Не только в Англии "легче перенести кладбище, чем реформировать академические программы". Как любая реформа высшей школы, переход на Болонскую систему в России воспринимается очень болезненно. У противников Болонского процесса есть весомые аргументы и возражения, среди которых самые резкие исходят от представителей точных и естественных наук. Но во всех ли научных областях неутешительный прогноз неизбежно превратится в реальность? Пытаясь понять, как влияет Болонская система на научную и преподавательскую деятельность в гуманитарной среде, мы обратились к польским коллегам, которые уже несколько лет живут и работают по новым правилам. На вопросы РЖ отвечает литературовед, переводчик, директор Института русистики
Варшавского университета Алиция Володзько-Буткевич.
"Русский журнал": Как изменилась ситуация в Варшавском университете после перехода на Болонскую систему?
Алиция Володзько-Буткевич: Польша подписала Болонскую декларацию вместе с 29 другими государствами уже в 1999 году, то есть в самом начале, когда процесс создания единого пространства высшего образования в Европе еще только планировался. Но с тех пор, как мы вошли в Евросоюз, большинство наших вузов стало реализовать положения Болонской системы. Мы тоже только начинаем: у нас, в Варшавском университете, вводится двухступенчатая система обучения: после первых трех лет студенты получат степень лицензиата (бакалавриат), а еще через два года - звание магистра. В следующие четыре года те, кто решат продолжить научную карьеру, будут учиться в докторантуре (бывшая аспирантура). Но уже несколько лет обязывает нас так называемая система кредитов (ECTS), то есть зачетных единиц, когда каждый предмет оценивается по балльной системе и каждый студент в процессе своего обучения должен набрать определенное количество баллов - то есть получить некоторый объем знаний с набором определенных предметов. На первой ступени обучения - 180, на второй - 120. Однако при этом студент может прослушивать курсы и набирать таким образом баллы на разных факультетах.
РЖ: С точки зрения преподавателя как вы к этому относитесь?
А.В.-Б.: В целом положительно. Я считаю, что у людей появляется больше возможностей для мобильности и индивидуальной корректировки своего обучения. Студенты из разных вузов и факультетов могут сами подбирать себе образовательную программу. Могут корректировать свой путь к профессии. Могут учиться не только в одном вузе, но свободно передвигаться по вузам Европы. Могут, таким образом, сравнивать уровень обучения в разных странах, одновременно знакомясь с этими странами, и расширять свои интеллектуальные горизонты. Это, несомненно, динамизирует и оживляет процесс обучения. Но не все коллеги с других факультетов со мной согласны, многим переход на Болонскую систему не нравится. Есть мнение, что она сильно понижает уровень высшей школы и в ней чувствуется отход от научной составляющей в пользу образовательной, которая, в свою очередь, основана на обучении определенной профессии, навыкам и умениям, не больше. Особенно это чувствуется на начальном уровне - на уровне лицензиата (бакалавриата . - О.О.), где, правда, мы вынуждены сокращать программы. Но уже на втором уровне обучения, а особенно на третьем, когда магистр остается в докторантуре, программы расширяются, изучение углубляется.
РЖ: Увеличилось ли количество студентов в Польше?
А.В.-Б.: Начиная с 1989 года увеличилось весьма значительно. Сейчас легче попасть в вуз. Ведь возникло большое количество частных вузов.
РЖ: Но частные вузы платные. А Варшавский университет - нет?
А.В.-Б.: Да, на дневном отделении обучение бесплатное. Но на заочном и вечернем отделениях приходится платить за учебу. Студенты, в том числе и заочники, получают стипендию, правда, им надо самостоятельно покупать учебники и оплачивать общежитие. Стипендия небольшая и зависит главным образом от оценок. И, как теперь часто бывает, наши студенты пытаются сами найти себе спонсора для поддержки учебы и поездок на конференции. В марте текущего года у нас состоялась международная студенческая конференция "Русский язык и литература в Европе". Именно студенты нашли спонсорские источники ее финансирования и издания послеконференционного сборника.
В Варшавском университете сейчас особенно сильны естественные и точные науки; их высокий уровень признан международным сообществом. Ценятся наши специалисты в области информатики, широко известны астрономы. Гуманитарные науки, увы, не достигают столь высокого уровня. Но такое положение характерно для многих университетов.
