Преодоление табу как истеблишмент. Часть I
Вообще говоря, тема провокации не внеположена искусству края, порога. И в старые времена. И сейчас.
Скульптор Альфред Хдрличка поставил на Альбертинаплац "Памятник жертвам фашизма", включающий гротескную фигурку старика-еврея, скребущего мостовую. (Реальность - их заставляли смывать антинацистские лозунги.) Бюргеры выгуливали здесь собачек, безнаказанно издеваясь над темой. Точно так же Готфрид Хельвайн в Кельне на стенах путепровода, повторяющего маршрут, по которому вывозили в лагеря еврейских детей, поместил серию детских фотографий. Ночами некоторые прохожие, неонаци или просто негодяи, лезвиями наносили по лицам изображенных детей царапины-шрамы. Провокация? Направленная на репрезентацию реального состояния общества.
Запомним и этот момент, переходя к российской ситуации.
У нас исторически бывали обратные ситуации, когда общество провоцировало художников на некие антитабуционные действия. А художники вроде бы уступали, а гнули свое...
Возьмем русское искусство второй половины ХIХ века, ближе к 70-80-м. Общество было предельно политизировано. Для тогдашней интеллигенции, согласно многочисленным источникам, злободневный политический смысл заключался и в "Княжне Таракановой", и в "Иване Грозном, убивающем своего сына".
Между тем наиболее значительные художники, даже обращаясь к злободневной политической теме, апеллировали к более вневременной, бытийной, религиозной проблематике. "Не ждали" - Г.Поспелов раскрыл подробно вроде бы очевидное - религиозный подтекст, аллюзию на "возвращение блудного сына". Есть аллюзии и даже в, казалось бы, "физиологическом" очерке "Монастырская трапеза", да практически во всех больших русских "демократических" картинах. Да и башляровская "материальная сокровенность" налицо: "... Я даже помню на груди у каждого дощечки с надписью "Цареубийца". Помню даже серые брюки Желябова, черный капор Перовской". Это репинское воспоминание о казни убийц Александра II. Что ж, еще одно подтверждение: художник мыслит в материале...
В какой-то степени историческая ситуация - провокация политизированным обществом художников - повторяется в СССР в 1970-е: художники достаточно политически инертны (ситуация андеграунда далеко не равна политическому диссидентству), а общество (многочасовые очереди на полузапрещенные выставки) жаждет покушения на табу.
Был ли, например, соц-арт искусством реально политически протестным, участвовал ли он в политической борьбе, приблизил ли, упростим, крах официоза? Вопрос не так прост. Естественно, соц-арт работал с материалом политического, здесь нет сомнений. Использовал он и политически провокативное. Но вот политическим искусством в телеологическом и даже функциональном плане он, пожалуй, не был. Не ставил он своей целью "насильственное свержение существующего режима", хоть убейся. Он подпитывался агонией этого режима, не более того. Да и способ бытования этого искусства (потаенный, кружковый в советский его период) не располагал к прямому политическому действию. Главным образом соц-арт работал с языковой проблематикой. А язык позднего СССР, слава богу, не обладал, согласно теории речевых актов Д.Остина, способностью самостоятельно совершать действия. То есть "слава КПСС" не означало пребывание КПСС во славе, а "торжественно клянусь" теряло сакральный смысл. В этом плане абсурдизация советских языковых конструкций не означала покушение на табу, подрыв системы и пр. Система давно сама потеряла табуированность и сакральность, в том числе и благодаря мощному нарративу позднесоветского анекдота. В этом плане проблемой соц-арта было удержание себя как от вербальности анекдота, так и от провокативности и злободневности конкретно-политического толка. (Когда-то "Плейбой" опубликовал замечательную карикатуру, пример древнейшего диссидентства. Ночью, таясь, молодой египтянин выводит на пирамиде: "Хеопс - motherfuker!". Здесь важен не только "прикол", есть и другой резон - несводимость искусства, даже концептуального, к вербальному акту. Вторую опасность, опасность тактической политичности, ощущаешь в любой мастерской старых соц-артистов. Так, в студии горячо любимого мной Л.Сокова самые слабые и скрываемые работы - именно с конкретизацией злободневного - с образами Черненко, Горбачева и пр.) Зато в лучших произведениях соц-арта есть то самое пресловутое остаточное бытие формы, та "материальная сокровенность" (Башляр), как состояние бытия, которое и делает соц-арт глубоким явлением искусства. (Эти качества, кстати, не замечаемы аудиторией, настроенной на "голую политику" или на стеб.) Этих качеств, кстати, вовсе нет у китайцев, клонирующих внешние ходы создателей этого направления. Отсюда невыразимая коммерческая пошлость их соц-арта. "Пиздец" Косолапова (в картонной коробке спрятана "Аврора", у нее из дула вырывается это самое слово) не исчерпывается вербальным планом, здесь играют свою роль картонность, упакованность, переносимость с места на место (перманентная революция). В скульптуре "Русский медведь... американского орла" Сокова эффект был бы плоским без напряженной работы с материалом. Или вот "Lenin in Zurich" Комара и Меламида... Картина по меркам советского официального искусства монументального масштаба и формата, тем более на первый взгляд чисто пластически выполнена в русле героического реализма. Тем комичнее - даже на дорефлексивном уровне - ее композиционное решение: неуклюжая фигура Ленина,
