Один из самых известных отечественных переводчиков советского руководства Виктор Михайлович Суходрев, автор книги "Язык мой - друг мой", дал интервью "Русскому журналу".
"Русский журнал": Вы свидетель, зачастую единственный, важных политических событий, закулисной жизни высшего руководства. Наверняка многое не отражено ни в книге, ни в ваших многочисленных интервью?
Виктор Суходрев: Что не отражено? Я не могу с этим согласиться. Во-первых, когда я писал эту книжку, я не обращался в архивы, в ней отражено все, что осталось у меня в памяти, которая пока еще у меня сохраняется. Я старался описывать свои впечатления, высказывать мысли, которые у меня возникали и тогда, и, естественно, по прошествии многих лет при обдумывании того прошлого, в то время живой истории, с которой я сталкивался. Меня никто не цензурировал и никаких ограничений я не испытывал. Я бы сказал, что все главное туда вошло. Примерно через месяц выйдет второе издание книги, она заново отредактирована прекрасным редактором, кое-что в нее добавлено.
РЖ: В ней будут те же иллюстрации?
В.С.: Иллюстраций будет гораздо больше. Первое издание печаталось на довольно плохой бумаге, поэтому фотографии были на отдельной вклейке, а здесь на хорошей меловой бумаге и по ходу текста.
Могу сказать, что книга полностью излагает основные вехи моего жизненного пути.
РЖ: А написание новой книги вы не планируете?
В.С.: Нет. Сейчас у меня таких планов, пожалуй, нет.
РЖ: В книге вы формулируете задачу устного переводчика: "Стать как бы невидимым, но присутствующим, если хотите, необходимым злом, потому что идеалом была бы ситуация, когда все люди могли бы общаться напрямую, глядя друг другу в глаза, говоря на одном, едином, языке". А как вы справлялись с естественным волнением? С опытом работы волнение проходит или оно всегда неизбежно?
В.С.: Во-первых, я подтверждаю все свои слова про задачу переводчика: сделать себя присутствующим невидимкой, тогда два собеседника будут чувствовать себя наиболее комфортно и будет создаваться впечатление, что они разговаривают друг с другом напрямую.
Я начал работать переводчиком в 1956 году, сразу после окончания института и примерно через две недели после того, как я пришел на работу в Министерство иностранных дел, в бюро переводов, мне пришлось быть на дипломатическом приеме по случаю национального праздника Албании и работать с...
РЖ: С "живыми портретами", как вы называете их в книге.
В.С.: Да-да. Прежде всего, с Хрущевым, который тогда был первым лицом государства.
Волнение испытываешь всегда. Я волновался перед экзаменами и в школе, и в институте, мне не хватало одной ночи, которой обычно не хватает студентам. Перед тем как войти в аудиторию, я буквально дрожал, но, только я попадал пред светлые очи преподавателя, видел разложенные на столе билеты, волнение куда-то уходило. То же самое было перед сложными переговорами, встречами на высшем уровне, переводом публичных выступлений, торжественными собраниями или телеинтервью. Камера с красным огонечком оказывает магическое действие, у многих в этой ситуации язык отнимается. Когда я готовился или предвкушал подобное, возникало, прямо скажем, огромное волнение, но, только я выходил к микрофону или садился за стол переговоров, все внимание концентрировалось на том, чтобы переводить как можно лучше и правильнее, и даже с определенной актерской, эмоциональной подачей.
РЖ: А ваши коллеги делились с вами опытом, как они справляются с волнением? Есть специальные методы...
В.С.: Да нет. Это уже относится не к методам, а, пожалуй...
РЖ: К области психологии?
В.С.: Да, действительно в этом случае надо обращаться к психологам. У меня такого не было. И в школе у нас преподавали психологию (в конце сороковых этот предмет вводили в школьную программу), и в институте. Но я не могу сказать, что извлек что-то из этих занятий.
