Один Чжу учился ловить драконов,
Выбросил силы и деньги на ветер.
Жаль, что за всю свою жизнь
Он так ни одного и не встретил.
Б. Гребенщиков
Старинная Эзопова притча о лисе, которой не досталось винограда, является классическим примером неправильного и нечестивого суда, а совсем не тем, что придумал на фундаменте басни мудрый психоаналитик Зигмунд Фрейд. Эзоп развязал Фемиде глаза, отобрал весы и посадил под виноградные лозы, чтобы читатель мог лицезреть воочию, что происходит с судьей, когда эмоции берут верх над разумом.
Произошло, как мы знаем, буквально следующее: лиса, не сумев дотянуться до винограда, обвинила его в том, что зеленый, мол, и тянуться за ним и вовсе было затеей глупой и неприятной. Мораль сей басни вкратце такова: если изъять из судебной машины беспристрастность и бесстрастность, то она, прежде всего, перестает быть машиной, беспощадно воспроизводящей правду, и станет лисой, во что бы то ни стало желающей завладеть виноградом, который просто не может не оказаться зеленым.
Беспристрастность Фемиды заключается не в том, что она хочет узнать правду, а в том, что эту правду она просто не может не узнать. Ведь узнавать правду - это и есть единственное свойство Фемиды, перестающее функционировать в тот же момент, когда в ход идет пристрастие. Пристрастие может быть продиктовано сколь угодно благими намерениями: дела это не меняет. Суд Линча - это Фемида, которой развязали глаза, освободили руки, вложили в десницу топор, а в шуйцу - факел. Не самый худший вариант развития событий, как продолжает нас убеждать просвещенный XXI век.
Суд над Нурпашой Кулаевым, единственным оставшимся в живых захватчиком школы # 1 города Беслана, должен, наверное, войти в учебники как классический пример того, до чего может дойти Фемида, если власть с одной стороны и потерпевшие с другой развязывают ей глаза и руки.
Власть, которой за год с небольшим так и не удалось найти "настоящих виновных", зато удалось так растянуть и запутать следствие, что теперь разобраться в деталях трагедии не может уже никто, справедливо решила, что "порядок" и "стабильность" на Северном Кавказе дороже, чем справедливые упреки матерей, потерявших детей, мужей и братьев. Меж тем, если бы Фемида в России была отделена от государства (как того, кстати, требует, Конституция РФ), ничего подобного произойти бы просто не могло.
В своем поиске правды Фемида и впрямь слепа: для нее не существует "стабильности на Северном Кавказе": это понятие просто не входит в круг непосредственного дела Нурпаши Кулаева и - шире - дела о конкретном захвате конкретной бесланской школы. Если бы Фемида выяснила, что виноват в захвате школы, например, Александр Дзасохов, то он должен был получить срок, безотносительно занимаемой должности. Для Фемиды должностей нет. Для власти - есть, и именно это предопределило дальнейшее вполне себе отвратительное развитие событий.
Потерпевшие в свою очередь совершенно безосновательно посчитали, что они и есть Фемида, что их боль (по-человечески более чем понятная) дает им право судить. "Матери Беслана" присвоили себе право создавать свою параллельную Фемиду на основании того, что суд, по их мнению, шел (и идет) медленно и не так. С самого начала следствия некоторым родственникам погибших казалось, что кроме Кулаева на скамье подсудимых должны оказаться и совсем иные люди - люди, олицетворяющие власть. Маховик анти-Фемиды начал свое неспешное движение, и к последнему на сегодняшний день заседанию (7 февраля 2006 г.) у потерпевших сложилась своя точка зрения, которую в наиболее лапидарной и приемлемой форме выразила Зарема Дзуцева: " У нас просто вот эта наша агрессивность выражается потому, что мы не видим виноватых во всем этом случившемся. И мы не хотим здесь видеть одного Кулаева, понимаете?".
Понимаем. Один Чжу учился ловить драконов, но так ни одного не встретил: Кулаева - мало, зелен виноград.
За полминуты вполне возможно придумать эсхатологическую трактовку суда над Нурпашой Кулаевым. Например, такую: Кулаев есть новый мессия, берущий на себя все грехи, тугим клубком связанные в одну трагедию Беслана. И казнь боевика, хоть и не решит никаких противоречий, позволит искупить кровь невинных детей, что была пролита сентябрьским днем в Северной Осетии. Странно, что политтехнолог Марина Литвинович, успевшая побывать и "матерью", и "правдой", и "голосом" Беслана, еще не додумалась до этой несложной трактовки событий. Впрочем, с такой же легкостью можно приписать Кулаеву черты грядущего Антихриста, у которого уже появились свои верные сторонники, искренне его, кстати, ненавидящие, что, однако, не мешает им сделать все для окончательного триумфа боевика.
