Забавная тема, о которой уже приходилось писать; однако же, не могу отказать себе в удовольствии лишний раз подумать о таких смешных вещах. Есть такой известный факт: сексуальное поведение человека, уникальное и непостижимое, как ему кажется, часто зависит от его социальных, классовых даже координат, и - оно сильнейшим образом меняется, когда мы переходим с этажа на этаж. Особенно это касается женщин: мужчины, в силу своей известной биологической полигамности, почти не озабочены вопросом "можно или нельзя?", у них, за вычетом случаев глубокой веры в Бога или в семью, имеется только "хочу - не хочу". А вот у женщин "правила дорожного движения" в постели действительно имеют значение. Что будет, если определить эти правила социально?
На уровне крестьянского "мiра", традиционной общины, явно правит принцип "пока молодая, гуляй, а вот семью и хозяйство не трожь". То есть реальное деревенское поведение в юности мало обременено "моралью", а сеновалы неофициально разрешены, заманчиво-липкие иллюстрации чему можно найти хотя бы у Бунина. Однако же, обязательное замужество, рождение 12 детей, сохранение семьи любой ценой и охрана "добра" в имущественном смысле слова ставят большие преграды свободе в зрелости. Связано все это, разумеется, с натуральным хозяйством. Пока "девка" живет в родительской избе, ее похождения - в сущности, ее дело. Но, зажив собственным домом, она уже не имеет права на "разгул страстей", особенно если он угрожает тому, чтобы поставить детей на ноги и приумножить хозяйство. Да и мужик, хоть и "подгуливает" иногда, но уходить от жены не моги. В общем, деревня - это молодежное блядство и крепкая зрелая семья.
А теперь перейдем из избы в пятиэтажку. В мещанском, мелкобуржуазном мире "половая мораль" полностью переворачивается. Юность с бунинского сеновала перемещается на щипачевскую скамейку, где положено романтически томно вздыхать, а не брать рупь с барина за непотребство. Добрачные годы делаются по-мусульмански строгими - если не на практике, то в декларациях ("Я тебе не какая-нибудь такая"). Напротив, зрелый возраст, когда муж (объелся груш) поднадоел, дети вышли из младенческого состояния и ушли в школу с продленкой, а первые признаки увядания уже проявились со всей драматичностью, оказывается неожиданно фривольным, свободным, иногда даже прямо развратным. Если эротический ангел избы - "комнатная девушка", едва вышедшая из несуществующего в деревне лолитизма, то Эммануэль блочного дома на окраине - наоборот, этакая героиня артистки Мордюковой, "управдом - друг человека". Дело, скорее всего, в том, что молодость в мещанском и люмпенском мире города ничем не защищена, открыта всем ветрам. Никакого "кулацкого хозяйства" батюшки с матушкой за ней нету, батюшка пьяный лежит в коридоре и под себя ходит, а матушка со смены приходит еле живая. Поэтому очень важно "блюсти себя", "завоевать уважение", иначе ни замужества тебе, ни репутации, ни работы, "проституткой станешь". А вот после 30 - там другое, благополучие городской женщины, однажды с трудом достигнутое, уже не завязано ни на полевой работе мужа, ни на 12 детях, оно самостоятельное и вполне себе боевое, с 9 до 6 с перерывом на обед и непременное "ушла на базу". Чего сама добилась - то и имеешь. Поэтому теперь можно и расслабиться, погулять, "мужика завести", задержать молодость. Итак: мещанство - это молодежная строгость и приключения зрелости.
Поднимаемся на этаж выше. Здесь нас ожидает образ жизни людей, которых в России никогда не было, зато они были и есть в счастливых заграницах. Это "настоящая буржуазия". И опять поворот на 180 градусов. Буржуазная молодость, которую полагается проводить отдельно от родителей, на кампусе университета из Ivy League, обязательно должна быть буйной и неприличной. Будущие президенты курят траву и купаются пьяными в фонтане, девушки, чьи родители "стоят много миллионов", в полубессознательном виде удаляются в кусты со звездами бейсбольной команды, "кайфуют, кайфуют все", как говаривал в одном из своих фильмов С.А.Соловьев. Неважно, насколько часто все это веселье происходит в реальности - важно лишь то, что культурный миф зацементировал его намертво. За иллюстрацией - ну, хотя бы к Тому Вулфу и замечательной его "Шарлотте Симмонс". А вот когда буржуазные дети вырастают - все, малина кончилась. Строгие диетические жены, брачные контракты, пуританский кодекс публичного поведения, никакого секса. Будете плохо себя вести - кончите как Элиот Спитцер, в плохом смысле слова "кончить". Обьясняется все это тем, что в условиях обеспеченной юности будущий буржуй имеет право на "расслабон" и "повидать мир", покуда от него еще не зависит управление семейным имуществом и бизнесом. Когда же он это управление получит - в условиях строгой буржуйской юстиции любые неосторожные приключения грозят ему утратой дензнака. Поэтому лучше не рисковать. Словом, буржуазность - это опять молодежные блядки и крепкая зрелая семья.
И наконец, аристократия - и еще один поворот. Аристократическая юность, конечно же, по-тургеневски и джейностиновски целомудренная. Целомудрие, правда, соблюдается не на щипачевской скамейке, а в усадебной беседке, "у старого дуба", но "нельзя" - оно же везде нельзя, и красота не поможет. За фасадом этой строгости частенько проглядывают, гм-гм, однополые отношения, но они так умело задрапированы в "милую (вар. - мужскую) дружбу", что, в общем, ничего и не видно. Зато аристократический "возраст" превращает Тургенева в Баркова, начинается разнообразное "княгиня жила в разъезде с мужем" и прочее "будуарное". Ясно, что "Тургенев" связан с необходимостью выстроить прочную репутацию перед вступлением в церковный брак и получением наследственно "выгодной партии". Ну а затем, ввиду того, что в дворянском мире развода практически нету, а имущество не является заботой адвокатов и живет в неподвижном феодальном раю, наступает момент, когда "дело сделано", брак заключен, наследник родился и разрешается "отдаться неге". То есть, аристократизм - это снова молодежная строгость и приключения зрелости.
Ну а как же интеллигенция? А интеллигенция гуляет, когда сама хочет и может. Ее самосознание утонуло "в мире идей" и не связано с собственностью, она свободна, как неуловимый Джо. Хочет - живет прогрессивной жизнью со своей Верой Павловной, расхочет - дает клятву вечной моногамной любви, уходит в схимники или старые большевики. И никакой у нее нет морали, одна сплошная нравственность. А хитрость с нравственностью в том, что она, в отличие от морали, не поддается классовому анализу и есть дело глубоко интимное.
Источник: http://d-olshansky.livejournal.com/34163.html