буквально пробивающая лбом плоскость (аллюзия на хрестоматийную картину И.Репина "Запорожцы пишут письмо турецкому султану", где плоскость тоже "пробита" затылком одного из персонажей; на этом моменте почему-то сосредотачиваются все экскурсоводы в Русском музее). Далее внимание концентрируется на неуклюжей фигуре и странных, как бы на ощупь шарящих по земле руках. Ленин - слепец? В политико-метафорическом плане - слепец, поведший за собой слепцов? Или речь идет о равнодушии Ильича к прекрасному, к живой природе? В Советском Союзе насаждались сверху истории о любви Ленина к природе, к музыке и т.д. - в рамках "утепления", очеловечивания его образа. Однако существуют мемуары одной его соратницы о горном восхождении (опять Швейцария!), в котором она участвовала вместе с Лениным. Сверху открылся фантастический вид на ущелье. Ленин, однако, задумчиво глядя вдаль, произнес: "Как все-таки гадят нам меньшевики!" Может, как раз эту эстетическую слепоту и глухоту имеют в виду авторы? Двинемся дальше. Грибы? Может, будущий, по выражению Герберта Уэльса, "кремлевский мечтатель" искал нечто галлюциногенное? Отсюда - прямые ассоциации типа наркотик власти и пр. Чуть позже в среде ленинградской андеграундной культуры родилась байка, озвученная в перестроечную эпоху Сергеем Курехиным, великим музыкантом и насмешником, даже по телевизору: "Ленин - гриб". Может, картина - "про это"? Наконец, еще один поворот, наиболее, наверное, возможный. Цюрих здесь - код доступа. Именно в этом городе родился дадаизм, а Ленин, говорят, сиживал в том же кафе и тогда же, что и поэт К.Тцара, лидер Дада. Каждый за кружкой пива обрабатывал своих единомышленников. Так рождается сквозная линия абсурдизма, скрепляющая все возможные сюжеты...
Любопытно, что и сегодня общество (его кураторско-медийная часть), мало обращая внимания на эту глубокую историко-художественную укорененность соц-арта, активизирует политико-провокативную его составляющую. В том числе и негодными приемами...
История с Третьяковской выставкой. К классическому соц-арту подверстаны некоторые современные работы. Принципиально иной установки. Мне могут сказать - чем это отличается от того же Хельвайна: объективно выявлено, что институции и руководящая элита страны занимают охранительскую позицию и не подготовлены к восприятию и адекватной оценке современного искусства. Не совсем так. Я уж не говорю, что эта информация и так доступна. Скажу только, что продолжение классического соц-арта современными работами, проведенное ради констатации наличия у нас политического искусства, показывает совсем другое. Строго говоря, и соц-арт не был политическим искусством. Является ли предъявленный его "хвост" политическим, протестным? Может, это развитие неодадаистской, абсурдистской линии, как уже говорилось, появившейся после войны - Иммендорфа, Ха Шульта и пр.? Ничуть. Игра - да, использование в качестве аттрактива узнаваемых, растиражированных образов политиков - да, абсурдизм поз и положений - точно. Но политический месседж? Есть ли он, скажем, в работе "Синих носов" "Целующиеся милиционеры"? Милая вещица, напоминающая мне рисунок Ж.Эффеля "Адам и Ева", не более того. Или вот их же фотомонтаж с изображением лидеров США и России совместно с бен Ладеном в бытовой диванной обстановке. Возможно, месседж здесь - за счет абсурдизма ситуации снизить геополитическую риторику. Что ж, возможно, если отвлечься от реального драматизма ситуации. Сюжет (да и визуальная реализация - рисунок плюс фотопортретные врезки) напоминает французский журнал "Харакири" его лучших времен. Монтаж с изображением голых лидеров Украины? Что ж, прикол как прикол. А политический месседж? Полноте, провокативность равна себе, формат - сугубо развлекательный, эмтэвэшный. Как, кстати, и проекты памятника Ельцину на конкурсе у И.Маркина: полная художественная и политическая несостоятельность.
(Скажем, Кулима тоже использует стеб, но - как средство. Ему удалось нащупать форму визуализации очень сложного содержания. Неуловимую, то есть и материальную и эфемерную одновременно, форму репрезентации неуловимого (в физическом смысле неуловимых боевиков, неуловимого смысла и содержания момента, неуловимости медийной репрезентации и пр.).