РЖ: В России практически не приживается система тьюторства (когда один преподаватель очень плотно и постоянно работает с 2-3 студентами), так как многие преподаватели вынуждены работать в нескольких местах, что сказывается на их научной деятельности. А как живется сейчас вашим преподавателям?
А.В.-Б.: У нас тоже преподавателям платят довольно мало, и поэтому многие из них до недавнего времени старались подрабатывать в разных вузах. Однако это сейчас ограничивается университетскими властями: преподаватели обязаны проинформировать вузовскую администрацию, какой вуз является их главным местом работы - в зависимости от этого они получают (или теряют) прибавки к зарплате, награды и другие бонусы. Кстати, уже несколько лет как наши сотрудники имеют право получать довольно высокую стипендию от ректора (1000 злотых в месяц) в течение года непосредственно за научную деятельность, если у них есть конкретные результаты в виде публикаций, реализации грантов и т.д. Это возможность получить деньги не за преподавание, а за научные исследования.
Нельзя не учитывать и возрастной фактор. Уходящее поколение профессуры (воспитанное прежней системой, но вынужденное признать нынешнюю) в большинстве своем махнуло рукой на науку и просто пытается выжить. Но уже выросло молодое поколение ученых, которые занимаются наукой con amore. Ведь в бизнесе или в разных фирмах они могли бы заработать значительно больше, чем в университете, но все-таки выбирают науку.
РЖ: А в Польше есть преподаватели-тьюторы?
А.В.-Б.: Что касается системы тьюторов... если она у нас существует, то только в начальной стадии. Есть в Варшавском университете тип обучения MISH (Межфакультетское гуманитарное обучение) для особенно активных, целеустремленных, талантливых студентов, которые сами составляют для себя интересующую их программу и реализуют ее с самого начала под контролем научного руководителя.
РЖ: Какая у вас преподавательская нагрузка и оплата труда?
А.В.-Б.: Адъюнкт, то есть кандидат наук, преподает 210 часов в течение учебного года (кроме того, его нагрузку составляют консультации, экзамены, опека над студенческими научными кружками и другие формы работы). За это он получает около 2500 злотых в месяц (один злотый равен сейчас около 2,7 доллара). Доктор наук и профессор - около 4000-4500 злотых. А пожилой профессор, после 65 лет, имеет право на скидку половины часов при тех же деньгах. К этому прибавляется еще надбавка за стаж. Существуют также надбавки за научную степень. Но от зарплаты отчисляются довольно солидные деньги в качестве налогов, медицинской страховки и т.д.
РЖ: Как себя чувствуют ваши коллеги-русисты из Академии наук?
А.В.-Б.: У нас еще жива Академия наук. Но с тех пор, как поменялась государственная система, из-за отсутствия денег там стало очень плохо. Не было средств поддерживать даже замечательную гуманитарную библиотеку, находившуюся в высотном здании Дворца культуры и науки, - в советское время к нам приезжали русские граждане, чтобы читать в этой библиотеке сам- и тамиздат. Сейчас эту библиотеку ликвидировали. К нам в Институт русистики пришла недавно коллега, замечательный профессор из Академии наук, просится в университет, говорит, что там полное запустение. Нет денег, нет контактов. Нет молодых сотрудников. Хочет работать со студентами. Мы ее с радостью принимаем.
РЖ: Как у вас оценивается научная деятельность?
А.В.-Б.: Обычно по количеству публикаций, а лучше бы - по количеству цитирования. Ведь не так важно, сколько ты написал, а то, как тебя принимает и понимает близкое профессиональное сообщество.
РЖ: Среди российских ученых довольно значительная часть (в большей степени представители естественно-научных направлений: биологи, физики, математики, химики) публикуется в международных журналах. И они готовы играть по общим мировым правилам. Но есть и другие исследователи (как правило, это представители гуманитарных дисциплин: филологи, историки, этнографы), которые не публикуются в международных журналах. И две эти ветви как бы живут в разных системах координат. А как в Польше обстоит дело?
