Как-то беседуя с коллегой "шестидесятником" о том, что такое художник, мы высказали друг другу диаметрально противоположные суждения. Я, имея в виду идеальный, отвлеченный образ, сформулировал, что художник - это созидательная единица, структурирующая некое представление о мире странным (по Шкловскому) образом, что способно приобщить других к наблюдению упорядоченной им картины мира. В этом смысле художник и его искусство - исключительно редкое явление. Метафору предельного выражения художника я видел в Боге.
Мой оппонент высказался совершенно иначе. Он произнес: " художник - это такая сволочь...". Ну, и так далее...
Вспоминаю сейчас наш разговор, и мнение собеседника представляется мне небезынтересным. Настолько, что вызывает желание взглянуть на проблему с обозначенной им стороны. А почему, собственно, художник может быть так нехорош?!
Трудность оценки художника в наших конкретных условиях усугубляется, по-моему, тем обстоятельством, что буквально на наших глазах, современная культура в лице своих суперактивных адептов странно себя поняла. В самом деле: что и есть основная функция культуры, как не охранение искусства? То есть того, что как раз определяет и возможности, и смысл ее существования. Культура не производит художественной продукции. Но она ее оберегает, описывает, интерпретирует, популяризирует как ценность, тождественную в чем-то самой жизни. Где-то в 80-х, теперь уже прошлого века, в головах некоторых от номинальной культуры людей по целому ряду причин (главная из которых - искушение имитировать творцов, занимаясь при этом исключительно организацией всей культуры в целом) стал происходить сдвиг по фазе. Народившееся племя культурологов и кураторов стало организовывать, как им казалось, новую ситуацию в условиях, что называется, рыночной экономики, наделяя эти самые условия качеством главной и фундаментальной реальности. Нелепость этой инициативы заключалась в том, чтобы организовывать искусство и культуру с внешних по отношению к ним позиций. Нормальному культурному человеку всегда было понятно, что Искусство - самоорганизующаяся система, не терпящая никаких внешних руководств и указаний. И удивлению нашему нет конца! По причине того, что организаторы культуры повылезали как раз из недр самой культуры и по профессии должны были бы знать этот простой Закон. Но факт остается фактом - радикальный сдвиг в ученом сознании произошел. И до того оказался заразительным, что принял масштабы эпидемии. Образовавшаяся, как раковая опухоль, новая " институция" культуры самым революционным, хамским образом решила упорядочить культуру на свой "новый" (старый) манер. Отчего такая удивительная культура, безумно решившая бежать впереди "паровоза" искусства, стала смертельно опасной и для художника, и для искусства, и для самой себя - любимой.
Вообще-то началось это повальное безумие в 60-х с печального, просто катастрофического для любого искусства опыта, представленного "деятельностью" руководителя группы "Движение" Левы Нусберга - доморощенного вождя и организатора всего на свете, в том числе и самого искусства. Этот персонаж, публично объявивший себя гением, известный еще под псевдонимом собственного изделия - Гребсун (читай наоборот!), думается не без основания все же, бегая по Нью-Йорку, орал, что Кабаков занял его место. Если Кабаков и занял место самого успешного и самого главного сейчас художника из России, то, конечно же, благодаря автономным от Гребсуна собственным способностям, раскрывшимися, правда, хронологически позже (но, что называется, "своевременнее"!), чем Нусберг. Но сермяжная правда истерики Гребсуна заключается в том, что, завидуя положению Кабакова, он верно унюхал природу такого положения, к которому сам маниакально, но безуспешно стремился, - природу организации.
Не буду разбирать причин, сообразно которым некоторые люди навязчиво пытаются организовать Божий мир. Как всегда и как у всех людей такого толка, природа этого явления - родом из трудного детства, от недостатка семейной любви. Скажу только, что для искусства внешняя организация - самое неподходящее из свойств, ибо тесно связана с гипертрофированной хитростью и очень далека от ума как способности не поддаваться искушению. Комбинаторный характер так называемого "практического ума" ума не компенсирует и сродни, скорее, все той же хитрости.
