В Лейпциге с 12 по 15 марта 2009 года проходила очередная Международная книжная ярмарка. В этом году слово «кризис» можно и не произносить: народу поначалу было намного меньше, чем в прошлом. Но организаторы ярмарки пошли на фокус: объявили, что для посетителей в маскарадных костюмах вход на ярмарку — бесплатный. В итоге, особенно в последние два дня, в очень просторных павильонах было не протолкнуться от симпатичных, но не всегда уместных нарядов и тел: костюм Адама и особенно Евы тоже считался маскарадным. В отличие от более деловой и знаменитой Франкфуртской, где продаются и покупаются права на издания и лицензии, в Лейпциг издатели и писатели ездят встречаться со средним читателем. Про этого среднего читателя говорят, что в трудные времена он больше читает. Некоторые книги мне дали посмотреть до ярмарки, и об уже прочитанном было интересно поговорить с авторами и издателями.

* * *

Karl Schlögel. Terror und Traum. Moskau 1937. München: Carl Hanser Verlag, 2008. 811 S.

Книга историка Карла Шлёгеля «Террор и грёза. Москва, 1937 год», вышедшая в одном из самых респектабельных издательств Германии — Hanser, — получила главный приз ярмарки «За взаимопонимание европейских народов». На выступление историка в лейпцигский дом книги пришло человек 150. Шлёгель обращался к людям с опытом жизни в ГДР , т. е. гораздо лучше чувствующим, что такое Советский Союз, чем люди с Запада. А трудности понимания здесь, в Германии, удваиваются: политические дискуссии последних месяцев крутятся вокруг болезненной темы — что такое была ГДР? Не совсем правовое государство, неправовое государство с признаками тоталитарного режима? Или тоталитарный режим, который был все же намного лучше национал-социалистической Германии? Или не намного лучше? Спор идет нешуточный. Самое интересное в нем для русского наблюдателя — отсутствие не только скидок, но в большинстве случаев даже упоминания того, что с мая 1945 до 1990 года Восточная Германия была просто зоной советской оккупации. Нет, говорят немцы, Штази и все, что было в ГДР с людьми, — это наша юрисдикция и наша ответственность. Разительное отличие от атмосферы общественной дискуссии в бывших республиках Союза ССР , где виновник напастей — кто-то другой — русские оккупанты, еврейские заговорщики или кавказские проходимцы. На этом фоне осмысления собственной истории к тому, что пишет немецкий исследователь об истории России в 1937 году, особое доверие. Для Шлёгеля 1937 год, год в котором стянулись в узел все нити террора недавнего прошлого — от Первой мировой войны, революции и гражданской войны до раскулачивания конца 1920-х и голода начала 1930-х, — по-прежнему остается загадкой, которую невозможно разгадать ни методами «сталинского китча», ни легковесной публицистикой и политическими спекуляциями. Абсурдное современное подражание сталинизму, с его культом вождя, на которого все должны равномерно молиться от Балтийского моря до Тихого океана, даже не нуждается в опровержении, но оно кажется автору «оскорбительным для России». Со ссылкой на нашумевшую книгу Вольфрама Шивельбуша «Культура поражения: Южные Штаты 1865, Франция 1871, Германия 1918» (2001)[1]. Шлегель высказал предположение, что немецкие историки не просто со стороны смотрят на происходящее с исторической памятью в современной России, но изучают историю русского XX века с открытыми глазами и в контексте собственного исторического опыта. Но говорит Шлёгель и о «парадоксальной опасности массового погружения в чужой исторический опыт». Из выступления в Лейпциге: «…Повторения истории не бывает. От выходящих на первый план в СМ И историй про русских олигархов, покупающих свои виллы в Лондоне, просто тошнит: тут нет ничего интересного и поучительного. А вот то, что в России выросло поколение молодых людей, которые способны посмотреть мир и вернуться домой, чтобы строить новую страну, — это неожиданно и прекрасно, но остается в тени. Не хочется изображать из себя проповедника, но, даже и изживая прошлое, нужно уметь от него отстраняться, идти в настоящее». Представляя книгу, он все время и предостерегает от чрезмерного в нее погружения. Это — специальное чтение для людей, обладающих не только богатым воображением, но и тренированной ментальной стойкостью. Потому что никакого другого (как любят говорить в России, «глубокого») социально-исторического