Я не могу решить важный вопрос, тревожащий человечество с давних пор. С тех времен, когда представители биологического рода Homo sapiens уразумели, что охота и ковыряние палкой-копалкой в почве - это не просто способ выжить, как у прочих животных (другие приматы ведь тоже ковыряются в почве), но нечто метафизическое, то есть, переводя с греческого, "пере-" или "надприродное".
Я имею в виду труд. А вопрос такой: является ли труд наказанием или хотя бы неприятностью либо он величайшее счастье?
Марксистский ответ на этот вопрос меня совершенно не удовлетворяет хотя бы потому, что, как мы видим, все живые существа трудятся, чтобы не помереть (правда, неизвестно, понимают ли они это, и им можно только позавидовать, если не понимают). Но людьми от этого никак не делаются.
А меня этот вопрос тревожит с тех пор, когда мне родители года в три начали объяснять, что пора бы что-то (например, застегивать пуговицы) делать самому. Пуговицы мне по сию пору иногда очень нравится застегивать, а иногда это сущее наказание. А застегивание пуговиц - это труд. Хотя бы потому, что даже у кенгуру нет пуговиц.
Но я - счастливец. Мне пока не привелось валить лес (или, как однажды мне сообщил майор КГБ, "поедешь резьбой по дереву заниматься, тоже художничек нашелся"). Я никогда долго не таскал кирпичи, картошку копал только эпизодически, не занимался истреблением людей ради достижения некой впереди всего стоящей цели и не работал на рыболовецком судне в Баренцевом море. Мне повезло и по другой причине: я никогда не попадал в ситуацию, гениально обозначенную Юзом Алешковским блатной поговоркой в его повести "Николай Николаевич": "Нам татарам одна хуй. Что ебать подтаскивать, что ебаных оттаскивать". Чудо: обычно удавалось не переходить грань между метафорой туда и метафорой обратно. Мне небезразлично было, что делать.
На меня, как я понимаю, изливается благодать: я в основном делаю только то, что мне приятно, так что труд для меня - дар.
Рисую картинки и что-то пишу. И мне за это даже платят деньги, позволяющие нарисовать еще картинок и сочинить еще текстов. Разумеется, писать и рисовать мне иногда не хочется, но я этим занимаюсь, памятуя о кенгуру и пуговицах, да и не могу долго ничего не делать. У меня начинается стресс. Возможно, в этом смысле я - безмозглая минога, которой для существования необходимо делать положенное миноге. И, конечно, произведения моего труда выходят неравноценными - иногда плохо, иногда получше.
Но все равно: какое счастье! Мне, по необъяснимой причине, повезло.
А другим явно не везет. Многим.
Я попытался выяснить для себя, какие занятия в современной России наиболее ужасны. Разумеется, я не говорю о труде проституток, о "гнилом менте", про мерзость существования нищего, имеющего счет в банке, о профессии киллера, об устройстве терактов, о торговле наркотиками и оружием, не про четверных шпионов речь, да и не про старческую святость в монастыре. Это, как бы то ни было, маргинальные, хотя иногда очень распространенные занятия.
Я смотрю на вполне мейнстримные дела.
Например: быть президентом Российской Федерации или каким-то другим крайне важным политическим лицом - это не только страшно трудно, нравственно болезненнее, чем профессиональным нищим, но и еще абсурднее. Я могу понять даже российских бизнесменов: там все же более или менее ясно. Идешь на риск, зарабатываешь больше, покупаешь футбольную команду, даешь деньги на университет, покупаешь драгоценные яйца, мимоходом кого-то жутким образом обманываешь, а то и убиваешь, покупаешь яхту, даришь ее президенту, хоронишься, как золотой карась, в иле, становишься губернатором, притворяешься Герценом, крестишь лоб, зарабатываешь еще больше денег и так далее. Сансара, одним словом.
Но сансара чем забавна? Ее маховик может сильно грохнуть по лбу. Привести к моментальному пересочетанию дхарм. И это просветление, не исключено, рождает немыслимые ментальные просторы. Так что деятельность наших предпринимателей, повторяю, интеллигибельна. Труды и дни наших больших политиков - вовсе нет. И при этом желающих стать большими политиками пруд пруди, что мне совершенно непонятно.
