Петер Хандке. Калий. История начала зимы. Изд-во "Suhrkamp-Verlag". Франкфурт-на-Майне. 2007. 161 с.
Закладка
Любой литературный критик с осторожностью приступает к новым вещам Петера Хандке. Не только после гусарской атаки автора на общественное мнение о войне в Югославии книгой "Страна Хандке". Не сказать, что волнение улеглось, но стало чуть-чуть спокойнее, осталось как бы некое преследование. Хандке, надменный и кроткий, является поэтом полемического и пророческого тона, но одновременно и восприятия на уровне чувств. Культу его творчества давно уже противопоставляется подозрение в безвкусице и киче. Общеизвестное разделение мнений критиков проявилось и в его новой книге "Калий". В то время как у одних дух захватывает от мифологического полета фантазии, другие умирают от слащавости и скуки.
Время и избавление
Заглавие "Калий" указывает, прежде всего, на разработку месторождений солей калия и добычу удобрений. Но Кали (немецкое название книги Хандке) - это также и имя индуистской богини смерти и реинкарнации. Ее представляют чаще всего воинственно черной, с несколькими руками и увешанную человеческими черепами. И все же эта богиня одновременно мать и спасительница, ее рука поднята как бы для благословения и утешения. Ее разрушительная сила направлена не против людей, а против демонов, которые в ней самой. Кали изгоняет вредный дух и хаос и показывает путь к окончательному освобождению. Жизнь, которую она отбирает, она же дает вновь.
Именно в этом противоречии между демонами и святостью, временем и избавлением находится книга Хандке. "Калий" рассказывает высоким поэтическим стилем историю одной знаменитой певицы, которая уходит от суеты городского модерна и оказывается в архаическом деревенском нигде где-то в центре Европы.
Это страна как бы часть ее детства, "укромное место", где люди живут вне законов обогащения и нарастающего темпа жизни. Мир здесь остался "трогательным и захватывающим". Это место огромных соленых отвалов. Наполовину остановившееся производство удобрений стало местом сбора тех, кто бежал от бушующей повсюду необъявленной "третьей мировой войны": "Но беглецы этого нового тысячелетия нигде не могут найти себе место... они все время под ударом. Каждый по своим причинам, они оказались здесь... Они выжившие, и в своей борьбе за выживание они растеряли всю тягу к жизни".
То, что сначала появляется как постисторическая мечта, становится обостренным настоящим; более того, в этом "укромном местечке" уже несколько лет не рождаются дети, а родившийся наконец ребенок исчезает. Совершенно очевидным на фоне проблематики миграции, интеграции и старения является направление этих пассажей (поделенное на несколько персонажей), но в то же время феноменальным ясновидящим не хватает проницательности. Вообще, "Калий" не скупится на резкие выпады и критику на засилье масс-медиа и диктатуру современности, мира "аппаратуры, клавиатуры и систем", который проявляется в культуре мобильных телефонов и телевидения. Обществу как единому целому грозит забвение самого себя: "Вы объявили жизнь, это главное, великое, сделали ее ничтожным нулем, стерли со стола вместе с самим столом". Очень богатым на эпизоды, которые полны поэтическими сценами и сюрреалистическими моментами, становится уход от этого мира женщины. Если она была "другой", тогда, когда она была певицей, то теперь она просто становится жрицей. Время мечтаний и темнота висят на ее пути, на боковых дорожках и обходных путях не действуют законы логики. Вещи и ландшафты вспыхивают как знаки прощания и напоминают своей заколдованностью поэзию Рильке и Георга. Эксцентрическими являются люди, которые проходят мимо. Они театрально проигрывают весь спектр человеческих чувств и жестов. Они располагают к себе певицу, но эти встречи мимолетны. Она не поддается даже агрессивной любви своей матери. Она предназначена только ему, владельцу этого соляного рудника. Их любовь друг к другу и будет смертью обоих.
Страшная красота
Страшной красотой, забавной меланхолией и ясным ужасом веет от "Калия". Мягкий и брутальный, эгоистично и с самопожертвованием действуют фигуры. Все они кажутся наполненными чувством вины и стремлением к покаянию. Хандке виртуозно играет на противоречиях (над идиллией проносятся боевые самолеты), на образах (обугленная книга) и на чудесах (гигантский шаг певицы). Нельзя не заметить то, что происходит из индуизма и из европейской литературной традиции: Новый Завет ("Соль жизни"), мистика, сказки (то, что было сказано, должно быть и сделано), эпос, роман воспитания, фильмы road movie. Прекрасно представлена романтическая мифология горного дела, но есть и Фауст, звучит и гора Венеры Вагнера. Сильное впечатление производит сравнение горы калия как нечто похожее на Вавилонскую башню: глубоко под землей горняки снова начинают понимать язык друг друга. Центральный мотив спасения - это мотив с ребенком, который снова повторяется в китайской притче об исчезновении, еще до того, как приводится в исполнение смертельный приговор влюбленным. Смерть - это совместный уход под землю в лабиринт шахт, к первозданной природе, "как можно дальше от современного мира", туда, куда и тянет беглецов. У них и остается только от их мечтаний "одна страстная молитва".
Антипатетический минимализм
Патетически сверкает в конце новая жизнь - Петер Хандке не жалеет красок, рисуя апофеоз ребенка. Времена изменились. "Мечты вернулись: Смотрите, смотрите-слушайте, слушайте", - говорит он устами жены пастора. Еще не потеряно благо истории, снова и снова случается "одно из божьих мгновений", а с ним и полнота чувств, и истина. "Страшно" быть далеко от Бога, преодолевается застой и инертность, наследие бесстыдного и бездушного поколения, которое "ничего, кроме зла" не принесло в этот мир и от "ежедневного безумного страха" перестало рожать детей. Наконец стало опять возможно "поддерживать друг друга".
Конечно же, это очень мессианский пророческий пафос. Некоторым это совершенно не понравится. Но в своей книге Хандке совершенно четко открывает свои эсхатологические мечты. Глубокая ирония его поэтического метода придает неповторимый шарм его Евангелию. Рассказчик не просто попадает в зависимость от перспективы произведения, но и периодически теряет контроль над происходящим, старается соблюсти антипатетический минимализм режиссуры, быстро меняет временные формы и ломает фикцию, чтобы сделать всю композицию еще более художественной. Серьезность замысла и самих идей романа "Калий" подрывается наращиванием синкретизма идей, почти уничтожается этим. Мистика превращений тяжело вписывается в огромное количество ссылок. Второстепенному (тому, что автор сам так критикует) он сам и подвержен. "Калий" Петера Хандке оказывается текстом исследования личности. Религиозно-музыкальные души увидят себя в самом развитии событий, скептики будут придерживаться другого мнения о том, что вдохновляет эту книгу. Но и те и другие внутренне почувствуют поэтическую силу большого поэта - его не смутила утопия возражений, которых становится все больше и больше, как будто бы в этом и есть спасение. Тут есть возможность помолиться, и помолиться страстно.
Источник: "Neue Zurcher Zeitung"
Перевод Ивана Успенского