В общем, все можно, что душе угодно, - при должном уровне эмоций и аффектации. Фемида же, как она есть, ни эмоций, ни аффектации не приемлет. Знаменитое "Dura lex, sed lex" понимает "суровость" именно как отсутствие эмоций, потому что эмоции по определению могут завести слишком далеко. Так и в суде над Нурпашой Кулаевым эмоциональность потерпевших фактически привела к тому, что судимым стал пытавшийся спасти заложников член Общественной палаты доктор Леонид Рошаль.
То самое 58-е заседание, после которого Рошаль в сердцах призвал свидетелей "не участвовать в этом процессе и тем самым прекратить политическое шоу, в которое превратили происходящее в зале суда", опубликовано полностью на сайте "Правда Беслана", что, разумеется, легитимизирует этот текст даже в глазах противников Рошаля.
Уже после заявления Рошаля ему начали по очереди отвечать члены организации "Матери Беслана". Эмма Бетрозова в интервью "Новым известиям" описала поведение свидетеля так: " Первый же вопрос нашего адвоката: в чем доктор видит причину бесланской трагедии? - почему-то его разозлил, он не стал отвечать, а сам раздраженно спросил, чего мы, потерпевшие, собственно, хотим?". Если же обратиться к тексту стенограммы заседания, то легко обнаруживается, что первые вопросы, заданные Рошалю были таковы:
"- Cкажите пожалуйста, свидетель, когда вы прибыли в Беслан, какова была причина этого и цель. И вообще, расскажите пожалуйста, что вам известно.
- Скажите, пожалуйста, когда вы пришли в так называемый штаб или в здание администрации, с кем вы там встретились. Что вам там сказали? О числе. Что случилось, что произошло.
- Кто вам дал полномочия на ведение переговоров?"
Эмма Бетрозова в своей отповеди Рошалю по меньшей мере лукавит, что сводит доверие к ней на нет. Горе, каким бы страшным оно ни было, отнюдь не является причиной подобного лукавства.
Собственно, сама стенограмма - лучшее подтверждение слов Рошаля:
"- Леонид Михайлович, вы знали что-нибудь о концепции штаба?
- Нет, не знал. Я присутствовал, я говорю то, что где я присутствовал лично. Я присутствовал лично, когда Дзасохов разговаривал с Патрушевым, то есть, как его, с Проничевым. И когда они вместе сказали, что штурма не будет. И Проничев сказал, и Дзасохов сказал.
- То есть переговорный вариант будет.
- Да.
- Знаете, Зангионов, переговорщик, говорит, что с ним на контакт не шли террористы, они твердили одно: "Дайте нам этих четверых, мы с ними будем говорить".
- Нет, мы с ними о многом говорили. Например, через меня они передавали:Послушайте, пожалуйста, может, вам это будет интересно.
- Нет, мне это не интересно.
- А что вам интересно?
- Вот здесь Зангионов заявил, переговорщик, что он пытался с ними установить контакт, но ему так и не удалось, потому что террористы говорили: "Мы будем вести переговоры только с четырьмя".
- И вместе с тем они вели переговоры и со мной по конкретным вопросам. Например, они мне заявили: "Передайте, пожалуйста, в штаб, что, если у нас отключат свет, мы расстреляем пятьдесят человек. Если у нас отключат телефон (а телефон этот был не мобильный, а какой-то такой) мы тоже расстреляем. <...>
- Понятно, скажите, пожалуйста:
- Нет, не понятно. Затем они попросили, я хочу сказать о деле, что они просили. Они просили: "Мы видим, что там войска начали бегать между забором. Предупредите, если это не прекратиться, мы начнем стрелять".
Я поднялся наверх и сказал Дзасохову, что они говорят, что будут стрелять, если там войска бегают. После этого войска перестали бегать.
- А они стрелять перестали?
- Кто стрелять перестали?
- Террористы.
- Ну, разве мало двадцать человек, которых они убили и выбросили через окно?!
- Все равно стреляли, бегали войска, не бегали.
- Ну, я знаю. Вот эти двадцать человек, которые ни по какой вере выбросить в окно и три дня не отдавать. Это вам понятно, а мне не понятно.
- Не могу вам помочь. Скажите, пожалуйста, во сколько вы говорили с Цалиевой.
- Кто?
- С Цалиевой.
- Это было 2 число днем, где-то часов в 11.
- А когда вы интервью давали СМИ?
- По-моему, вечером 2-го. Вы имеете в виду, когда я обратился:
- После разговора с Цалиевой, да?
- Да, когда я обратился к мудрости осетинского народа, ингушского народа. Сказал, что это провокация направлена на то, чтобы столкнуть народы. Чтобы осетины взяли вилы и лопаты и пошли громить Ингушетию. Они это хотели. Тысяча жителей бы погибла. Я очень рад, что это не случилось, хотя думаю в душе, элемент мщения в осетинском народе остался.
