Общение Путина с нацией оставило странное ощущение - как будто двое встретились специально ради того, чтобы сказать друг другу нечто важное, попили кофе, потрындели о погоде и видах на урожай, а потом так и разошлись - каждый при своем. Последний вопрос "от телеведущих" - а почему это, собственно, вдруг решили говорить с народом именно сейчас? - как нельзя лучше иллюстрирует эту повисшую в воздухе недосказанность.
Чего ждали избиратели - понятно: они ждали, что Путин "зажжет", т.е. зарядит своей энергетикой вянущую социальную реальность. Путин же на фоне остальных выглядел как заяц с необычной батарейкой на фоне зайцев с обычной: работает, конечно, в десять раз дольше, но рано или поздно тоже выдыхается. Хотя выдыхается тогда, когда остальные зайцы вокруг уже полные трупы.
Собственно, одна из самых неприятных для меня особенностей ситуации состоит в том, что от Путина, как от пророка, ждут чуда, а он вместо этого читает нудную проповедь, как будто он не мессия, а книжник и фарисей. Я в этой ситуации всей душой на стороне книжников и фарисеев: хотите чуда - идите к Грабовому. Но ожидания "путинского большинства", кажется, устроены прямо наоборот.
И, тем не менее, основной политический сигнал все-таки был Путиным озвучен.
Интрига - в самом моменте. Такие мегадиалоги обычно бывают приурочены к подведению каких-нибудь итогов. А потому чаще всего эти мосты с населением случаются в декабре, под занавес года. То, что он случился в неурочное время, заметили многие - а Брилев так даже и задал по этому поводу вопрос президенту. Из ответа Путина понятно, почему это случилось в сентябре.
Сейчас открывается не просто политсезон, а новое поле политики. Власть пытается заново научиться тратить деньги и анонсирует соответствующую кампанию. С долгосрочным прицелом организовать вокруг этой новой задачи силовое поле дискуссии.
Тут дело вот в чем. Никто не заметил, как в девяностые годы произошла полная деградация государственных механизмов реализации решений - т.е. института целевых государственных программ. Даже приняв решение и выделив под него деньги в необходимом объеме, власть не могла быть уверена, что оно будет выполнено. Как показал проведенный уже в 2004 году аудит, большинство ФЦП (федеральные целевые программы) не достигали никаких целей. Если деньги не разворовывались - значит, они просто уходили на ветер. То есть воровство стало чуть ли не единственным хоть как-то работающим механизмом перераспределения.
Но эта ситуация в конце концов была переломлена. К власти пришла группа людей, которые повесили на двери кабинетов таблички, где алмазами по золоту была выложена фраза "денег нет и не будет", и закрыли эти двери для приема любых "бюджетников". В результате после возврата внешних долгов (какая ни есть, а все альтернатива воровству), образовалась ситуация, когда власть собирает с населения деньги и складывает их в кучку за той самой дверью с табличкой. И ничего с ними не делает.
В этом году начальство наконец осознало, что эта ситуация является попросту опасной. То есть если продолжать так делать, то рано или поздно возникнет вопрос - а зачем вообще нужна эта контора, которая зачем-то отнимает у нас деньги и потом сидит на них, как дракон на сокровищах?
Дело в том, что эта скопившаяся у власти куча денег начиная с какого-то момента стала главным производителем "революционной ситуации" в стране. Вся наша революция - она, в каком-то смысле, по поводу того, с какой стороны и как пилить стабфонд. Никто никогда не признается (в том числе зачастую и себе), что именно это является целью, но уже ясно, что здесь и лежит главный приз.
Тут очень простая арифметика: по мере роста активов издержки на их безопасность растут экспоненциально. Если у вас два миллиона, то защитить их не в два, а в четыре раза сложнее, чем если у вас миллион. Соответственно, пока госбюджет был чахлым, интерес к нему был настолько низок, что он вообще был второстепенным фактором политики. Сегодня же это фактор #1.