Нужно умение держать себя в руках, сконцентрироваться на поставленной задаче. После многочасовых переговоров ощущаешь большую усталость, утомление. Я подчеркивал это в книге, но еще раз хочу повторить: если зритель или присутствующий на переговорах видит, как трудится переводчик во время переговоров, беседы, публичного выступления, то потом наступает невидимая часть его работы. Именно переводчик ведет запись содержания состоявшейся встречи. Я предпочитал работать со стенографистками. Я умею печатать и работать на компьютере (правда, тогда компьютеров не было), но присутствие живого человека, даже автоматически записывающего слово за словом, помогает мне воссоздать всю обстановку прошедших переговоров, бесед.
РЖ: Переводчик во время работы всегда делает для себя пометки?
В.С.: Обязательно. Фиксирует в блокноте скорописью, ею пользуются и журналисты. Это не стенография, где записывается каждое слово, тут фиксируются только ключевые слова - закорючками, математическими, условными знаками. Мои записи переговоров можно было отдавать шпиону, он их не расшифровал бы, ведь в них моя личная логика. А любой шифр обладает определенной логикой, которую можно расшифровать с помощью математических приемов и т.д.
Записывать переводчик должен для двух целей. Редко собеседник останавливается после каждого предложения или фразы, обычно он высказывает более или менее законченную мысль и тогда делает паузу для перевода. В ходе сложной полемической беседы собеседник может говорить не останавливаясь и пять, и десять, и пятнадцать минут. Если переводчик не запишет его речь своими значками, то полностью по памяти ее не воспроизведет. Во-вторых, записывают для того, чтобы потом воспроизвести все содержание беседы на бумаге в виде официального документа, с которым будут знакомиться другие государственные и правительственные деятели и принимать по нему решения.
РЖ: Ваша мама работала в лондонском торгпредстве, целый день была на работе. Вы пишите, что "это обстоятельство в какой-то мере предопределило мою дальнейшую судьбу", "я постоянно был в окружении только англичан - взрослых и детей. Таким образом я очень легко и быстро усвоил английский язык. Выучил его настолько, что через несколько месяцев после нашего приезда уже говорил на нем лучше, чем на родном". "Я рос все-таки "английским" ребенком".Вам нравилось расти "английским" ребенком?
В.С.: Не знаю, у меня не было альтернативы. Когда я приехал в Лондон, мне было шесть лет. Какие сверстники с тобой рядом, с теми и дружишь.
РЖ: Но в Англии вы же общались и с русскими детьми.
В.С.: Ну и что! Ребенок начиная с детского сада всегда находит себе особых друзей. Из целой группы ребят ты дружишь не со всеми, это невозможно. Один народ не может дружить с другим народом, как утверждали в коммунистические времена. Люди могут дружить друг с другом, но не народы. До того, как я стал ходить в советскую школу в Англии, я дружил с соседями, английскими ребятами, среди которых у меня были особые друзья, они приходили ко мне домой, я - к ним, пили чай, их знала моя мама, меня знали их родители. Точно так же было и в советской школе. Вернее, когда в сороковом году начались бомбежки и нас в приказном порядке заставили ходить в бомбоубежище советского торгового представительства, там я впервые в Англии встретился со своими советскими сверстниками.
РЖ: Вы пишите, что вначале не понимали речь русских сверстников.
В.С.: Да, поначалу не все. У меня были друзья и среди русских ребят, и среди англичан. Когда я возвращался после школы, на улице были те же английские ребята. Правда, со временем их становилось все меньше и меньше, многих увозили в эвакуацию.
РЖ: Вы проводили время и со взрослыми англичанами, даже научились доить.
В.С.: Это уже в эвакуации. В начале сорок пятого года, когда Англию бомбили новейшими видами вооружений вроде ФАУ-1 и ФАУ-2, мы жили в доме фермера, у него было стадо коров, а моим лучшим другом был пастух. Я каждый день отправлялся к нему с кружкой на ремне, доил коров и пил парное молоко.
РЖ: А ваша мама хорошо знала английский?
В.С.: В пределах служебной надобности. Она работала в торгпредстве в Лондоне, присутствовала на переговорах, печатала деловые письма, в том числе и на английском. И конечно, знала язык в бытовом плане: надо было ходить по магазинам, в основном продуктовым. В Англии во время войны было очень туго и с продуктами, и с ширпотребом. Англия - островная страна, все фактически было привозное, а во время войны почти все запасы закончились.
