Через шестьдесят лет после окончания Второй мировой войны основные интеллектуальные усилия человечества должны быть направлены на понимание, а не на осуждение, в том числе и таких явлений, как сталинизм и гитлеровский национал-социализм. Даже самые веские обвинения следует основывать на научных аргументах. И нужно совершить усилие, чтобы скорректировать упрощенную «черно-белую» картину того времени. Ярким примером такого одностороннего подхода могла послужить трансформация «сталинизма» в западном общественном мнении из «белого» в «черный» цвет в течение десятилетий холодной войны. Историография не должна оказаться во власти упрощенческих концепций, ее задача – проводить различия.
Если два человека утверждают, что они смертельные враги и действуют соответствующим этому утверждению образом, то они действительно являются врагами, пусть даже их соседи считают, что в своем фанатизме они идентичны. Говоря без метафор, с начала XX века большевизм (коммунизм) и национал-социализм рассматривали друг друга как принципиальных врагов. Они противостояли друг другу сначала в ходе гражданской борьбы, а позже – в ходе открытой войны. Это была «европейская гражданская война», которая длилась с 1918–1919 годов до 1945 года, хотя в начале этого периода немецкая национал-социалистическая партия еще не являлась серьезным политическим движением и рассматривалась русскими и немецкими коммунистами как аналог русских черносотенцев.
Пакт, заключенный Сталиным и Гитлером 23 августа 1939 года, кажется противоречащим этой интерпретации. Но если текст речи Сталина от 19 августа аутентичен (а создается впечатление, что так оно и есть), то следует признать, что Сталин заключил пакт, испытывая значительно большую враждебность к фюреру, нежели Гитлер – к советскому вождю. Сталин желал втянуть обоих своих врагов, являвшихся, по его мнению, плодами одного и того же «капиталистического» древа, – западные державы и «фашистскую Германию» – в военные действия, что дало бы Советскому Союзу наилучшие шансы победить того и другого. Остается загадкой, почему Гитлер не распознал истинную цель Сталина. Может быть, он думал, как признался годом позже в письме к Муссолини, что «сталинизм» не идентичен «мировому революционному и еврейскому большевизму» и что Сталин, возможно, стал его настоящим союзником.
Несмотря на эту принципиальную враждебность, безусловно, существовало некоторое внешнее сходство между режимами Сталина и Гитлера: каждый из них предполагал концентрацию всей власти в руках «фюрера» или «вождя»; каждый из этих режимов мог быть с полным основанием назван тоталитарным. Однако коммунистическая идеология всегда оставалась универсалистской и эгалитарной, тогда как идеология национал-социализма была по своему существу партикуляристской и иерархической. Сталинизм всегда оставался разновидностью большевистского коммунизма; он никогда не был идентичен гитлеровскому национал-социализму, несмотря на наличие определенных черт сходства. Что касается западных стран, то они, равно как и сталинизм, обладали универсалистской идеологией, хотя реальность в западных странах была в значительной степени, особенно на юге Соединенных Штатов, такой же расистской и иерархической, как и германский национал-социализм.
Необходимо проводить различия между концепциями национал-социализма и фашизма. «Национал-социализм» все еще может как понятие обладать жизненной силой, выражая собой какую-то часть «национального освободительного движения». «Фашизм» не может. Исторически не обосновано слишком строгое противопоставление «антифашистов» и «филофашистов»: и те и другие могут быть в первую очередь борцами за национальную независимость и свободу.