Вот пример хитрости, иллюстрирующий неспособность преодолеть материал. Как-то в беседе об искусстве художник Олег Васильев говорил о неудачных попытках Попкова (знаменитого тогда представителя "Сурового стиля") освоить природу картины. О.Васильев знал, что говорил, будучи мастером собственной версии картины. Но ведь и о картинах Кабакова - близкого друга Васильева - в принципе можно сказать то же самое. В картинах Кабакова того периода поражало присущее им качество простого механистического увеличения масштаба графики до размера холста без учета иной, по сравнению с графикой, специфики картины. Кабаков кончал графическое отделение Суриковского института и, видимо, был прилежным учеником. Вписывая в свою картину различные тексты, он наделял автономную визуальную ее природу подчиненным значением. Картина Кабакова как бы говорила: "Я существую не сама по себе, а для чего-то". Наличие текстов делало картину нарративной, внутренне расслаивая ее как минимум на две составляющие - форму и содержание - в точном соответствии с постулатами науки соцреализма. Содержательная артикуляция "кабаковской" картины сводилась к описанию и повествованию, что требовало дополнительных словесных разъяснений. Наличие двух языков - визуального и вербального - как раз и производило в картине Кабакова эффект постоянно рушившейся "Вавилонской башни". В то время как рядом, на "Чистых прудах", работали друзья Кабакова - художники Э.Булатов и О.Васильев, занимавшиеся (и не без успеха!) картиной, в которой как раз ничего не рушилось, а, наоборот, только конструировалось. Да и приноравливаться к картине Кабаков начал именно под их влиянием. И если они профессионально занимались своей проблемой, то Кабаков просто решил картину "поиметь" как вместилище для своих литературных соображений. Что, конечно же, было непродуктивным демаршем по сравнению с его же, например, периодом стендовой, так называемой "плохой живописи". (То, что в музеях Германии я видел точно такую же "плохую живопись" Кошута с прикрученными к ней старыми стамесками и долотом, сделанную на 4-5 лет раньше кабаковской, это, скорее всего, простое совпадение!). А если вместе с тем Кабаков честолюбиво решил, что называется, "подвинуть" своих серьезных друзей в жанре картины, вытеснив в нем место для себя передового - то тогда получилось уж слишком хитро. Т.е. не получилось вовсе. Глядя на картину Кабакова, не понимаешь самой необходимости ее существования по причине внутренней ее противоречивости... Такая невразумительная картина выглядела, конечно, иначе, чем у Попкова, но так же, как и у того, была перегружена повествовательностью.
Надо признать, что литературное основание картин Кабакова находится не в подходящем для себя месте. Поэтому его картина никакой не радикализм, не новая форма, не структуристский абсурд, а просто нелепая натужность, обусловленная произволом персонального эго, - анархия, нарушающая все априорные законы существования целого "организма" картины. Картина как один из синонимов искусства Кабакову не далась. Это факт. Но то, что справедливо для картины Кабакова, справедливо и для других форм осваиваемого им искусства - инсталляции, например, перегруженной той же самой его повествовательностью. И до чего же фальшивой натяжкой выглядели альбомы Кабакова, представленные недавно в ГТГ в качестве " инсталляции" по проекту самого Кабакова! И с чего бы это альбомам-комиксам Кабакова конца 70-х быть теперь "инсталляцией"?! Инсталляции и не получилось, несмотря на подобострастные старания кураторов. Получился дизайн развернутых в пространстве листов из альбомов, выставленных на фанерных подиумах и повествующих - иногда особенно затейливо и занятно - о каких-то сюрреалистических сюжетах.
Вопрос. Что же все-таки делает Кабаков в своем искусстве? - Ответ. Нарративность!.. В этом содержательном, бесконечно замкнутом на литературу смысле вся сила инструментализма и комбинаторики Кабакова. Поэтому никакой новой формы в искусстве Кабаков не создал. А вот идеологию - пожалуй! От того и почитаем кураторами. Да и сама культурология, по крайней мере местная, зарождалась у него в мастерской. Он - крестный ее отец. Симптоматично, например, что идущие за Кабаковым "кабачки" не без удовольствия умствуют и рассуждают, но плохо умеют делать, что называется, руками.
И особенно нахально в контексте повествовательных усилий Кабакова звучит обобщающий приговор кого-то из культурологов, а может и самого Ильи Иосифовича, что литературность - это специфическое качество русского сознания. И что это как бы обязательная характеристика русского изобразительного искусства и его пропуск в мировую культуру. Возможно, этот удивительный вывод вполне соотносится, например, с советским искусством. Но вот именно с русским, например, авангардом, извините, - никак! Не стоило бы все же культурологам так "прогибаться" под Кабакова, педалируя свое бескультурье! А Илье Иосифовичу, может быть, не стоило бы грести (подобно Гребсуну!) под свои литературные способности всю культуру русского искусства в целом... Выглядит это очень амбициозно, но не очень убедительно. Попробуем все-таки не быть хотя бы глупцами по невежеству.