РЖ: Ваши родители - дипломатические работники в первом поколении?
В.С.: Да, абсолютно. Мамин папа с дореволюционных времен был инженером-железнодорожником, семья жила в Гатчине под Петербургом. Родители папы и его ближайшие родственники жили в Витебске. Его отец был сапожником. Папа с мамой познакомились в Ленинграде, когда он учился в военно-морском инженерном училище, она - в текстильном. Они встретились, кажется, на комсомольском съезде. Отец попал в Наркомат внешней торговли по партийному набору: Гражданская война кончилась, требовалась, так сказать, отечественная интеллигенция, сотрудники госучреждений. Из военно-морского училища его перевели в Академию внешней торговли, в Наркомат внешней торговли заодно пошла работать и мама. Так они перешли на эту стезю.
РЖ: У вас редкая фамилия. Вы знаете ее этимологию?
В.С.: Есть такая речка, Суходрев, на карте Калужской области. Род Суходревов оттуда. Кстати, фамилия Андрея Андреевича Громыко, который много лет был министром иностранных дел Советского Союза, - от селения Громыки в нынешней Белоруссии, откуда он родом.
РЖ: Вы встречали своих однофамильцев?
В.С.: Да, но очень мало.
РЖ: Как я понимаю, отца вы видели в детстве немного.
В.С.: Мы с мамой вдвоем уехали в Лондон, отец был офицером военной разведки. Только в сорок девятом году он вернулся в Москву и мы с ним встретились.
РЖ: Какие отношения у вас с ним были?
В.С.: Конечно, той близости, какая бывает у нормальных, неразделенных семей, не было. Виделись мы достаточно часто. До конца дней он жил в Москве, приходил к нам домой, знал моего сына. Они очень любили друг друга.
РЖ: Ваш сын не пошел по дипломатическому пути, да?
В.С.: Но пошел по языковому. Он до сих пор занимается устным и письменным переводом в организации, экспортирующей оружие.
РЖ: В детстве вы захотели стать переводчиком. Именно устным?
В.С.: Именно устным. Во время войны мы с мамой каждую субботу или воскресенье старались ходить в кино. Перед началом основного фильма всегда показывали кинохронику, которую я очень любил. В основном кинохронику с фронтов, много внимания в ней уделялось героической борьбе нашего народа, англичане тогда признавали, что мы спасли Великобританию от вторжения. Много внимания уделялось и переговорам руководителей нашей страны с главными союзниками: американцами, англичанами. Меня уже тогда интересовал, как я называю, человек посередине, переводчик, который находился в гуще событий. Было видно, что он намного моложе главных действующих лиц.
Во время войны мне доводилось представлять нашу школу на встречах с английскими сверстниками, которые передавали нам военную, медицинскую технику на деньги, собранные населением. Многие, в том числе дети, собирали металлолом, бумагу, все, что шло в переработку.
РЖ: В книге вы описываете вечер, когда англичане передавали Советскому Союзу аппарат...
В.С.: Для переливания крови. Это были компактные аппараты для переливания крови, рентгеновские аппараты, которые можно было отправить в полевые госпитали. На нескольких таких церемониях я говорил заученные слова на английском. Мне приходилось переводить и директору советской школы.
РЖ: Когда был ремонт в пансионате?..
В.С.: Да, мы жили тогда в эвакуации. И мэру одного городка, который пригласил советских детей к себе, угощал чаем, кексами. Это было начало моей переводческой деятельности на высшем уровне. Конечно, на высшем. Кто же в то время был для меня выше директора?!
РЖ: Вы с мамой обсуждали вашу будущую профессию? Вы говорили, что хотите стать переводчиком?
В.С.: Не помню, говорил ли я маме об этом в те годы. Но в старших классах средней школы я говорил о своем желании поступить в МГИМО, а потом уже передумал и пошел по более лингвистическому пути, в иняз.
РЖ: Мама поддерживала это ваше решение?
В.С.: Безусловно.