Мне никогда не хотелось быть начальником: с собою бы разобраться. Я прагматик. А уж Россией командовать... Нет!!! Да, у меня нет воли к власти, но тем не менее я совершенно уверен, что желание быть президентом России может свидетельствовать либо о полной глупости и непредусмотрительности, либо о тяжелой патологии психической сферы у того, кто желает быть президентом. Предположить, что эти люди - совсем дураки, трудно. Им удалось, до того как стать владыками страны, закончить школу, институт и где-то поработать, не будучи с позором выгнанным за профнепригодность.
Я уверен: они скорее "психические" и место им - в полусанаторном отделении Канатчиковой дачи. Иначе как более или менее образованные люди, плодотворно (во всяком случае, не провально) трудившиеся в ключевых областях жизнедеятельности родной страны, могут быть столь лишенными здравого смысла, чтобы лезть по общественной лесенке на самый ее верх? Они не читали школьные учебники истории России и СССР?
Не стоит вспоминать старую историю России, хотя там по большей части то же самое. Будет достаточным прагматически обозреть историю ХХ века. Никого из тех, кто забрался на верхушку шаткой стремянки, никто не способен вспомнить как милых и добрых людей. Они все не то жупелы, не то шуты, не то чучела. А если миллионы жителей России до сих пор влюбляются в кошмарные жупелы и спорят о том, таскать ли чучела туда или обратно, так это ничего не добавляет посмертной судьбе бывших владык, а про ныне живущих - интереснее.
Я искренне желаю долгой и счастливой жизни Михаилу Сергеевичу и Борису Николаевичу. Они, между прочим, сделали очень много хорошего. Но неужели Владимир Владимирович не способен к доле иронии, позволяющей понять, что он напрасно вскарабкался наверх?
Не способен, бедняга. Я ему сочувствую, как другим персонажам моего рассказа. Ему, в отличие от меня, чудовищно не повезло. Господи, пронеси эту чашу мимо Путина. И вообще, Будда Шакьямуни (я не буддист, но иногда Шакьямуни был абсолютно, на мой взгляд, прав) сказал, что главное - это сочувствие всем живым существам.
Мне возразят: сочувствуй, если ты такой умный и просветленный, но если никто из нас не захочет быть президентом, то что будет? Кто нами править станет? Варягов звать? Отвечу.
У варягов иногда случаются рецидивы древнего безумия. Но по большей части они уже не берсерки, грибы едят для других целей, научились считать гроши и строить порядок в России не станут. Это не окупится.
Надеяться необходимо только на себя. И, будучи идеалистическим прагматиком, я иногда готов помыслить, что все само собой как-то случится. Глядя на политиков, туда-сюда снующих по лестнице, я готов иногда верить святому идиоту Петру Кропоткину, считавшему, что люди - те же собачки.
Мол, в миропорядке у всех живых существ есть страсть к взаимопомощи.
У меня на это уже надежды больше, чем на хороший исход при помощи труда политиков. Хотя бы потому, что у них самая бессмысленно-страшная работа в России. Потому что скорее таджикский гастарбайтер сделает что-то по-настоящему необходимое, чем российский политик. Таджик с заскорузлыми руками, живущий на подстилке в доме, который он строит, боящийся своего нанимателя, как раб боялся римского патриция, делает нечто полезное. Какие-никакие, но строит дома. А президент бесполезен прежде всего для себя самого.
По-моему, это ужасная работа - трудиться на стройке или укладывать асфальт. Помимо того, что это грязная и шумная работа, она еще и безысходна. С тех времен, когда представители биологического рода Homo sapiens уразумели, что труд не только способ прокормиться, но и тема для бесконечной рефлексии, люди что-то строят и протаптывают тропинки. Они создают для себя коконы и плетут коммуникации между ними.
Одним везет: у них есть время, сидя в домах и пользуясь всеми возможными дорогами, размышлять о них. У других этого не случилось.