смысла, кроме самого террора, в так называемом 1937 годе, не было. Затянувшаяся и только Второй мировой войной остановленная гражданская война. В предисловии к книге Шлёгель пишет, что всю свою научную жизнь понимал: он обязательно придет к этой книге и этой теме. Именно в ней — главный перелом хребта XX века. Школьником, в начале 1960-х, он услышал, как «выездной» Евтушенко в Германии читал «Наследников Сталина». Как объяснить самому себе, что в стране, где едва ли не в каждой семье есть (были!) жертвы террора, нет памятников с именами хотя бы малой части этих жертв. «Жертвы Сталина умерли во второй раз — на этот раз в памяти близких и потомков». Понять механизм этого беспамятства, возможно, еще труднее, чем понять механизм самого террора. Как отделить в восприятии и сознании исследователя и его читателя неизбежное поражение человека в схватке с оргиастической безответственностью народного тела от научной рационализации сознательно выстроенных процедур уничтожения в одних случаях и спасения людей — в других? Этот вопрос вставал передо мной не раз, когда я читал несколько лет назад другие отличные книги на близкую тему — «Сталинских палачей» Дональда Рейфилда[2] и серию книг Герда Кёнена, начавшуюся более 10 лет назад с библиографии немецкоязычной литературы о России 1917 – 1924 гг.[3]. Написанные без всяких прикрас, они надолго выводят из повседневного житейского равновесия именно сво-им рациональным, научным представлением материала. Книга Шлёгеля — работа историка, но все же в ее названии — прямая отсылка к позорной «Москве 1937» Лиона Фейхтвангера и к книге путевых заметок Андре Жида. То были не просто путевые заметки, но, если угодно, вехи для западного читателя, отбрасывавшие Россию за пределы европейского цивилизационного круга. Отбрасывание оправданное: и в старой России (за исключением одного-двух десятилетий перед Первой мировой войной), и на всем протяжении советского XX века западная аналитическая литература о России была повсеместно исключена из нормального человеческого оборота, не только системы образования. Только в этом смысле Россия и была островом, или, еще точнее, интеллектуальной зоной. Для Шлёгеля же, в отличие от других, еще более интересных, чем названные, предшественников — Альфонса Паке[4] или Вальтера Беньямина[5], — русская история XX века — безусловная часть истории европейской. Это не Азия, не Азеопа и не Евразия. Это часть той же европейской цивилизации, которая в XX веке породила национал-социализм. В этом смысле автор вполне свободен от распространенного среди многих европейских интеллектуалов синдрома невключения России в Европу. Но еще больше он свободен от сосредоточенности русских историков на своем гигантском острове, на теплой льдине. Автор возводит свой метод работы и свою эстетику к эстетике «фланирования» Вальтера Беньямина, «монтажа» Сергея Эйзенштейна и к теории «хронотопа» Михаила Бахтина. Все сделано так, чтобы читатель видел прием, понимал, как упакован материал, читал книгу и как инструкцию по распаковыванию его. Мне трудно оценить литературный дар Шлёгеля на уровне фразы и словаря, но выстроена книга великолепно. Правда, про Бахтина Шлёгель написал, возможно, для международного западного читателя. Русскому, скорее, на ум придут архитекторы, и в первую очередь — Константин Мельников. В конце 1960-х годов, школьником, я присутствовал на выступлении Мельникова, в котором тот очень просто объяснял, как он проектировал советский павильон на всемирной выставке в Париже: «Снимите себе координатную сетку с карты мира и преобразуйте ее в прямоугольную поверхность. Получится фасад — решетка из окон и переплетов — и экран, и увеличительное стекло, за ним и перед ним — проходит жизнь». Конечно, это проще сказать, чем сделать, но Шлёгель строит книгу как набор таких окон: из каждого виден и свой компактно освещенный участок — 17-й Международный геологический конгресс в Москве, эпопея «челюскинцев» или Ежовский салон, где мхатовцы встречались с энкавэдэшниками, и — панорама Москвы, к которой легко вернуться из каждой точки, потому что все они помечены на прилагаемой карте города, выполненной картографом Географического института имени Лейбница Роландом Шварцем.

* * *

Philipp Blom. Der taumelnde Kontinent. Europa 1900 – 1914. München: Carl Hanser Verlag, 2009. 528 S.

