После исторического подписания Акта о каноническом общении Русской православной церкви и Русской православной церкви за рубежом вполне осознаются и разногласия, казавшиеся неразрешимыми, и агрессивность, казавшаяся праведной, которые удалось преодолеть за исторически короткое время. В связи с этим приведу несколько эпизодов из недавнего прошлого.
В девяностом году меня (как издателя журнала русской христианской культуры "Выбор", лидера Российского христианского демократического движения - РХДД) пригласили в Нью-Йорк выступить на заседании синода Русской зарубежной церкви. Я рассказывал о начавшемся духовном возрождении в России. Но главным был вопрос о приходах Зарубежной церкви в России. Я говорил, что открытие параллельных приходов объективно никак не мотивировано: ни церковно-канонически, ни историей Церкви в России и за рубежом, ни современной ситуацией. Владыки вежливо выслушали, но возразили единогласно и как прописную истину: Церковь в России еще и не Церковь, а филиал КГБ, а власть - коммунистически-богоборческая. Поэтому открывать приходы необходимо для возрождения православия в России.
После заседания синода я встречался с митрополитом Виталием - главой Русской зарубежной церкви. Присутствующий священник Глеб Якунин яростно убеждал владыку Виталия активно открывать приходы Зарубежной церкви в СССР: "Московская патриархия давно уже не Церковь, ибо все ее руководство - агенты КГБ". Я с этим не мог согласиться категорически и убеждал, что открывать параллельные приходы в России нельзя, прежде всего потому, что по опыту истории известно: разделить и расколоть что-либо легко, а воссоединить впоследствии очень трудно. Православные приходы разных юрисдикций создают нездоровую атмосферу соперничества, дрязг, провинившиеся священнослужители получают возможность избежать санкций священноначалия и уйти в соседнюю юрисдикцию. Кроме того, раскол создает благоприятные возможности для режима государственного атеизма разлагать церковную организацию и усугублять раскол, инфильтрируя агентов к зарубежникам.
Высказался я и о послании митрополита Виталия, по которому при переходе приходов Московской патриархии в юрисдикцию Зарубежной церкви все прихожане должны коленопреклоненно каяться перед иерархом Зарубежной церкви. Было бы понятно, если бы представитель Зарубежной церкви призывал покаяться обе стороны: представители зарубежья во многом сохранили чистоту предания, но только благодаря тому, что покинули поле российской брани с богоборчеством; мы в России многое утеряли, но сохранили остатки веры в пасти "красного дракона". Но владыко Виталий ухватился за "свидетельства" о. Глеба Якунина и ответил очень резко: "Это мы здесь в пасти дракона, ибо боремся с различными ересями, в том числе с булгаковщиной, шмемановщиной. Но только мы знаем, как правильно славить Бога".
Радикально, как о непростительных смертных грехах, а не вынужденных исторически изживаемых компромиссах, было высказано и о сергианстве, и об экуменизме. Московская патриархия была характеризована по Якунину - это не Церковь, а отдел КГБ. Стало ясно, что раскол непреодолим, пока у руководства Зарубежной церкви остаются люди, пронизанные гордыней и вместе с тем вполне суетными мирскими пристрастиями: они ведь действительно ждали, что православный народ в России покается перед ними и пригласит въехать в кремлевские соборы.
Следующую попытку как-то повлиять на ретроградную позицию руководства Зарубежной церкви я предпринял после августа 1991 года как народный депутат России. На волне успехов РХДД по раскрепощению религиозной жизни в стране осенью 1991 года мы попытались проявить инициативу по объединению Русских церквей. Нам удалось убедить Ельцина в исторической важности церковного объединения и его возможной исторической роли в этом. Президент уполномочил нескольких членов комитета Верховного Совета Российской Федерации по свободе совести вступить в качестве посредников в переговоры с руководством Зарубежной церкви.
Я позвонил митрополиту Виталию в Нью-Йорк и рассказал об инициативе российского президента (которая была сформулирована нами же) о посредничестве в воссоединении церквей, предложил, чтобы мы - руководители комитета - приехали в Нью-Йорк для предварительного обмена мнениями. Моими аргументами были и крах коммунистического режима в России, и принятие законов, предоставивших Церкви свободу, и необходимость объединения всех сил страны и зарубежья в тяжелейшей работе по возрождению России.
Надо сказать, что первая реакция владыки Виталия была вполне благожелательная. Он живо заинтересовался постановкой проблемы, не исключал подобный подход, задавал много вопросов, попросил перезвонить через два дня. Но в следующий раз со мной говорил уже другой человек - и по тону, и по содержанию. Мне было сказано, что в России ничего не изменилось, у власти находятся перекрашенные коммунисты, в руководстве же патриархии - агенты КГБ, поэтому в настоящее время Зарубежной церкви не с кем вести переговоры в России.
Конечно, была в его словах и доля горькой правды, но, по большому счету, это был голос все той же гордыни. Мои аргументы о том, что нам - небольшой группе православных и антикоммунистов в российском парламенте - удалось многое сделать, что говорит об изменении ситуации в России, в которой уже сейчас есть возможности для христианского делания, не возымели действия. Я понял, что проблемы воссоединения можно обсуждать только со следующим поколением иерархов Русской зарубежной церкви.