Ален Бадью. Бытие и событие / Being and Event By Alain Badiou, Translated by Oliver Feltham, Continuum, 2005. Hardback, 526 pp.
От редакции: книга Алена Бадью "Бытие и событие" является основным вкладом этого известного французского философа в современную онтологию. Пока перевод этой книги на русский язык лишь готовится, мы представляем рецензию на англоязычное издание этого фундаментального труда, демонстрирующую восприятие идей французского философа #1 на сегодня извне континентальной среды интеллектуалов. Визит Алена Бадью в Россию с публичными выступлениями ожидается в марте наступающего 2008-го года.
Ален Бадью стал звездой в определенных кругах англоязычной академии в 2001 году, после публикации книги "Этика: очерк о сознании зла" ( Ethics : An Essay on Understanding Evil). Распропагандированный Славоем Жижеком мыслитель, позиционировавший себя как противник, с одной стороны, "постмодернизма" и, с другой, более современного (Левинас-Деррида) "этического поворота" в философии, предпринял в своей "Этике" амбициозную попытку построить каркас нового философского проекта с весьма прямыми и однозначными политическими импликациями. Работа "Бытие и событие", написанная за пять лет до "Этики", но переведенная на английский язык через четыре года после нее, служит обоснованием этой философской программы.
Если внимательно присмотреться к истории французской интеллектуальной жизни последних десятилетий, выяснится, что Бадью всегда выступал в качестве второстепенной, но "каталитической" фигуры, особенно заметной на критических рубежах и поворотах философского дискурса. В конце 1950-х годов он обратил внимание своего учителя Альтюссера на работы Жака Лакана. В 1960-е провел серию телевизионных интервью с такими философами, как Жан Ипполит, Реймон Арон и Мишель Фуко. В 1970-е проиграл в конкуренции за контроль над University of Paris VIII (Vincennes) [подразделение Парижского университета, созданное в 1969 году, по следам событий 1968 года, и отличавшееся поначалу крайним радикализмом] Жилю Делезу. А в 1980-е написал "Бытие и событие".
Грубо говоря, смысл "Бытия и события" состоит в том, что в этой работе прежние - откровенно маоистские - взгляды Бадью трансформировались в плане содержания, но сохранили свою структуру. Событие (революционное) занимает в этой архитектонике центральное место. Однако оно больше не понимается как исключительно политическое, и оно уже не подчинено экономическому "базису". Согласно пост-маоистской трактовке Бадью, в дополнение к политической сфере, событие может произойти также в художественной, научной или любовной областях.
В интерпретации Бадью событие - это радикальный разрыв с "обыденностью" во всех ее проявлениях: с тем, как понимается мир, и с повседневной социальной практикой (это очень похоже на смену парадигм по Куну). В этом отношении Бадью близок к французской феноменологической традиции: он мыслит событие в широко трактуемых хайдеггерианских категориях. Однако есть и отличие, причем серьезное - Бадью иначе понимает категорию "бытие". Если для Хайдеггера бытие есть событие, то для Бадью бытие - это дополнение к событию, точнее, почва, на котором оно произрастает, ибо бытие есть то, с чем событие радикально порывает (позиция Хайдеггера менялась со временем, но, тем не менее, она может служить полезным контрастным фоном для уяснения взглядов Бадью).
Согласно Бадью, бытие существует не только в
"презентированной", но также и в "репрезентированной" - официально организованной и структурированной - форме. Пример Бадью: семья, как "репрезентированная" государством (согласно официальным данным и т.п.; для Бадью значение слова "государство" легко перемещается между онтологическим и политическим смысловыми полями), может состоять из двух родителей и ребенка. Но в ней может существовать и второй, "тайный" ребенок, живущий в подвале и скрывающийся при появлении официальных представителей (здесь приходит на память ситуация из "Убить пересмешника"). Этот ребенок "презентирован", он представлен на определенном уровне онтологического существования, но, входя в состав семьи, он не "репрезентирован".
Произведенный таким образом пересмотр структуры бытия усиливает потенциал события и открывает новые возможности для теоретизирования в этом направлении, в том числе и довольно "строгого" (хотя скорее в альтюссеровском духе, нежели в модусе англо-американской аналитики). "Событийные поля" - места, из которых проистекают события, - характеризуются специфическим несоответствием между презентируемым и репрезентируемым. Событие радикально изменяет ситуацию, из которой оно произросло: так, в случае любовного события мир представляется влюбленной девушке в корне отличным от того, каким он был до встречи с возлюбленным (розы пахнут слаще...).