А.В.-Б.: У нас тоже объявили, что особенно высоко оцениваются публикации в западных журналах на английском языке. Особенно мы должны стараться публиковаться в журналах, входящих в так называемый Филадельфийский список (список международно признанных изданий на базе данных Филадельфийского института научной информации. - О.О.). Но по большей части этот список пригоден для точных и естественных наук. Гуманитарных журналов там довольно мало. И мы, конечно, возмутились. Ну кому на Западе интересна польская русистика? А кому нужна полонистика на английском языке? Кто эти статьи будет читать? Два-три полониста? Так они все по-польски пишут. Даже самые лучшие наши работы могут в англоязычной филологической среде показаться не очень интересными. Большинство работ славистов "живет" на славянских языках. Это естественно. Так что я совсем не уверена, что филологов- русистов из всех стран должен обязательно объединять именно английский язык. Как для контактов, так и для исследований нам вполне подошел бы русский.
РЖ: В среде ученых-естественников нередко можно услышать: если ученый не публикуется на английском языке, его нельзя считать полноценным ученым?
А.В.-Б.: Что касается точных наук - я согласна. Но почему мы, слависты, должны признать приоритет именно англоязычных журналов, посвященных изучению славянских языков и славянской литературы, если они не являются для нас ведущими и лучшими? Да и на международных конференциях славистов русский очень часто является одним из основных.
РЖ: Есть исследования в гуманитарных областях, очень часто ориентированные на конкретное местное знание. Они могут быть связаны с местной историей, литературой и иметь важное значение для данной географической области, но каждая такая отдельная работа представляет весьма скромный интерес в международном сообществе.
А.В.-Б.: Я тоже считаю, что в наших областях язык - это ключ, но замки разные, потому и ключи должны быть разные.
РЖ: В вашем Институте русистики работают сорок человек. Так где же публикуетесь вы и ваши коллеги?
А.В.-Б.: У нас в Польше девятнадцать центров русистики только в государственных вузах. И почти каждый из них выпускает свое периодическое издание. Есть университетские издательства, которые публикует наши работы. Есть и общепольские - как, например, PWN (Государственное научное издательство - государственное только по названию, оно уже давно приватизировано). Мы и сами в рамках нашего Института русистики имеем право выпускать книги. Со стороны может показаться, что мы варимся в собственном соку. Но это не совсем так.
Мы поддерживаем научные связи со многими зарубежными центрами русистики. И обмениваемся публикациями, взаимно рецензируем их. Вот сейчас в Словакии выпускают словарь русских писателей. Я была одним из его рецензентов. Братиславские коллеги пригласили меня на конференцию с просьбой охарактеризовать в докладе новейшие польские научные работы по русской литературе конца XX - начала XXI века. То есть обмен информацией о нашей научной деятельности существует. Мы часто ездим на научные конференции, организуем их сами.
РЖ: А на каком языке вы публикуете ваши работы?
А.В.-Б.: На русском и на польском. И даем резюме на английском.
РЖ: В России в постперестроечное время снизился уровень диссертаций в гуманитарных областях. В качестве одной из мер по повышению качества диссертационных работ Высшая аттестационная комиссия недавно ввела систему "Антиплагиат".
А.В.-Б.: У нас она тоже применяется, особенно если речь идет о студенческих работах. Даже было предложение, чтобы отменить магистерские работы, так как студенты, увы, грешат переписыванием из интернета. Есть также люди, зарабатывающие сочинением по заказу дипломных работ. И не стесняются этой, по сути дела, преступной деятельности, вывешивают объявления... Что касается кандидатских диссертаций, то в гуманитарной области их качество тоже ухудшилось - возможно, потому, что в высшую школу проникает какой-то уровень школьного обучения. Даже сами темы кандидатских работ становятся мелкими, не приучающими к самостоятельным поискам. Уровень, конечно, снизился...
РЖ: А что предпринимается, чтобы его повысить?
А.В.-Б.: Квалификационный уровень ученых проверяется другим способом. Например, когда человек готовится к защите кандидатской диссертации, он должен сдавать экзамен по специальности. Так вот, сейчас этот экзамен принимает комиссия чуть ли не в восемь человек, которая проверяет его профессиональный уровень. А для защиты докторской ввели еще добавочного рецензента. Их было трое, а сейчас четверо: двоих назначает Совет факультета, а еще двоих - Центральная квалификационная комиссия, состоящая из профессоров, избираемых голосованием в Академию наук, аналогичная российской ВАК. Авторитет этих рецензентов очень высок.
