Жена Пашкина помнила, как Жачев послал в ОблКК заявление на ее мужа и целый месяц шло расследование, - даже к имени придирались: почему и Лев и Ильич? Уж что-нибудь одно!
Андрей Платонов. "Котлован", 1930 г.
Холодной московской зимой 1929/30 гг. Осип Эмильевич Мандельштам надиктовал жене Надежде Яковлевне свою лютую "Четвертую прозу":
"Эй, навались, жми, да так, чтоб не видно было того самого, кого жмут, - таково священное правило самосуда.
Приказчик на Ордынке работницу обвесил - убей его!
Кассирша обсчиталась на пятак - убей ее!
Директор сдуру подмахнул чепуху - убей его!
Мужик припрятал в амбаре рожь - убей его!"
Упоминание о некогда почти всесильной, а потом впавшей в немилость жертве советского самосуда встречаем в финале крамольного мандельштамовского произведения: "...Ночью по Ильинке ходят анекдоты. Ленин и Троцкий ходят в обнимку, как ни в чем не бывало. У одного ведрышко и константинопольская удочка в руке. Ходят два еврея, неразлучные двое - один вопрошающий, другой отвечающий, и один все спрашивает, все спрашивает, а другой все крутит, все крутит, и никак им не разойтись".
Как известно, легендарный создатель Красной армии, сам в свое время немало сделавший для воцарения в стране бесчеловечных правил самосуда и произвола, был выдворен из Советского Союза в Турцию 1 февраля 1929 года. В официальной печати об этом сообщалось так: "Л.Д.Троцкий за антисоветскую деятельность выслан из пределов СССР постановлением особого совещания ОГПУ. При нем согласно его желанию выехала его семья. (ТАСС)" ("Правда" от 19 февраля 1929 года). 14 февраля 1929 года Лев Давидович оказался в Константинополе. По горькой иронии судьбы прибыл он туда на пароходе "Ильич" - не потому ли в "Четвертой прозе" Ленин и Троцкий "ходят в обнимку" именно по Ильинке? (хотя, может быть, достаточно и того, что на Ильинке в свое время размещался возглавляемый Троцким Реввоенсовет).
Понятно, почему у "одного" в "Четвертой прозе" в руке константинопольская удочка. Но почему Мандельштам вообще сунул ему в руку удочку?
Иначе формулируя: какой конкретный анекдот подразумевается в "Четвертой прозе"?
Вообще говоря, в сознании советского человека с рыбной ловлей крепко-накрепко спаян образ Ленина, а не Троцкого. Процитируем соответствующий эпизод из первой редакции мемуарного очерка Максима Горького об Ильиче:
"Качаясь в лодке, на голубой и прозрачной, как небо, волне, Ленин учился удить рыбу "с пальца" - лесой без удилища. Рыбаки объяснили ему, что подсекать надо, когда палец почувствует дрожь лесы:
- Кози: дринь-дринь. Капиш?
Он тотчас подсек рыбу, повел ее и закричал с восторгом ребенка, с азартом охотника:
- Ага. Дринь-дринь.
Рыбаки оглушительно и тоже, как дети, радостно захохотали и прозвали рыбака:
- Синьор Дринь-Дринь.
Он уехал, а они все спрашивали:
- Как живет синьор Дринь-Дринь? Царь не схватит его, нет?"
При желании, можно привести и весьма популярный в советское время анекдот (вся соль которого - в знаменитой ленинской картавости): "Идет Ленин по улице с удочкой. Его останавливает Дзержинский (или Крупская, или городовой - в разных вариантах по-разному):
- Владимир Ильич, Вы куда?
- На йебалку, батенька...
- А удочки зачем?
- Для конспигации..."
Но ведь в интересующем нас отрывке, во-первых, удочка - константинопольская и, следовательно (это во-вторых), в руке ее держит Троцкий.
Что же это за анекдот такой? И где его искать?
Я, было, совсем отчаялся, когда Михаил Мельниченко обратил мое внимание на книжку: Lyons Eugene. Moscow Caroussel. (New York. 1935). Корреспондент UPI, Евгений Лайонс, шесть лет прожил в Москве и благодаря природной любознательности, а также блестящему знанию русского языка собрал обширную коллекцию советских политических анекдотов. Интересующий нас анекдот помещен на странице 328 книги Лайонса. Вот он в русском переводе:
"Троцкий, находясь в изгнании, в Турции, ловил рыбу. Мальчик, продававший газеты, решил над ним подшутить:
- Сенсация! Сталин умер!
Но Троцкий и бровью не повел:
- Молодой человек, - сказал он разносчику, - это не может быть правдой. Если бы Сталин умер, я уже был бы в Москве.
На следующий день мальчик снова решил попробовать. На этот раз он закричал:
- Сенсация! Ленин жив!
Но Троцкий не попался и на эту уловку.
- Если бы Ленин был жив, он бы сейчас был бы здесь, рядом со мной".
Как видим, в этом анекдоте в рамку единой картины помещены и Ленин, и Троцкий, и константинопольская удочка Троцкого.
В своей "Четвертой прозе" Мандельштам выстроил единый сюжет из обрывков нескольких анекдотов: истории про изгнанника Троцкого, коротающего время с константинопольской удочкой в руке, и многочисленных традиционных еврейских анекдотов с двумя героями - вопрошающим и отвечающим, наподобие следующего:
- Фейгин, дважды два сколько?
- Восемь.
- Сколько?
- Шесть.
- А если еще подумать?
- Четыре.
- А что же Вы сразу не сказали?
- Папаша всегда велел говорить больше, чтобы было потом, что уступить.
Разные анекдоты объединяются в "Четвертой прозе" подобно тому, как в раннее написанном очерке Мандельштама "Киев" "все города русские смешались" "и слиплись в один большой небывалый город, с вечно санным путем, где Крещатик выходит на Арбат и Сумская на Большой проспект".
В заключение этого нашего сверхкраткого путешествия по анекдотам, спровоцированного мандельштамовской "Четвертой прозой", обратим особое внимание на то, что в анекдоте, приведенном в книге Лайонса, фигурируют не только Ленин и Троцкий, но и Сталин. В 1933 году, напомним, Мандельштам напишет антисталинскую эпиграмму, где косвенно упрекнет своего сановного соименника в том числе и в том, что он насильственно удалил из страны едва ли не единственного сильного соперника:
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову дарит за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Уж кем-кем, а слабым "тонкошеим вождем" Троцкий точно не был!