РЖ: Из иностранных языков вы знаете английский и французский. Английский выучили в детстве в Англии, французский училитри года в инязе. А какие языки вам нравятся? По звучанию, ассоциациям?..
В.С.: Испанский. Моя телевизионная тарелка ловит и испанские программы. Я люблю слушать мелодику, музыку испанского языка. Звучание некоторых языков я не переношу - голландского, немецкого, ничего не могу с собой поделать, но это никак не связано с моим отношением к голландцам и немцам.
Если бы обстоятельства сложились иначе, я наверняка бы выучил какой-нибудь восточный язык. Но тяги к этому никогда не было.
РЖ: Восточный - это какой? Арабский?
В.С.: Хотя бы арабский или китайский. Между всеми европейскими языками можно найти что-то общее, а эти стоят особняком. Хотя не только они, то же относится к хинди, урду, фарси.
РЖ: С вашей точки зрения, все могут говорить на одном языке - английском, например, или эсперанто? Или переводчики нужны будут всегда?
В.С.: Практика показала, что этого никогда не будет. Был расцвет изучения эсперанто, но развития оно не получило. Переучивать всех детей?.. Прелесть в том, что у каждого, даже самого маленького, народа своя культура и индивидуальность, как и у человека. Переводческая профессия никогда не умрет.
Изучение иностранного языка человека развивает. Есть прекрасное изречение: "Знать второй язык - все равно что обладать второй душой". Это правильно: язык выражает национальный характер, культуру, облик и индивидуальность народа. Вот вы учились на факультете художественного перевода, эта прекрасная профессия знакомит людей с книгами другого народа. Но все равно любую книгу лучше прочитать в оригинале, чем в самом хорошем переводе.
Да и никогда не будет таких государственных деятелей, которые на чужом языке смогут вести сложнейшие переговоры.
РЖ: Кроме Громыко, который знал английский, кто-то из руководителей, с которыми вы работали, владел иностранными языками?
В.С.: Никто, кроме Громыко. Сейчас положение изменилось, я вижу по телевизору, как наши руководители, члены правительства изъясняются на английском или немецком. По всему видно, что президент Путин хорошо, профессионально знает немецкий язык. Но, смею заметить, он может выступить на немецком перед бундестагом, а переговоры с канцлером Германии будет вести через переводчика. Так же и Громыко: переговоры он вел на русском, а сидя на официальном обеде или банкете, когда речь шла о детях, внуках, охоте, рыболовстве, на бытовые темы, спокойно разговаривал на английском.
РЖ: Цитата из вашей книги: "Встречи с сильными мира сего стали просто работой. Со временем я уже стал почитать за счастье, когда меня не посылали вечером на очередной прием и я мог, как все люди, после рабочего дня идти домой". Часто приходилось работать вечерами?
В.С.: Очень часто. Первые годы в МИДе в наши обязанности входило посещать все дипломатические приемы, которые устраивали иностранные посольства, даже по таким рядовым случаям, как национальный праздник. На фоне новой открытости советского общества, которую старался демонстрировать Хрущев после сталинской секретности, на эти приемы приходили три-четыре члена нашего высшего руководства, политбюро. Приходилось по два-три раза в неделю ходить в иностранные посольства и помогать им общаться с послами.
Кроме того, в нашу страну часто приезжали высшие руководители иностранных государств. Меня прикрепляли к англоговорящим делегациям, и я с утра до вечера находился с ними, в том числе на обедах, приемах и, конечно же, на переговорах. В таких случаях я возвращался домой очень поздно, а если учитывать, что приходилось делать записи переговоров, то дома я появлялся глубокой ночью, утром запись должна лежать на столе у руководства.
РЖ: У вас был ненормированный рабочий день?
В.С.: Да. Он начинался в девять, а закончиться мог в два-три часа ночи.
РЖ: Иногда переводчики провоцируют гнев тех, кому переводят. Вы пишите о нескольких таких случаях. Так, в Вашингтоне на встрече Хрущева с. журналистами переводил Олег Трояновский. Хрущеву задали вопрос: "Есть ли у вас планы отправить человека на Луну?" А в переводе прозвучало слово "забросить". Вы пишите, что Трояновский употребил его потому, что оно часто мелькало в советской печати того времени. Оно вызвало гнев Хрущева. Часто вы наблюдали проявления недовольства государственных деятелей "шероховатым", "буквальным" переводом?