Пока по-русски (в переводе Ларисы Лисюткиной) доступна книга Карла Шлёгеля «Берлин, Восточный вокзал» о русской эмиграции в Германии в 1918 – 1945 гг. (Новое Литературное Обозрение, 2004). Об этой книге Шлёгеля и еще о книге Александра Эткинда «Эрос невозможного» я думал, когда читал свежий том Филиппа Блома под названием «Континент в угаре. Европа 1900 – 1914». Книги Филиппа Блома могут стать бестселлерами и в русских переводах. Этот немецкий исторический писатель родился в Гамбурге в 1970 году, изучал историю в Вене и Оксфорде, работал журналистом и переводчиком в Лондоне, Париже и Вене, откуда раз в два года в издательства отправлял толстые книги по истории. Жанр, в котором они написаны, можно назвать исторической журналистикой. Никаких экспериментов: просто вопросы к изучаемой эпохе (в данном случае — к первым полутора десятилетиям двадцатого века) поставил из нашего времени не только цеховой историк, но и остроумный публицист и политический аналитик. Словно бы некая природная сила оставила Блома наедине с щедро подобранными источниками и заставила отчитаться в прочитанном перед будущим. Первое издание книги вышло по-английски в 2008. Потом автор переписал, а точнее, снова написал ее по-немецки для издательства Hanser — одного из главных в Германии поставщиков серьезной философской литературы. Английской версии я не видел, поэтому буду говорить о немецкой. Источники Блома — художественная и историческая литература, европейская периодика начала века, причем из 24 использованных газет и журналов — два русских издания. Тонко подобран портретный материал. Для представления этой книги будущим русским читателям и возможным переводчикам и издателям не стану ее пересказывать по главам: их 15, по одной на каждый год описываемого времени. Вместо этого соберу в алфавитном порядке все перечисленные в указателе к книге русские имена, составляющие одну десятую часть из примерно 750-ти главных действующих лиц предвоенного континента. Сергей Аксаков, Александр II, Александр III, Александра Федоровна, Леонид Андреев, Михаил Арцыбашев, Лев Бакст, Андрей Белый, Елена Блаватская, Александр Бородин, Валерий Брюсов, Александр Булыгин, Иван Бунин, Сергей Дягилев, Федор Достоевский, Михаил Драгомиров, Анна Философова, Георгий Гапон, Борис Годунов, Наталья Гончарова, Иван Гончаров, Максим Горький, Иван Грозный, Вячеслав Иванов, Василий Каменский, Василий Кандинский, Зина Коноплянникова, Федор Шехтель и Владимир Косяков, Павел Ковалевский, Петр Кропоткин, Алексей Куропаткин, Михаил Ларионов, Ленин, Г. Луженовский (советник губернатора в книге ошибочно назван генералом Лужемовским), князь Георгий Львов, Владимир Маяковский, Казимир Малевич, Николай Михайловский, граф Мирский, Модест Мусоргский, Михаил Нелидов, Николай Первый, Николай Второй, Вацлав Нижинский, князь Иван Оболенский, Иван Павлов, Кузьма Петров-Водкин, Нина Петровская, Вячеслав Плеве, Сергей Прокудин-Горский, Григорий Распутин, Илья Репин, Николай Римский-Корсаков, великий князь К. Н . Романов, Анна Шабанова, И. Г. Щегловитов, Николай Шмидт, Лидия Зиновьева-Аннибал, Александр Скрябин, Лидия Соколова, Владимир Соловьев, Мария Спиридонова, Игорь Стравинский, Лидия Стуре (в книге она ошибочно зовется Струве, а про Струве, наоборот, ничего не сказано), Сергей Зубатов, Асаф Тихомиров, Лев Толстой, Дмитрий Трепов, Лев Троцкий, Петр Чайковский, Антон Чехов, Николай Чернышевский, Сергей Витте. Говоря на языке сегодняшней журналистики, перед нами — имена ньюсмейкеров времени — тех, о ком газеты писали в рубрике «молния». Впрочем, когда начинаешь читать, обнаруживаешь, что указатель составлен довольно халтурно, в него не попали многие упомянутые — Абаза, Дурново, Победоносцев, Толстой-министр, Мережковский. Русское издание, наверное, подарит и уточнения, и новые интересные ошибки и опечатки. Концепция книги Блома в желании не показывать расстановку общественных или идейных сил времени, но попробовать опредметить динамику первого пятнадцатилетия, показать действие психических и интеллектуальных пружин этого времени, тех его идейных формул, которыми люди обменивались, когда шли убивать верноподданных царских чиновников, садились за руль гоночных автомобилей, сосредоточивались на своих психических болезнях, оповещая о своем безумии окружающих. Главный русский год книги — 1905. Глава называется «И буря грянула». С эпиграфом из Горького — «Пусть быстрее, выше сильнее грянет буря…» Блом искусно меняет планы, переходя от статистической документации того, как государственная машина Романовых утрачивала легитимность, к страхам еще более кошмарного будущего, которым пропитаны сочинения Блока, Брюсова, Белого, Бунина. Революция, русско-японская война, беспомощность правительства перед нищетой, насилием и продажностью, разложение европейской аристократии, раскрепощение замордованного простого человека, но и подъем Хама, той прихотливой химеры из выродившегося дворянства, хитрожопого и тупого простонародья и алчного предпринимателя, который презирает и работягу, и интеллектуала. Эта химера (Ионеско назовет ее в конце 1950-х носорогом) в первое пятнадцатилетие двадцатого века пока в бутоне, но расцветет вполне вокруг Сталина и Гитлера лет через десять после описываемых в книге событий. Русскому читателю книга будет особенно полезна тем, что Россия в ней — важная, но не единственная и уж во всяком случае не главная площадка мировой истории. Отличное противоядие от слабоумных концепций «особого пути».