- Наверное, и в другом народе есть элемент мщения, другие что. Скажите, пожалуйста, вот вы говорили людям, что дети в нормальном состоянии, что они могут еще 8-9 дней быть там. Вы знали, в каком состоянии дети?
- Значит, вот это центральный вопрос, на который я должен ответить, должен вам сказать. Потому что я знаю вашу реакцию, что я вас обманул, сказав, что дети могут прожить 8-9 дней. Извините, я полу профиль скажу, потому что я обязан им сказать. <...> Как это все случилось. Утром рано я иду в администрацию, подбегает ко мне Кикелидзе, это главный психолог, кто был, тот знает его. Очаровательный совершенно человек, который работает здорово и много, и работает профессионально. И говорит: "Леонид Михайлович, я ничего не могу сделать. Народ собирается идти туда". То, что он мне сказал. "Я справиться не могу. Помогите мне что-нибудь сделать. Усмирите или скажите им что-нибудь". Ну, давайте, я это сделаю. Хорошо, я пойду. Я пришел к этому клубу, я не знаю, как называется. Было много народу. Народ собрался в зал. Сначала не было микрофона. Потом дали микрофон, и я должен был говорить. Я стал рассказывать честно то, что я знаю до этого момента. Что я знаю, какие переговоры вел. Мало того, я понял, что нужно народу дать какую-то надежду. Поэтому стал говорить о том, когда вы получите своих детей обратно, третьи сутки они не ели, не пили. Будьте любезны, кто там был, подтвердит, что я так говорил, не кормите их много, не поите их. Потому что будет переворот в водной системе, и у них будет шок. Пожалуйста, и обязательно покажите врачам. <...> Потом мне из зала задают вопрос: "Скажите, пожалуйста, а сколько дети могут прожить без воды?" Я сказал: 8 дней. И сказал это не просто так. Можете записать. В Мексике, я же работаю на землетрясениях, я знаю эту ситуацию. В Мексике было землетрясение огромное, и был разрушен родильный дом в Мексике. На 9-й день нашли живых новорожденных. На 9-й день! Можно я до конца скажу? Я рассказываю о физиологическом комфорте. Нет, извините. Значит, в Пакистане, в Индии, в Алжире, у нас во время землетрясений совсем некомфортное состояние, да? Одного ребенка достали живого, который рядом с матерью, мать погибла, она жила, на 7-8-е сутки. Не было, вы спрашиваете, сколько можно, я отвечаю. Минуточку. И вот посмотрите, пожалуйста, вы мне можете не верить, но я профессионал, я говорю, может, вы профессионалы, знаете сколько".
В этом диалоге (как и во всем остальном допросе доктора Рошаля) возмутительна, прежде всего, априорная уверенность адвоката потерпевших в собственной непреложной правоте и в собственном праве быть судьей. Это странно еще и потому, что детей адвоката, слава Богу, никто не захватывал и не убивал. Но власть, как известно, неизбежно портит людей. Фактически получив власть над Рошалем, адвокат "Матерей Беслана" смело бросал в лицо одному из тех, кто действительно пытался что-то сделать в сложнейшей ситуации, когда правда никому не интересна и не нужна, полупрезрительные замечания: " Нет, мне это не интересно", " Не могу вам помочь" etc. Суд Линча свершился в самой гуманной из возможных форм. Нурпаша Кулаев был, наверное, доволен. Единственный преступник скоро окончательно превратится в невинную жертву "кровавого режима". Ждать наверняка осталось недолго.
Заседание, напомним, проходило 7 февраля. Через двое суток, 9 февраля, члены комитета "Голос Беслана" (так теперь называются "Матери Беслана", а точнее, та горстка женщин, что остались с Мариной Литвинович до победного конца) во главе с Эллой Кесаевой начали бессрочную голодовку, протестуя против того, что в качестве свидетелей по делу не выступили Руслан Аушев и другие чиновники. Очередная фаза бесплотной борьбы с зеленым виноградом благополучно начата.
На самом же деле голодовку должен был начать доктор Леонид Рошаль. И посвятить ее тому же самому, чему и организация "Голос Беслана". После заседания Рошаль, согласно логике представительниц "Голоса Беслана", имел полное право хоть голодать, хоть в суд подавать (хотя опять же в суд подали на него - и это уже даже не странно). Когда семидесятитрехлетнего человека сначала заставляют прилюдно унижаться, а затем еще и обвиняют в том, чего он не совершал, трудно не наделать глупостей.
Остается надеяться, что, несмотря ни на что, Нурпаша Кулаев все-таки будет осужден пожизненно. Это, впрочем, единственное, на что сегодня можно надеяться. Все остальные рубиконы перейдены, маски сброшены, забрала подняты.
Война на самом деле и не думала останавливаться. Кому-то жемчуг мелок, кому-то - виноград зелен.