Иначе говоря, назрела дилемма: либо навешивать на дверь новый замок и ставить еще больше высокооплачиваемых охранников (будучи все равно в постоянном страхе по поводу их благонадежности), либо же начинать частями что-нибудь из-за двери выносить. Желательно - минуя толпу тех самых "альтернативных бюджетников", которые по привычке не прекращали стоять под дверью все те годы, пока на ней висела табличка.
Но здесь обнаружилось сразу две проблемы. Одна - в том, что менеджмент затрат есть столь же сложная компетенция, сколь и менеджмент доходов; но если под первую качественные кадры худо-бедно есть, то под вторую их нет в принципе.
А вторая - в том, что в полудохлой политсистеме крайне трудно идет процесс выработки консенсуальных решений по поводу того, куда тратить общие деньги. Собственно, этот второй вопрос в большинстве стран и есть главный вопрос политики - но у нас сегодня нет даже языка, на котором это можно было бы обсуждать. Путинское телевыступление - это попытка предложить такой язык.
Главная же недоговоренность, кажется, состоит в том, что Путин так и остановился на разговоре о деньгах. То есть на известном мотиве про "как еще мы, начальство, можем улучшить жизнь простых россиян". Но дело в том, что собственно деньги в нашей системе опять перестали быть дефицитом, каким они были в 90-х годах. Не в том смысле, что их не хотят. Конечно, хотят; но самими по себе деньгами сегодня уже никого не купишь. Гораздо более дефицитным ресурсом является власть - просто потому, что она сконцентрирована фактически в одном месте. И, собственно, коррумпировать революцию можно одним-единственным способом - если начать делиться с ней властью.
Но для этого нужно диверсифицировать сам предмет власти - то есть создавать новые поля, "вспашка" которых будет политически интересной. Одним из таких полей в принципе могут стать программы создаваемого в 2006 году Инвестфонда. Другим - все те многочисленные социальные инициативы, которые озвучил президент в сентябре. Если это получится, тогда политическая дискуссия, в конце концов, перестанет вертеться вокруг одного-единственного вопроса - о том, пойдет или не пойдет Путин на третий срок.
Что касается "третьего срока", то в сегодняшнем разговоре с населением, кажется, наконец обнажилась основная пружина этой темы. Дело в том, что социология вопроса повергает неискушенного человека в глубокое недоумение. Оказывается, что среди тех, кто не поддерживает политику Путина или никак к ней не относится, довольно высок процент тех, кто хотели бы третьего путинского срока. В то время как среди "путинского большинства" по этому поводу раскол - многие из сторонников Путина считают, что он обязан уйти в 2008 году.
Объяснить это можно одним-единственным образом. В "путинском большинстве" считают систему достаточно прочной для того, чтобы не бояться смены лидера страны - и, значит, можно требовать от Путина соблюдения им самим гарантированных правил. В то время как у остальных такого ощущения прочности системы нет - они по-прежнему, как и в начале первого путинского срока, считают президента единственной устойчивой опорой политсистемы. И потому инстинкт самосохранения заставляет их настаивать на пролонгации "эпохи Путина", даже если она им не нравится. Иначе говоря, это травматическая, консервационная эмоция.
Но, в любом случае, и те и другие едины в одном. За разговорами о "третьем сроке" они скрывают не столько желание "сохранить Путина любой ценой", сколько свое к нему категорическое требование "любой ценой" сохранить устойчивость политической системы и имеющихся у них сегодня список прав и гарантий. Эта система отождествляется с Путиным, и потому единственной формой для выражения остается обсуждение "проблемы-2008".
Иначе говоря, как в известном анекдоте про тещу и кремлевскую стену, "крутись как хочешь, но похороны завтра". Правда, тут все еще сложнее, чем в анекдоте: "крутиться" нужно как-то так, чтобы и церемонию с покойником провести, и вдобавок остаться после нее дома внуков нянчить. Вот Путин, собственно говоря, и "крутится".