Собственно, для того ведь и существует опыт Культуры. А безумное поветрие организовать культуру и командовать искусством никакой перспективы, кроме как утопической, не имеют. Забыли, что ли, в каком обществе мы жили?! Хитрость разрушает ум! Что ж наступать на те же грабли!? Но кураторов разве остановишь?! Они-то как раз и рады захватить освободившееся место - то самое, которое "пусто не бывает". Как же! Партийных долдонов отлучили - давай теперь, хватай их места, меняй шило на мыло! Устраивай свою власть!.. Во властной и подвластной культуре нет места художнику, свободному от куратора и ученого культуролога. А следовательно, нет места искусству человеческого масштаба и измерения. Так же было и в недавнем советском искусстве. И в этом смысле советская власть явно была не напрасной... Нет! Конечно! Всем ясно, что такая ситуация такой культуры, где есть один концептуально главный художник - Кабаков, Кабакова не может не устраивать! И Кабаков здесь не только заодно с культурологами, он - главная среди них фигура! Он действительно функционирует сообразно разработанной и разрабатываемой ими всеми науке авангардизма. Как стать великим и что для этого надо делать - знает наука! Она и сообщит послушным своим адептам секрет бессмертия. И кто же среди них устоит перед перспективой такого грааля?! Вот вам очередной пример, как можно торговать воздухом! Вот вам и фокус обращения персоны в массу!..
Для тех, кто хочет шире познакомиться с этим просто-таки выпирающим из рамок Культуры явлением так называемой культуры номинальной, могу рекомендовать тексты поэта Всеволода Некрасова, в которых он описывает нашу ситуацию с доминированием в ней "кабаковины, куликовины, приготы". И "переразвитой паразитуры", которую представляют "борзые" кураторы и культурологи. См. книги: "Пакет", "Живу вижу", "Дойче бух".
Главный редактор "Художественного журнала" Виктор Мизиано, сам большой куратор, по телевизору в программе своего коллеги-культуролога Александра Архангельского пытается доказать необходимость кураторов в современной культуре, по аналогии с необходимостью режиссера в кино. Интеллигентная с виду аудитория в студии не понимает и задает вопрос: "А может быть, куратор - это спонсор?" Нет, настаивает Витя - именно что режиссер. Люди продолжают недоумевать: зачем художнику режиссер? И что художник при режиссере - статист, что ли? Тогда что это за художник?.. Сидящий тут же абстракционист в летах, давно уже разменявший искусство на подчеркнуто доброжелательное к нему отношение, глядя в глаза куратору, заискивающе, без намека на иронию замечает: "умный, какой умный!"...
Государство берет налог с заработка своих граждан. У государства на то есть свой резон - банк денег для возможности функционирования общества в рамках относительного порядка. Пахану в лагере приходится "отстегивать", для того чтобы он "крышевал", а не то, не ровен час, блатные "замочат". Чиновнику при слабом правительстве, бывает, надо "дать", чтобы "экономический" проект имел ход и, следовательно, доходность... А куратору за что отдавать свое кровное? Не за то ли, что он себе позволил подменить искусство "экономической зоной", где надо, подобно пахану, "крышевать", т.е. писать нужные, "по понятиям" тексты и, подобно чиновнику, брать с художника за услугу выставиться в его, куратора, контексте!.. Ну, и ну!.. И, смотрите, с какого края! - Прямо из культуры!.. Можно сказать, со стороны уважаемого до сих пор, близкого искусству соседа...
Кабаков сам стоял у истоков такой "культуры", сам предпринимал усилия для того, чтобы она, как и предыдущая, стала повязанной блатом. Сам сознательно становился начальником в искусстве, не противясь энергичной бездарной поросли, слетавшейся, как мухи на мед, на манифестируемое им неумение организовывать это его такое начальственное место...
...В то же самое время, когда в Петербургском Эрмитаже происходило долгожданное для всей местной культуры событие - инсталляция Ильи и Эмилии Кабаковых, - и когда просвещенная публика, подобно стаду животных, топтала друг друга у закрытой двери, отделяющей ее от этой самой инсталляции, на торце одного московского шестиэтажного дома, аккурат напротив Боровицких ворот, повис огромный плакат, выполненный в духе супрематического дизайна: "Илья и Эмилия Кабаковы в Москве". Этот плакат - первое, что могло броситься в глаза, например, президенту страны, выезжающему из Кремля. Плакат почти что примыкал к галерее "народного", по определению властей, художника Шилова и по площади превышал площади всех фасадов вышеупомянутой галереи...