В.С.: В тот период у нас ничего не получалось с полетом на Луну, и Хрущеву нужно было к чему-то придраться, поспорить с американскими журналистами. Каждый, когда слышит перевод, полагает, что это и есть абсолютно точный перевод вопроса. Вопрос звучал более нейтрально: send a man to the Moon - "направить человека на Луну". И в данном случае перевод глагола send словом "забросить" было ошибкой. Хрущев придрался к этому слову: "Что значит "забросить"? Мы людей не бросаем". Конфликт возник на ровном месте.
РЖ: Можете привести другие примеры недовольства, причина которого в "неправильном" переводе?
В.С.: Вот пример из моей практики. Во время пребывания Хрущева в Америке на Генассамблее, где он стучал ботинком по столу, Дэвид Саскайнд делал с ним интервью.
РЖ: В книге вы говорите, что в этом случае реакция Хрущева была понятна, но журналисты, обвинявшие вас в неправильном переводе, не знали подоплеку: Хрущеву сказали, что в рекламных паузах передачи Саскайнда пускали объявления...
В.С.: Да, но я тут тоже виноват. Когда Хрущев стал доказывать Дэвиду Саскайнду очевидное, тот употребил английское идиоматическое выражение, которое я действительно перевел слишком буквально. Саскайнд сказал: "А не считаете ли вы, что, утверждая это, вы просто лаете на Луну?" По-английски выражение "лаять на Луну" означает заниматься бесполезным делом. Может быть, надо было перевести "ломитесь в открытую дверь".
РЖ: Но вы же добавили: "как у нас говорят".
В.С.: Сказал, сказал, но все равно надо было смягчить перевод. Но если бы я перевел "ломитесь в открытую дверь", Хрущев бы сказал: "Что я вам, взломщик, что ли?", была бы та же реакция. Может, надо было сказать: "идете в открытую дверь"?.. Но все это произошло после того, как Хрущеву сказали, что во время рекламных пауз идут объявления так называемой Недели порабощенных наций. А "порабощенные нации" - это наши ближайшие союзники соцстраны и республики Прибалтики. Хрущев только ждал повода, чтобы взорваться, и нашел бы его в любом случае. Мне, конечно, надо было уйти от английской образности, сказать что-то типа: "Вы доказываете то, что не требует доказательств".
РЖ: Вообще, есть правила работы с устным текстом? Например, пословицу переводить пословицей? Или все индивидуально?
В.С.: Определенные правила есть. Сложно переводить пословицы и поговорки. Например, у нас "кот в мешке", а у англичан - "свинья в мешке". Если наш представитель говорит про кота в мешке, ты переводишь про свинью в мешке, собеседник может заговорить о свинье. У нас "зряшное дело ездить в Тулу со своим самоваром", а у англичан - "возить уголь в Ньюкасл". Переводишь про Ньюкасл, а тот в ответ: "А вы знаете, что у нас в Ньюкасле уголь добывают? - Какой уголь, какой Ньюкасл?.." Есть термин в лингвистике: "ложные друзья переводчика". Надо как-то выкарабкиваться, предвидя возможность перехода от образности к конкретике в этих идиоматических крылатых выражениях и фразах. Это подчас самое трудное, как и перевод анекдотов. При переводе шутки главное вызвать у противоположной стороны улыбку, адекватную реакцию. А то человек рассказывает анекдот, а его собеседник не смеется. Кто дурак? Конечно, переводчик.
РЖ: В тех случаях, когда вы не знали или забывали то или иное слово, например, "кулик" (про кулика на болоте), вы всегда заменяли его другим? Как выходили из таких ситуаций?
В.С.: Желательно подобрать аналог идиоматическому выражению в другом языке. С того случая я знаю, как по-английски будет "кулик". Что хвалит кулик? Болото. А утка? Озеро. Образ тот же самый, только птица другая.