Бадью отходит от феноменологической традиции, всячески подчеркивая конститутивную роль события в формировании субъекта. Он несколько неожиданно солидаризуется в этом вопросе с представляющимся несколько "замшелым" и определенно вышедшим из моды Сартром, делая акцент на первичности выбора: индивид становится субъектом только после того, как делает экзистенциальный выбор - принимает решение быть верным событию. Вследствие различия между бытием и событием - на жаргоне Бадью это звучит так: "ввиду принципиальной нерешенности события", - событие может достичь успеха в преображении обыденности только путем коллективного усилия верных ему субъектов.
"Бытие и событие" организовано вокруг слогана: "Онтология - это математика". Под математикой Бадью подразумевает теорию множеств с эпизодическими экскурсами в теорию чисел и универсальную алгебру. (Интерес Бадью к математике не так уж неожидан в контексте тенденций современной французской философской мысли. Вспомним о концентрированных и, подозреваю, нечасто прочитываемых математических пассажах в таких работах Делёза, как "Различие и повторение" и "Логика смысла"). Это не школьная математика; Бадью опирается прежде всего на новейшие математические открытия. Его попытка объединить математику и онтологию привела к появлению книги, насыщенной математическими терминами, формулами и уравнениями, перемежающимися с философским дискурсом. Пример навскидку: "Одно из принципиальных положений онтологии гласит: среди всех мыслимых множеств счетное множество обладает наименьшей мощностью. Иными словами, "класс", сформированный из равномощных множеств, содержит в себе по меньшей мере одно счетное множество" (с.270).
Подобно тому, как Хайдеггер апеллирует в первую очередь к Бытию, Бадью рассказывает нам историю, в основе которой лежит свойственное грекам изначальное отождествление философии и математики. Но это отождествление было впоследствии утрачено ("забыто"), хотя оно время от времени возобновлялось ("вспоминалось") в философской традиции - например, у Паскаля, Лейбница и Лакана.
Обращение Бадью к математике можно трактовать по-разному - либо как апелляцию к авторитетному дискурсу, либо как органическую часть своеобразного философского проекта. Ссылки на малоизвестные имена теоретиков, входящих в "мелкобуржуазный истеблишмент" американской академии, - это образчик апелляции к авторитету; хайдеггеровское конструирование философского проекта вокруг категории бытия - образец органического мышления. Боюсь, что апелляция Бадью к математике во многих случаях ближе к первому, чем ко второму типу философствования.
Прочитав 434 страницы текста, перенасыщенного математическими уравнениями и снабженного двенадцатью приложениями с математическими доказательствами и "словарем" впридачу, читатель призадумается: стоило ли ему пускаться в столь дальние странствия? (Продолжение этой книги, 630-страничный "кирпич" под названием "Бытие и событие, том 2: Логики миров" [ Being and Event Volume 2: Logics of Worlds], было опубликовано во Франции в марте 2006 года). Стоит ли овчинка выделки, если вся эта математическая машинерия породила до сих пор лишь тонкую и прямолинейную философскую брошюру - "Этику"?
Что же касается содержащейся в "Бытии и событии" теоретической машинерии, то она, безусловно, интересна и по-своему эвристична. Приведу два взаимосвязанных примера того, какими потенциальными возможностями (не вполне реализованными в самой книге) обладают вводимые Бадью категории. Различие между презентированным и репрезентированным может оказаться полезным для понимания отношения между законом и прецедентом. Закон репрезентирован как система, например, в учебниках по юриспруденции; частные случаи презентированы, особенно в зале суда. Не все то, что презентировано, репрезентировано, и, может быть, не все то, что репрезентировано, презентировано. Из работы Бадью явствует, что выявленные таким образом различия создают предпосылки для революционных событий в правовой сфере: они чреваты драматическими и непредсказуемыми переменами. Второй пример. В международном контексте верность того или иного государства закону может быть понята как верность определенному (возможно, воображаемому) основополагающему событию. Если это так, то, следуя логике Бадью, надо будет признать, что ответственное следование закону основывается в конечном итоге на квази-субъективном выборе.
Вокруг Бадью возник сегодня определенный ажиотаж, находящий выражение в набирающей обороты индустрии переводов его работ на английский язык. Недавно были опубликованы два введения в его философию (книга Питера Холлуорда "Бадью: приверженность истине" - Badiou: A Subject to Truth - отличается особой ясностью и полнотой) и два сборника статей о нем; на подходе несколько переводов его новых текстов, неизвестных англоязычному читателю. Книга "Бытие и событие" чем-то напоминает журнал Vogue: она может раздражать излишним количеством страниц и недостаточной насыщенностью содержанием, но это то, о чем сегодня говорят - и в некоторых отношениях она, безусловно, заслуживает серьезного разговора.
Перевод Иосифа Фридмана