После такого "медвежьего" супрематизма становилось понятно, кто у нас теперь в общественном сознании должен быть Малевичем. Малевич у нас теперь не Нусберг, смехотворно имитирующий кумира авангардизма, не Шварцман, настаивавший на смысловой прямой от Малевича к своим " иературам", не Штейнберг - заклинатель супрематических форм, а он - Илья и Эмилия Кабаков... Да и выставка нескольких лет давности где-то в Европе (у Людвига, если не ошибаюсь) так и называлась, кто помнит: "От Малевича до Кабакова"...
Малевич создал свое позитивное измерение искусства и освоил его новый язык - куда как великое дело для Культуры! А Кабаков любой современный язык искусства старался аннигилировать в "помойку". Тем и знаменит. И если у Малевича, мы знаем, было переживание "Белого ничто", то у Кабакова на схожем месте как раз "ничего не было"! Когда-то классик вложил в уста короля Лира: "Из ничего и выйдет ничего!" А у Кабакова из "ничего" получился, говорят, концептуальнейше-радикальнейший принцип. По радикальности, говорят, сопоставимый с "Белым ничто" Малевича. И этот принцип, надо заметить, по какой-то мистической тождественности тоже оказался "белым"!.. Образованные кураторы хорошо себе представляли радикальность двух малевичей: того - из Авангарда и этого - из "авангарда второго". И в эти концептуально высокие "берега" уложили "русло" остаточного искусства. И малевичи помельче, хоть и божились словами " ни за что и никогда!", все же как-то покорно понесли свои работы на выставку под утвержденный кураторами девиз с именем самого главного художника всей российской современности. И, надо же, чуда не произошло! Автономный глас искусства, на силу которого, видимо, рассчитывали выпавшие в кураторский осадок художники, так и не прозвучал, и никем не был услышан, придавленный концептуальным пресс-контекстом... Что и следовало доказать! Представляясь властью, современная организованная культура в лице кураторов и культурологов позволяет себе "вытирать ноги" о художников. И художники - эти многострадально несчастные люди! - опять, похоже, должны выбирать, с кем они - с искусством или "новой" властью... Художники они или " сволочь" продажная... Не прошло и сорока - дожили до "новых шестидесятых"! Не без помощи, кстати, и кое-кого из "шестидесятников"...
А Кабаковы, несмотря на гиперинформацию возле Боровицких ворот, так в Москву и не пожаловали. Но "козья морда" из Петербурга осознанно и четко была продемонстрирована по телевизору стоптанными нечищеными ботинками, а также подчеркнуто помятыми штанами на фоне нарядных (по субординации события!) пиджаков, шарфов и галстуков всем сразу - от бывших друзей, до государства... Жизнь удалась! До такой степени, что не подумать ли господам культ-министр-комиссар-кураторам о музее-мавзолее уже сейчас?!. Хотя чем не этнографический музЭй сама московская мастерская Кабакова, процветающая и поныне в качестве "гнезда-чердака" всей местной культурологии?..
Пригов - теперь уже не просто художник, поэт, скульптор, режиссер, инсталлятор, актер, конферансье, гид, политический аналитик, каким до сих пор являл себя миру искусства и, главное, всему остальному миру. Он теперь все сразу, а именно - культуролог. (Титры на экране свидетельствовали!) Если завтра возникнет какое-нибудь новое актуальное поветрие современной культуры (культурологов ведь от "игры в бисер" трактором не оттащишь!..), не сомневайтесь, Пригов будет на месте и оттуда будет вещать по телевизору сразу по нескольким каналам в качестве эксперта. Есть понятие так называемого "белого шума". Это когда звучит все сразу. Каждый голос перебивает другой, и мы слышим несвязный звук - шум. Пригов шумит. Пригов лезет. Пригов лезет даже в шестидесятники... Пригов лезет к успеху. Такой ничем, кроме самого успеха, нерегламентированной активности позавидовал бы даже Гребсун. Но именно такое поведение составляет основу его, как сам Дима оглушительно выразился, " стратегии". (Вспоминаются его рисованные авторучкой черти или подобная же бесовщина: написать к такому-то числу полторы тысячи стихов, или его сатанинский крик " кикиморой", или его, на полном серьезе, замечание: " я и есть Пушкин"(?!.) и пр. и пр... " Стратегия" культ-уролога Пригова себя показала как всеохватывающее усилие по влезанию "без мыла" в любое выбранное им отверстие. И это очень нравится куратору женского пола и рода по фамилии Деготь, авторитетно заявившей в СМИ (не дословно, но суть!), что Пригов сейчас в искусстве и есть как раз то, что надо!.. Кураторы знают, что им надо в искусстве и какое искусство им нужно... Как видно из заключений специалистов, теперь, вслед за Кабаковым, произвольное искусство, поддерживаемое стратегией, и есть... раз... два... три - третий уже авангард!.. Потом будет четвертый, пятый... десятый. И в каждом должен быть свой Малевич. Что за авангард без профессии малевич!? Послушать некоторых здесь, так и гениальность уже становится чуть ли не профессией! Надо лишь представить прокураторам от культуры свою " стратегию", и дело в шляпе! Ты - небожитель!..