РЖ: " У нас, переводчиков, существует правило, согласно которому в случае явной оговорки того, с кем работаешь, следует при переводе исправить ее, не обращая на нее внимание собеседника. Я, во всяком случае, всегда так поступал". Можете привести примеры подобных оговорок?
В.С.: Косыгин находился с визитом в Швеции, это было вскоре после 1968 года, когда мы вторглись в Чехословакию. Видимо, это событие было живо в его памяти. На пресс-конференции его спросили, какие у него впечатления от жизни в Швеции. Он ответил, что уровень жизни в Чехословакии очень высокий. Понимая, что это оговорка, я перевел "в Швеции". Снова Косыгин вместо Швеции назвал Чехословакию, тут кто-то из журналистов, знающих русский, крикнул из зала: "Он же сказал "Чехословакия". Тут наш шеф отдела печати наклонился к Косыгину: "Алексей Николаевич, вы оговорились, но Суходрев все правильно перевел, все нормально". Косыгин усмехнулся: "Да, действительно, я оговорился. Хотя, по правде говоря, в Чехословакии тоже высокий уровень жизни". Так он вышел из положения.
РЖ: Услышав вашу английскую речь, Гарольд Вильсон принял вас за английского журналиста. От кого-то еще вы слышали подобные комплименты вашему английскому?
В.С.: Такое бывало. И англичане, и американцы удивлялись. Я менял акценты в зависимости от того, с кем разговаривал.
РЖ: "Переводчик - тот же дипломат, что и любой ответственный сотрудник МИДа. Могу привести примеры, когда переводчиков за их тяжелый труд даже быстрее продвигали по службе, чем тех, кто просто сидел чиновником в департаменте". Эти люди работали с высшим руководством?
В.С.: Олег Трояновский начинал работу в МИДе переводчиком Сталина, Молотова, Громыко, а потом стал одним из наших выдающихся послов в Японии, Китае, в США при ООН. Алексей Глухов, мой близкий друг, переводчик с французского, был советником-посланником в Париже, послом в Люксембурге, Эстонии. Ныне покойный Николай Афанасьевский, переводчик с французского, был заместителем министра иностранных дел Российской Федерации, послом во Франции и Польше.
РЖ: Кто из коллег переводчиков вызывал у вас восхищение?
В.С.: Прежде всего, Трояновский.
РЖ: Вы его считаете своим "крестным".
В.С.: Да, по его рекомендации я попал на работу в МИД. Он был прекрасный интеллигентный, доброжелательный, высокопрофессиональный человек.
РЖ: В книге вы упоминаете свою коллегу Татьяну Сиротину. Отличается ли подход к работе у женщин? Обычно женщины переводят для женщин?
В.С.: Как правило, да. Иногда высказываются претензии, что мы не использовали женщин для работы в мужской компании, в других странах женщины переводят и на высоком уровне. Долгое время русским переводчиком французских президентов была женщина. Но есть какие-то вещи... Интеллигентный человек должен пропускать женщину вперед, но переводчик не должен идти впереди. Сейчас в Америке с этим проще, там пресловутое равенство полов довели до того, что, если женщину пропускаешь вперед и подаешь ей пальто, она подаст на тебя в суд за проявление мужского хамства, дискриминацию. Если человек находится в гостях в другой стране, ему надо спросить, где туалет, может, надо даже сопроводить его... Мужчине все это проще.
РЖ: Вот еще один эпизод из книги: Хрущев ругает американский метод строительства. Вы представили себе, как он учит американцев строить дома. "А я при этом, как обычно, буду стоять у его плеча и абсолютно... верноподданно и буквально, переводить все то, что премьер будет говорить. Хотя в душе, разумеется, я буду понимать, что озвучиваю полный бред. И это будет ясно любому здравомыслящему человеку. Но ведь - буду же переводить! Потому что такова профессия". Часто вас посещали подобные мысли?
В.С.: Да, конечно, такое бывало. Но переводчик не может на "белое" сказать "черное", и наоборот. Некоторые поправки можно делать, но нельзя переводить прямо противоположное тому, что сказано.