Они просто строят. Ночью и днем, на жаре и на морозе, в одиночестве и скопом, иногда как-то мифологизируя свой тяжкий труд. Обычно у них для этого времени не имеется. Они вкалывают, как рабы на постройке очередной пирамиды, кормятся хлебом и луком, спят на подстилке. Но они, повторяю, вкалывая на стройке и отправляя заработанное в свои нищие селения, что-то после себя оставляют.
А самый кошмарный, кромешный труд, по-моему, - это профессия кассирши в метро.
Ведь работа у них бессмысленна, как у президента. Но при этом - чудовищно монотонна. У президента все же каждый день - что-то новенькое. Занятия и вопросы, которые якобы надо решать, разнообразные. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть по телевизору и почитать в газетах, как Путин проводит свое время. И ведь до нас доносят только малую часть сведений о трудах президента.
Да и люди, с которыми он встречается, разнообразные. То всякие министры да генералы, то бизнесмены, а то и коллега-президент из какой-нибудь экзотической страны либо ребенок в больнице или патриарх в церкви. Да и платят за президентский труд хорошо и разнообразно.
А работа кассирши в метро - что это такое? Зарплата - мизерная. И день за днем сидишь в кассе, через окошечко принимаешь деньги у тысяч и тысяч людей, через окошечко выдаешь им билеты. Неделями, месяцами, годами делаешь одно и то же.
У этих десятков и сотен тысяч человек, сующих деньги и получающих билеты, - у каждого какие-то свои радости, страхи, надежды и мысли.
Для кассирши они - никто. Они устройства для отдавания денег и получения билетов. Но и для них кассирша - никто. Обычно они ее не воспринимают как человека и очень редко говорят ей "пожалуйста" и "спасибо". Я - говорю, совершенно рефлекторно, потому что меня мама научила это делать, кажется, раньше, чем застегивать пуговицы. И в абсолютном большинстве случаев кассирша никак не реагирует на эти поверхностные знаки вежливости.
У меня вообще ощущение, что кассирша никак не реагирует на действительность, находящуюся за стеклом кассы. Она полностью отчуждена от нее.
Впрочем, иногда реакция все же происходит, но странным образом. Года два назад я оказался у кассы станции метро "Цветной бульвар" и за ее стеклом увидел следующее. Сидит кассирша, одутловатая женщина средних лет с начесом на голове и с невыносимо ярким макияжем. За ее спиной слева, на выкрашенной унылой серо-зеленой краской стене, - чеканка с изображением бригантины. Рядом металлическая этажерка, на ней горшок с печальной традесканцией и полуторалитровая банка, содержащая мутноватую жидкость. На банке наклеена бумажка с надписью "вода". Справа за кассиршей - календарь с изображением киски с бантиком на шее.
А прямо за кассиршей на стене - портрет Путина. Над Путиным висит огнетушитель, и его раструб направлен прямо в темечко президента.
Это забавно. В чем-чем, но в том, что у Путина голова горячая, увериться трудно. Не знаю, как у него с сердцем, но голова у него очевидно холодная, и гасить бушующее в ней пламя совершенно ни к чему.
Увиденное меня заинтересовало, и я его описал в газете "Iностранец", где тогда работал.
Дней через десять опять подхожу к окошечку кассы на "Цветном бульваре" и вижу, что все на месте. И кассирша, и чеканка, и традесканция, и банка с "водой", и календарь, и Путин. Но огнетушитель перевешен в угол. Может быть, это совпадение, а может, кассирша прочитала газету и решила, что Путин с огнетушителем выглядит смешно. Впрочем, подозреваю, что газету прочитала не кассирша, а кто-то из ее начальства: кассирше не до дурацких газет вроде "Iностранца".
Нет, страшнее труда, чем труд кассирши в метро, - нет. До какой меры беспомощности и безнадежности надо дойти, чтобы пойти на эту работу? И сочувствия у меня к ним больше, чем к президенту, хотя бы потому, что они, наверно, психически здоровее, чем большие политики. Потому что я не могу заподозрить кассирш в желании стать президентом. Впрочем, нет, я не прав. "Психические" ведь, несомненно, имеют столько же права на сочувствие, как любое другое живое существо.
Но вопрос, чем же является труд, благодатью или наказанием, так и остается без ответа. Лично мне, как сказано, уже повезло.