очень однозначно. Это не значит, что это плохо... Просто у каждого автора получается что-то свое. У Володи отлично действует драматургия. Я к верлибрам не питаю особенного интереса, но меня зацепило.
Антон Васецкий: Спасибо. А теперь пришло время передать слово Владимиру.
Владимир Кочнев:
Я не способен достичь просветления,
Но я могу встать на стул и поменять лампочку.
Я не могу оставить мое имя в истории,
Но истории, рассказанные мною,
Будут интереснее обыденной жизни.
Я не пробьюсь в президенты,
Но моя фигура всегда будет мозолить глаза ОМОНа
На митингах и оппозициях.
Если не можешь любить меня вечно,
Люби хотя бы сейчас.
* * *
Помню, как ты орал на меня -
Если разведешься, то будешь гореть в аду.
И случайные прохожие смотрели на нас,
А менты напрягались и готовились заламывать руки.
Ты не был пьян, ты был пресвитером
И моим лучшим другом.
И я послал тебя.
Какой в самом деле ад?
Я и так жил в аду,
Посылал жене нож по почте,
Грозился убить себя.
Видишь, а ты так был...
И, наверное, поэтому ты и визжал так,
Будто тебя поджаривали на быстром огне.
Но теперь все сгорело, сгорело.
Не могло не сгореть.
После того, как она все же ушла,
Я увеличил дозу пива до трех литров в день.
И ты уже никакой не священник,
Ты утратил надежду,
Ты говоришь - огонь веры погас.
Но я все же вспоминаю твои слова,
Ибо, если ад существует,
Мы будем гореть там вместе.
А если нет - то это еще хуже,
Ибо пусть уж лучше адский огонь,
Чем пепел,
Пепел, которым только и остается
Покрыть себе волосы грешника.
* * *
...И сказочные горизонты манили нас,
А мы предпочитали заливать мозги алкоголем,
Прогуливать лекции, играть на гитаре.
И девушка, которую я любил,
Не хотела со мной разговаривать.
И сказочные горизонты манили нас,
Но мы не обращали на них никакого внимания.
И каждый был несчастен, но молод и весел.
И я покупал ей цветы на все деньги
И голодал после этого.
Но это не помогало.
И сказочные горизонты манили нас,
Но никто к ним не ехал,
Хотя каждому нечего было терять.
И все спали со всеми,
Но никто не спал с любимой или любимым.
И парни крушили мебель,
А девушки глотали таблетки.
А я однажды выпрыгнул из окна,
Да только вывихнул правую ногу.
И сказочные горизонты манили нас,
Хотя здесь все летело к чертям.
И, напиваясь, мы выходили на улицу
И ломали носы парням из соседней общаги.
А если их не было, ломали носы друг другу.
И сказочные горизонты манили нас,
И девушка, которую я любил,
Захотела быть рядом со мной,
Но все это было ошибкой,
И я собрал свои вещи, чтобы уехать.
И сказочные горизонты манили...
И когда я пришел проститься,
Я понял - они исчезли, исчезли, исчезли...
И девушка, которую я любил,
Со мной не поехала.
* * *
Я видел по телевизору,
Как взбесился слон,
Выступавший в цирке.
Сперва он наступил на дрессировщика,
А после на парочку клоунов,
Оказавшихся рядом.
Люди рванули от него кто куда
И выглядели при этом не лучше
Стайки тупых обезьян.
А один, его потом назвали храбрецом, героем,
Попытался даже закрыть перед ним ворота,
Но слон взмахнул хоботом,
И герой отлетел, словно бумажный лист.
Слон вырвался на улицу и побежал.
Он весело трубил,
Расталкивая машины, автобусы,
Давя пешеходов.
Возможно, он добежал бы
До родных джунглей.
Но метров через сто его застрелили.
Тем не менее слон победил.
Хотя бы раз в жизни
Он почувствовал себя слоном.
А кто бы из вас знал,
Как мне хочется почувствовать себя человеком.
* * *
Я уютно лежал на скамейке,
Птицы ласково щебетали,
А яблоня надо мной
Приветливо махала ветвями.
То было райское место,
Я лежал и смотрел вверх,
Я думал о боге, я думал об ангелах,
Я думал о небе,
Которое скоро изрешетит дождь.
Внезапно они появились.
Каждому лет по тринадцать.
Гогоча и прыгая, они кидались огрызками яблок,
Распугали всех птиц, надломили дерево,
Попали в меня орехом.
Я заорал на них что было сил,
Но, ничуть не смутившись,
Они лишь убежали в глубь парка -
Эта отвратительная, безумная,
Маленькая, легкая, бешеная
Стайка ангелов.
Антон Васецкий: Друзья, спасибо большое, что были здесь. Отдельная благодарность Владимиру. Я надеюсь, что это не последняя наша встреча.
Владимир Кочнев: Спасибо, что пришли. Надеюсь, я не слишком вас замучил.
Антон Васецкий: Я бы хотел напомнить, что, если у вас есть какие-то знакомые авторы или вы сами хотели бы как-то поучаствовать в нашем проекте, на выходе висит афиша, где указан адрес электронной почты. Присылайте нам свои тексты. Этот проект рассчитан на молодых авторов в возрасте от 19 до 29 лет. И мы с удовольствием вас пригласим, если вы нам покажетесь интересными. Спасибо большое.