РЖ: Что вам больше нравилось - переводческая деятельность или последовавшая за ней чисто дипломатическая работа?
В.С.: И то и другое. У меня, по сути, две профессии: переводческая и дипломатическая.
РЖ: В главке о знаменитом американском журналисте Леонарде Лайонсе, вы пишете, что узнали о нем из очерка Хемингуэя "Рождественский подарок", который перевели для "Огонька". Переводили ли вы другие тексты?
В.С.: Этот довольно объемистый рассказ Хемингуэя печатался в двух номерах "Огонька". Наверное, это был мой первый опыт. Были еще по крайней мере два случая. Когда после смерти Хемингуэя стало известно, что выходит его книга, известная у нас как "Праздник, который всегда с тобой", в англоязычном журнале для затравки опубликовали из нее три главы. Аджубей, который был тогда главным редактором "Известий", попросил меня срочно их перевести. Три главки доставили на самолете через известинских корреспондентов, и я за одну ночь был вынужден их перевести, чтобы они попали в субботний номер. Саму книгу и эти три главки для "Огонька" переводили двое моих коллег-переводчиков. Я гордился тем, что "Известия" вышли на сутки раньше "Огонька". Для "Известий" я перевел еще один рассказ американского автора. Тогда в субботних номерах на последней странице печатали короткие рассказы.
Я получал от этого большое удовольствие, но у меня времени не было на то, чтобы серьезно заняться художественным переводом.
РЖ: "...Я давно заметил, что вкусы американцев и русских потрясающе совпадают, и не только в еде и выпивке. Иной раз мне казалось, что американцы - это двойники русских на другом конце земного шара". Я похожее слышала про ирландцев. А есть еще двойники или эти самые яркие, на ваш взгляд?
В.С.: Это яркий пример: открытость, подчас отсутствие широкого кругозора, образования, сдержанности, как у англичан. А с ирландцами русских роднит, конечно, неумеренная любовь к выпивке.
РЖ: В "Послесловии" своей книги вы пишите: "Я и сейчас неотрывно всматриваюсь в экран телевизора, когда происходят встречи в верхах... Вижу много положительного, но, к сожалению, вижу, что повторяются многие из тех ошибок, свидетелем которых я был и которым посвящены многие страницы моей книги". Можете подробнее об этом сказать? Или не хотите отвечать на вопрос?
В.С.: Что-то ничего не приходит в голову.
РЖ: В главе "Несанкционированные встречи" вы пишете о Ван Клиберне, Леонарде Лайонсе и Владимире Горовице. Почему именно о них?
В.С.: Просто эти трое - очень интересные люди. Клиберна и Горовица хорошо знали в нашей стране. С Лайонсом у нас были настоящие дружеские отношения, и больно он человек интересный. В то время у нас не было таких журналистов. За ним гонялись, чтобы попасть в его ежедневную колонку. Агенты известных людей подсовывали ему записки: "Мой клиент сегодня будет там-то".
РЖ: Были люди, с которыми вы хотели познакомиться, но не получилось?
В.С.: Мало ли с кем я мог хотеть познакомиться!.. Это могли быть и актеры, и спортсмены. Я понимал, что эти люди живут в другом мире.
РЖ: Каковы отношения в среде устных переводчиков, работающих с государственными деятелями самого высокого уровня? Например, многие переводчики художественной литературы считают, что отношения в их среде более мирные, дружеские, чем в коллективах, которые встречаются каждый день, таких как журналистские или актерские.
В.С.: Я не знаком со средой художественных переводчиков, только с отдельными людьми. Нельзя огульно говорить, что в их среде нет зависти или критического отношения к коллегам. Если один читает перевод другого, наверняка он видит какие-то места, которые, по его мнению, он перевел бы лучше, грамотнее. Известно, что театр часто называют гадюшником, там конкуренция в борьбе за роли.
Что касается мидовского коллектива, где я работал в первые годы после института, там всегда были хорошие отношения. Я готов предположить, что некоторые хотели чаще быть допущенными к переводу на высшем уровне, а может быть, и занять мое место.
Беседовала Елена Калашникова