Рассказывать историю. От документа к вымыслу. Составитель: Тулио Де Мауро. Предисловие: Надя Фузини. Издательство: Мондадори. 2006 г. 520 с.
Правомерно ли считать исторический роман "преимущественно второстепенным жанром, как это принято в итальянской литературной традиции"? - задавался вопросом Джено Пампалони в некрологе о Марии Беллончи. Прав ли был Берше и ошибался ли Мандзони? И не стоит ли поверить тому же Аристотелю, утверждавшему, что поэтический вымысел правдивее всякой правды?
Эти вопросы прямо или косвенно рассматриваются в книге "Рассказывать историю. От документа к вымыслу". В недавно изданную книгу вошли результаты исследовательской работы, предпринятой по замечательной инициативе фонда Беллончи. В 2002 году в итальянских и иностранных университетах был объявлен конкурс на участие в исследовательской работе на тему "Жанр исторического романа". Между двадцатью двумя молодыми литературоведами были распределены годовые гранты на проведение серии исследований, которые осветили бы проблему соотношения художественного и документального в жанре исторического романа.
Первое открытие в этой ценной работе показало, что по странному стечению обстоятельств в итальянской литературе XX века создавалось поражающее количество исторических романов. Среди авторов, работавших в этом жанре, можно назвать Пиранделло, Банти, Де Роберто, Шаша, Витторини, Беллончи, Стриано, Вассалли, Эко. Имена столь прославленных итальянских писателей свидетельствуют не только о количестве и качестве произведений, но и о важнейшей функции, которую выполнял и до сих пор выполняет исторический роман в системе литературных жанров, особенно если вспомнить его недавнее тотальное преображение, например, у Умберто Эко. По словам Нади Фузини, написавшей предисловие к книге, исторический роман изначально неразрывно связан с важнейшими проблемами исторической памяти, осознанием себя в истории, с проблемой нашей неминуемой близости к смерти и нашего непоправимого несовершенства. Он хранит в себе привилегированную связь с глубокими антропологическими слоями, затронутыми литературным вымыслом, человеческой фантазией, пытающейся каждый раз внести свои изменения в ход истории. В наше время широкого распространения окололитературных текстов, поистине вавилонского языкового смешения, неистовствующего после крушения всех поэтик, исторический роман играет роль своеобразного сторожа вечных ценностей. Однако это касается, пожалуй, только его жанровой семантики, поскольку характерное для конца XX века мифотворчество нашло в нем широчайшее отражение.
Наиболее ярко освещенными в книге и знаковыми для XX века можно назвать два примера: сочинение Лучано Бьянчарди (60-е годы), в котором эпоха итальянского Рисорджименто представлена как небывалый всплеск самокритики, и литературные фантазии Марии Беллончи на тему "приватного возрождения", занимавшего ее мысли, начиная с первого издания "Лукреции Борджиа" (1939) до ее последнего романа под одноименным названием "Приватное возрождение", изданного в 1985 году, незадолго до смерти писательницы. Я остановлюсь на произведениях Марии Беллончи, поскольку написанная ею в форме романа биография Лукреции Борджиа и последний биографический/автобиографический роман об Изабелле Д'Эсте/Марии Беллончи, в котором писательница достигает полной художественной зрелости (в книге этим произведениям посвящены два эссе Фалескини Лернер и Антонелли), представляют собой не только путь писательницы к своему последнему шедевру, но также и единственный в своем роде пример того, на что способна литература там, где, по словам Мандзони, ...история соединяется с вымыслом".