Но возвратимся к казусу ГТГ. Художественная провокативность конкретных произведений этого привеска к классическим произведениям соц-арта, как я пытался показать, минимальна. Особенно в сравнении с реальной, фундированной и художественной провокативностью "стариков". Однако провокативность музейно-кураторского проекта в целом весьма эффективна. Что с того, что классические произведения соц-арта отодвинуты куда-то на обочину общественного внимания: на медийной "картинке" остаются только "запрещенные" вещи молодых художников, к соц-арту не имеющих отношения? Что с того, что "в интересах дела" использован прием, издавна считавшийся неприличным, - "аппеляция к городовому"? Не к нашему, отечественному, - его-то как раз можно дразнить. К чужому. Куратор с восторгом описывает незамедлительную реакцию французского посольства и даже "Саркози лично", не чувствуя совковую унизительность положения. Что с того, что в стране музеи, центры современного искусства и другие государственные институции, не говорю уже о частных галереях, вот уже почти двадцать лет показывают актуальное искусство, в том числе правдой и неправдой "заманивают" самых крупных и малодоступных мировых художников? Что с того, что появился новый опыт участия в мировых биеннале, да и свое, московское, при всех недостатках, уже существует?! И делается все это не для саморекламы, а единственно для того, чтобы наша публика имела возможность общения с актуальным искусством, чтобы молодые художники ощущали себя частью транснационального художественного процесса. Все это можно поставить под удар, вынудив "власти" - ура! наконец-то! - к репрессиям. Какое там сотрудничество - власть должна держать и не пущать! Это не преодоление табу, это навязывание табу. Я вовсе не удовлетворен положением дел в сфере государственной политики по отношению к актуальному искусству. "Наверху" мало профессионалов (наивное подыгрывание созданной специально ситуации тому пример), денег, наконец, мало "спускается". Однако конфронтации (пока) нет, есть (были) робкие попытки взаимопонимания...
Короче говоря, суть "казуса выставки "соц-арта" лежит ни в области искусства, ни в сфере социальной, ни тем более реально-политической. Где же она лежит? В сфере селф-промоутерской? Надеюсь, что нет. Не хотелось бы вступать в сферу конспирологии, есть тьма охотников и без меня. Дело проще - налицо неосторожное обращение с таким обоюдоострым оружием, как провокация. (Вообще, видимо, пора разделять понятия "художественная провокация" и "провокация, использующая материал искусства".)
Здесь тема провокации (не столько художественной, сколько связанной с материалом искусства), то есть искусственной стимуляции общественного сознания, манипулирования им, сопрягается с темой заложничества и виктимности. Во-первых, любая провокация у нас как-то объективно значимее. Бойчее (это Тургенев говорил - у нас своя математика, дважды два - все четыре, но - бойчее). Первой посадила на поводок и повела по улице мужчину, как собаку, Valie Export, но у Кулика получилось действительно бойчее. А все последующее у него все глубже фундировано остаточным материалом художественного. (Этим, кстати, он отличается от когда-то рядом критиков более востребованного Бреннера, ныне - прочного ветерана активизма.) Но к этому надо прибавить, что она, провокация, у нас и безответственнее, то есть отвязаннее от каких-то формулируемых задач. Кроме - вспомним - "право имею!". Не будем вспоминать давнюю акцию Тер-Аганяна с рубкой иконных репродукций. Его работы типа "Это произведение создано с целью подрыва существующего строя" и тоньше, и умней. И - с ощущением материала, что отодвигает его от чисто вербальных практик (типа описанного картуна "Хеопс - мазефакер"). Но что же с заложничеством, почему я ввожу это слово? А вот что. Как только провокация, связанная с искусством, теряет остаточный материал художественности и не имеет иного смысла, кроме своего осуществления во что бы то ни стало, иначе говоря, становится целью, а не средством, мы становимся заложниками ситуации. Обозначено покушение на табу - это само собой вербует нас под знамена. Это - первый российский импульс. Второй - обозначено покушение на это покушение. Тут тем более надо сплотиться. Потом появятся и чиновники-гэбисты, и хоругвеносцы с палками. Но - потом. С какой-то врожденной виктимностью мы будем жертвами чужих амбиций, вполне понимая их тщету и даже неадекватность. А такого - вдосталь. Помните неаппетитный случай, когда деятель радикального искусства подсуетился и сразу же после взрыва в метро разбросал там антибуржуазные листовки? А затем уехал в Прагу. Спасаясь от репрессий. Как Ленин. И здесь инстинкт сработал - закрыли глаза. Мне ответят (и я бы ответил так же): этот конкретный деятель - сумасшедший или провокатор, словом, Гапон. А мы, если не будем реагировать на покушения на право покушаться на табу, завтра проснемся в ГУЛАГе (иная версия - придут погромщики с хоругвями и палками). Что ж, наверное, и так придут, только не надо вызывать их специально. Французским связным. Надо всего-то - оценить художественную и социальную необходимость вызова. Лежит ли эта необходимость в сфере искусства. Словом, не давать собой манипулировать. Иначе - неизбежна апроприация другими дискурсами. Или - профессионально политическим, хуже того - политтехнологическим. Или - просто истеблишментом, со всеми коммерческими коннотациями этого слова. Впрочем, различие здесь малоуловимо. Истеблишмент един. Бодрийяр писал, чтоб рабочие ныне работают, чтобы бастовать. Что ж, художники борются с табу, чтобы врасти в истеблишмент?