РЖ: Это эффективно?
А.В.-Б.: В целом - да, хотя бывает, что на хорошие диссертации рецензент из Академии наук почему-то пишет отрицательный отзыв. Кроме того, в каждой области есть довольно узкий круг специалистов, поэтому мы понимаем, кто может, в принципе, попасть в такие "черные рецензенты". Их имена становятся со временем известны авторам работ.
РЖ: Есть еще в некоторых гуманитарных науках системная "дыра" - отсутствие общего информационного поля. Далеко не каждая научная область имеет общепризнанные журналы. Вот вы какие русскоязычные журналы читаете?
А.В.-Б.: Сейчас литературоведческих журналов в России и правда мало. Университеты издают свои вестники, в которых публикуются исследования их сотрудников. Издать книгу сейчас нетрудно - я бы даже сказала, что имеет место инфляция печатного слова. Почти каждый исследовательский центр выпускает свои книги.
Что касается русских литературных журналов, то, как известно, когда-то расхватываемые "толстяки" сейчас уже не привлекают умов. Впрочем, у нас они малодоступны, очень дороги, как и вся русская пресса. К счастью, есть интернет, а в нем богатое культурное русское пространство - библиотеки, литературные порталы, писательские сайты. Я, конечно, постоянная читательница сетевого "Журнального зала". С интересом читаю журнал "Новое Литературное Обозрение". Но такие журналы, как "Русская литература", "Вопросы литературы", "Литературная учеба", сегодня немного померкли. Не журналы, а издательства (например, научные - "Языки славянской культуры", "Дмитрий Буланин", "Индрик" или выпускающие художественную литературу "Вагриус", "Амфора", "Ад маргинем", "Лимбус Пресс" и многие другие) и их продукция привлекают сейчас мое внимание. Полезен для иностранца справочник о литературных и литературоведческих новинках - журнал "Книжное обозрение".
РЖ: Вы следите за русской литературой?
А.В.-Б.: Следить за ней практически невозможно. Как, впрочем, и за польской.
РЖ: Почему?
А.В.-Б.: Потому что раньше существовала "обойма" литературных имен, которые надо было знать и за которыми можно было наблюдать. А сейчас пишут очень многие (другое дело - как). Найти хорошего писателя среди множества публикующихся авторов очень трудно. В провинциальном городишке маленьким тиражом может выйти, допустим, замечательное произведение, но я о нем ничего не узнаю. Раньше, если даже в провинции появлялось что-то примечательное, об этом довольно быстро становилось известно. А сейчас меня может легко ввести в заблуждение реклама, пиар - я теряю время, чтобы прочитать книгу, которая этого не заслуживает, и не нахожу другой, значительной.
РЖ: Вы хотите сказать, что в советское время выдающиеся вещи были заметнее?
А.В.-Б.: Разумеется. Конечно, были вещи, которых мы не знали, потому что их не допускала цензура, но если что-то где-то выходило, мы знали. Также ориентировались, что происходит в русском зарубежье или в самиздате. А сейчас каждый второй мнит себя писателем. Студентка или топ-модель начинает писать, ее объявляют крупным литературным явлением. А на поверку оказывается - Эллочка-людоедочка. И как найти настоящую литературу в этом потоке?
То же самое касается литературоведения. Я вот недавно с радостью отрецензировала изданную в Кемерове год тому назад небольшую книгу А.В.Шункова " Жанр послания в русской литературе XVII века", которую привезла в Варшаву участница организованной нами научной конференции, сотрудник Кемеровского университета. Это оказалось очень интересное, глубокое исследование эпистолярного наследия царя Алексея Михайловича. Но как бы эта книга к нам попала, если бы наша гостья ее с собой не захватила?! Кто бы это исследование в Польше заметил? У этой книжки тираж маленький.
РЖ: Кто из современных русских писателей вас эмоционально задел?
А.В.-Б.: В 80-е годы я заведовала редакцией славянских литератур известного варшавского издательства ПИВ, составляла издательские планы, разыскивала таланты? Мне кажется, это умение во мне осталось. В 1995 году я пригласила в Варшаву мало тогда известного автора, выпустившего свою юношескую повесть в журнале "Знамя". Его звали Виктор Пелевин... Но он больше возбуждает эмоции у нашей молодежи, чем у людей моего поколения. А еще я переписывалась с Сергеем Довлатовым, выпустила в 1992 году первый польский сборник его прозы. Вот Довлатов уже тогда был мне очень симпатичен.