Поначалу в биографии Лукреции Борджиа, дочери одного из самых романтических и романтизированных персонажей в истории католической церкви папы Алессандро IV, писательница идентифицирует себя с так называемыми осведомителями, населявшими папский двор в XVI веке и располагавшими самой обширной информацией о сильных мира сего. Беллончи запрещает себе всякую вольность по отношению к фактам, даже на уровне письма писательница пытается выдержать стиль старинных текстов. В своем романе Беллончи занимает отстраненную позицию детектива, скрупулезно расследующего вверенное ему дело. При реконструкции исторических событий писательнице даже удается внести уникальный исследовательский вклад в историю жизни Лукреции, который может составить конкуренцию работам профессиональных историков. Сорок пять лет спустя Беллончи приступает к своему последнему роману, который будет задуман уже как автобиографический. Поводом к написанию романа послужила жизнь Изабеллы Д'Эсте. После кропотливой работы с документами Беллончи отказывается от всякого следования реальной истории, она больше не реконструирует факты, а рисует воображаемую жизнь мужчин и женщин той эпохи. Историческим документам Беллончи предпочитает вымысел как более истинную субстанцию для писателя, работающего в жанре исторического романа, она проходит путь от сопереживания (в "Лукреции Борджиа") до полного отождествления себя со своим персонажем. Беллончи смело движется по историческому пространству, превратив его в пространство чисто художественного произведения, и вымышленные детали делают исторический персонаж - Изабеллу Д'Эсте - вполне романным персонажем. Так, посредством привнесения воображаемых событий писательница входит в своеобразный диалог с известными историческими героями, которых изображает. "Я перевоплощусь в Изабеллу", - заявила Беллончи и сделала это.
Беллончи творит историю и в то же время сочиняет свою автобиографию, вписывая большой круг истории, рассказывающей о великих людях и событиях, в маленький круг частной жизни, где писательница может встретить и саму себя (например, в комнате, заставленной часами, где Изабелла уединяется для написания своих воспоминаний). Беллончи создает метатекстуальное и надысторическое пространство, которое населяют архетипические образы, приходящие и уходящие, согласно циклическому движению обновляющегося мифа.
Перед смертью Беллончи уходит в воображаемую реальность, полностью отождествляя себя со своей героиней Изабеллой Д'Эсте. И действительно, судьбы этих женщин были во многом схожи. Претерпевшие в жизни немало горьких поражений, они обе побеждают на литературном поприще. Изабелла Д'Эсте и Мария Беллончи как будто бы связаны магической родственной близостью, исключающей присутствие остальных; они обе создавали себя заново, на грани между миром живых и давно ушедших, они вместе входят в область мифа, в котором испокон веков берут свое начало все рассказанные истории. "Мой секрет в воспоминаниях. Оторванная от мира, неподвижная, я нахожусь в сильнейшем напряжении, которое движет мной в той комнате, где мои сто часов производят разные удары на разные лады <...>. Покуда мы живем, существует лишь одно время, настоящее", - писала Мария Беллончи.
Беллончи, пожалуй, стоит гораздо ближе к Мандзони времен написания "Обрученных", чем к Мандзони - старому теоретику, критикующему свой роман за смешение в нем исторической действительности и литературного вымысла. Берше все же был совершенно прав, когда в своем письме "К друзьям Италии" (1829) призвал настоящих "гражданских поэтов", создающих свои произведения для народа, а не для "парижан" (французских оккупантов) или "готтентотов" (участников одного из движений за объединение Италии), к пренебрежению историческим фактом ради того, чтобы приблизить читателя к участникам исторических событий, созвучных сегодняшней ситуации.
Из подобной веры в поэтический дар как главный дар, данный человеку, возникла Объединенная Италия, сначала существовавшая лишь как литературный вымысел эпохи Рисорджименто.
Писатели прошлых столетий уже давно доказали нам своими произведениями, что вымысел, торжествуя с диалектической точки зрения над простой фактуальностью, является необходимым инструментом для понимания как прошлого, так в равной степени и настоящего. Сегодня, при таком количестве желающих спекулировать на якобы исторической правде, при нынешней моде на псевдонаивный неореализм, приверженцы которого думают, что достаточно лишь держать камеру включенной, чтобы реальность рассказала сама о себе, было бы нелишним вспомнить, что западная литературная традиция основывается на старой идее Аристотеля, согласно которой антоним фальши - это не правда, а вымысел.
Источник:"Tutto Libri"
Перевод с итальянского Милы Сабуровой