А между тем, "новые" богатые уже "запали" на авангард. И радикальность ...
Радикальная акция "Кулик против петуха", в результате которой у боевой птицы, принявшей чучело петуха, укрепленного на макушке Кулика, за реального соперника, просто разорвалось сердце. Она ведь, птица эта, не догадывалась о человеческой подлости, обязательно присущей теперь и художнику в его радикальной устремленности. После убийства Кулик пишет глумливый текст, в котором поясняет, что умерщвленная его искусством птица своей отвагой и бескомпромиссностью научила его, Кулика, особенному благородству, которого до сих пор он, Кулик, у людей не замечал... Тем не менее трудно не заметить, что такой опыт персоны Кулика действительно дорогого стоит: не много не мало - чужой жизни! Хочется даже, немного перефразируя классика марксизма, воскликнуть: "нечеловеческое искусство!". Похоже, в необычайно радикальных изгибах творчества Кулика намечается мания - на публике умерщвлять "братьев наших меньших". Сперва - зарезанный поросенок, потом - замученные "крещением" карпы, теперь вот - петух... Кто следующий? Следующий, по радикалистской логике, должен быть... (язык не поворачивается!) - человек. И если логика такая радикальная и впрямь неотвратима, то лучше бы человеком этим стал, извините, сам Кулик. Хотя и о подобном радикализме мы уже давно знаем. Вспомним радикального человека, сиганувшего с какого-то этажа на предусмотрительно разложенную на асфальте простынку. Вспомним итальянский вопль самого радикального журнала по искусству FLASH ART тридцатилетней, кажется, давности: "ИСКУССТВО В ОПАСНОСТИ!". В номере было разное ужасное: мужик, подвесивший себя за собственную кожу при помощи рыболовных крючков к потолку, рвущий кишки у трупов животных Херман Нич (1965!) из так называемой "Венской школы" и многое-многое другое - жутко радикальное по тем временам. Но те их времена буквально длятся здесь, на нашей нервной почве, как ни странно, уже треть века, в том числе радикальными усилиями все еще завоевывающего Москву авангардиста из Харькова...
Торопливое желание количественно хватануть радикали зьму и все в нем успеть, характеризует Кулика как художника нахрапистого и при этом очень разного. Бывают у Кулика в этой разности талантливо сделанные вещи. Но!.. Патент на изобретение рамы со стеклом-зеркалом на природе, подтягиваемом за бечевку для выразительности кадра, мы с Нонной Горюновой в своих "артефактах" имели еще в 1984 году, продолжая заметно использовать этот конструктивный принцип и в дальнейшем. И когда Кулик 20 лет спустя буквально так же использует наш прием-изобретение, выделяя его в структурную концепцию своих выставок - сначала в московской галерее "Риджина", затем в Мраморном дворце Русского музея и еще на одной выставке во Франции, где знакомый посетитель, увидев работы, воскликнул: "о... Франциско!", а прочитав подписи, пробормотал: "ууу... Кулик", - а куратор Деготь в каталоге к этому проекту ни слова не упоминает о нашем с Нонной приоритете, то как, скажите, к этому отнестись нам, авторам этого самого приоритета?!. Кулик - это не победа, это - испуг, как метафорически заметил один уважаемый мною художник...
Нусберг - эта фамилия стала забываться. И это естественно. Гребсун за последние почти сорок лет (!) ничего не сделал в искусстве. Окончательно имя его пока не исчезло лишь благодаря посмертной для художника бешеной его активности, направленной в смысл и волю других, в воровство задним числом их достижений. Но для культурологов и кураторов всех мастей память о Гребсуне имеет смысл, ибо он - первый такой умник, который, симметрично советской власти, старался организовывать искусство и культуру. Вечная ему - культ уроду из первых - за это память!
..............................................................................
Кого именно имел в виду мой собеседник-художник в разговоре, объявляя художников сволочами, - неизвестно. Он не называл фамилий. Но, будучи сам соотнесен с так называемой "школой Сретенского бульвара", упомянутых мною в вышеприведенном тексте персонажей знал хорошо.