А недавно меня действительно задели стихи екатеринбургского поэта Бориса Рыжего.
Замечательный поэт с трагической судьбой, похожей на судьбу нашего легендарного поэта-самоубийцы Рафала Воячека. Иногда Рыжего называют современным Есениным. Конечно, у них разная поэтическая природа, но каждый из них обладал Божьим даром, это несомненно.
Читаю все, что связано с творчеством Д.Самойлова и Б.Слуцкого: "Поденные записи" первого из них и поэтический сборник "Без поправок" второго.
РЖ: А из прозы?
А.В.-Б.: Со времен Виктора Астафьева, особенно после его повести "Веселый солдат", сильно меня уже ничего не затрагивало. Теперь читаю с интересом Захара Прилепина ("Патологии", "Санькя"), Германа Садулаева ("Я чеченец"), рассказы которого переводит моя студентка, но прежде всего литературу нон-фикшн: дневники Георгия Эфрона, воспоминания Л.В.Аннинского о его семье, монографии Дмитрия Быкова и Натальи Ивановой о Б. Пастернаке.
РЖ: Что читают из русской литературы ваши студенты?
А.В.-Б.: Прежде всего Виктора Пелевина. В меньшей степени - Владимира Сорокина, Людмилу Улицкую, Людмилу Петрушевскую и Татьяну Толстую. И, конечно, массовую литературу: А.Маринину, Д.Донцову, Б.Акунина. Недавно студентка принесла мне несколько карманных томиков Алекса Экслера - вот и читаю, чтобы узнать ее вкусы, "Дневник Васи Пупкина". Есть любители русского театра - знатоки пьес Н.Коляды, Гришковца, Вырыпаева.
РЖ: Каково состояние польской русистики в целом? Какие у вас связи с Россией?
А.В.-Б.: Филологи из России, несомненно, стали мобильнее. Например, когда мы обратились к ним с приглашением участвовать в нашем проекте "Эго - документ и литература", они откликнулись немедленно. В марте текущего года мы провели уже вторую по счету конференцию, посвященную дневникам русских писателей, а также их записным книжкам и письмам. Приехали слависты не только из США, Израиля, Франции и ЮАР, Украины, Белоруссии, Латвии и Эстонии, но также из Томска, Кемерова, Магнитогорска, Владикавказа - словом, из самых дальних концов России.
Но дело не только в личных контактах; на расстоянии мы тоже стараемся следить за тем, что делают наши российские коллеги. Например, то, что происходит в РГГУ, особенно в плане методологии, кажется нам очень интересным.
Что касается польской русистики, то надо учитывать, что нам недоступны русские архивы. Недавно я ознакомилась с биографией Алексея Варламова "Алексей Толстой" в серии ЖЗЛ. Там подняты огромнейшие архивные материалы. У нас нет таких возможностей. Мы занимаемся анализом текстов с помощью тех или иных литературоведческих методов и продолжаем исследования русско-польских культурных, в частности литературных, связей. Очень много интересного материала связано с темой "Польские писатели и Россия". Так, в литературном музее имени Адама Мицкевича в Варшаве хранятся письма Вл.Ходасевича к Юлиану Тувиму. Есть материалы по русскому Зарубежью: у нас ведь во время первой, послереволюционной эмиграции жили русские писатели - среди них Дм.Философов и В.Гомулицкий, ставший со временем польским писателем; есть богатая эмигрантская пресса межвоенного периода. И наши слависты много публикуют: наиболее интересующие их эпохи русской культуры - это Серебряный век и текущий литературный процесс, в частности феномен русского постмодернизма.
Возвращаясь к Болонской системе, замечу еще одно. В рамках этой программы европейские вузы могут обмениваться студентами и научными сотрудниками. Мы можем ездить во все страны Евросоюза, если заключили с соответствующими научными центрами договоренность о сотрудничестве. Но, как ни парадоксально, мы, русисты, не можем по этим программам ездить в Россию, которая еще не перешла на Болонскую систему. Однако надеемся, что скоро такая возможность появится.
Беседовала Ольга Орлова