В быстро написанной толстой книге попадаются смешные ляпы, неряшливо вычитаны примечания, автор полагает, что слово «обломовщина» (oblomowismus) придумал, прочитав Гончарова, наш современник историк Ричард Стайтс. Но главное достоинство книги перекрывает все ее мелкие недостатки: она написана так, словно мы вышли на улицу, раскрыли газету, посмотрели фильм(у) и из кризисного 2009-го провалились на три поколения назад — в первые годы XX века. Очень похожий абрис эпохи — торжество техники, чудо (чуда) коммуникации, раскрытие тайн психики, неврозы, вызванные ощущением непоспевания за прогрессом, террор, социальный вопрос, раскрепощение пола, обретение суверенитетов и независимостей. Это мы сегодня знаем, что в 1914 началась Первая мировая война. А тогдашние читатели газет только еще ее боялись и осторожно предчувствовали, ведь невероятному новому единству мира предстояло развалиться под ударами старых пороков и страстей разлагающихся империй и невостребованных индивидов. Массовый человек дожидался негодяев, которые бы успокоили его расшатанные нервишки.

* * *

Christoph Links. Das Schicksal der DDR-Verlage. Die Privatisierung und ihre Konsequenzen. Berlin: Christoph Links, 2009. 240 S.

Книги, подобные представленным выше, могут появиться только на книжном рынке, строго выполняющем домашние задания. Что это за домашние задания понимаешь, когда раскрываешь книгу Кристофа Линкса со скучным названием «Судьба издательств ГДР . Приватизация и ее последствия». Усердный читатель словарей и энциклопедических справочников, я давно не читал более захватывающей книги. Она важна для русского читателя по нескольким причинам. Во-первых, принудительно припоминаешь судьбу издательств советских. Назову только лично-семейные потери. Куда подевалось издательство «Правда»? Там растворились в воздухе пленки моей готовой многосотстраничной антологии римской сатиры. Где издательство «Московский рабочий»? Там растворились в воздухе 1990-х первые подготовленные Денисом Драгунским и автором этих строк тома — перепечатанные и вычитанные — серии «Цивилизация Россия». Где издательство «Искусство»? Там растворилась в воздухе готовая к печати книга моей жены Марины Дмитриевой о Каспаре-Давиде Фридрихе. Где издательство «Изобразительное искусство»? Там растворилась в воздухе ее же книжка о Бальдунге Грине. Месяцы и годы работы частных лиц и десятилетия деятельности издательств — как вода. Нервы, порванные на полях издательских сражений, — протертые в библиотеках штаны. Книгу о судьбе издательств ГДР написал основатель издательства, которое специализируется на общей истории Восточной Европы советского века. Кристоф Линкс родился в 1954 году и вырос в ГДР. В первой половине 1980-х работал в «Берлинер Цайтунг», а на закате ГДР — в издательстве Ауфбау. В 1989 основал собственное издательство Ch. Links Verlag. В фокусе интереса издательства политическая история XX века, в том числе, например, история Группы советских войск в Германии, новейшая археология бункеров. История гэдээровских издательств не кажется слишком захватывающей темой, да? Но она возникла не просто так. Линкс написал докторскую диссертацию. Историко-статистическая справка на каждое из государственных и частных 78 издательств ГДР , имевших соответствующую лицензию министерства культуры (сейчас осталось с десяток), включает данные и досоветского времени. С 1989 по 2007 число занятых в издательском деле на востоке Германии сократилось в 10 раз. Выпускаемых названий стало впятеро меньше. С одной стороны, все это можно было бы объяснить оптом — идеологическая машина ГДР рухнула, а с нею и вся липовая экономика. Но с издательским делом все совсем не так просто. Были издательства на Востоке, которые к идеологии не имели ни малейшего отношения. Наше, цеховое Тейбнеровское издательство, основанное в 1811 году Бенедиктом Готхельфом Тейбнером (B. G. Teubner) и выпускавшее, в частности, книги на греческом и латинском языках. Что произошло с ним? После того как в 1951 году издательство было частично национализировано, а его прежнее руководство перебралось в Западную Германию, Teubner сохранял марку одного из лучших и главных в области классической филологии. Отчасти еще и потому, что издательство не было полностью огосударствлено, юридически права на него сохраняла Штуттгартская штаб-квартира, а к работе привлекались лучшие текстологи и знатоки античной литературы. В 1990 году сотрудники лейпцигского «Тейбнера» тщетно пытались сохранить дело. Сначала — слияние с Штуттгартом (в книге Линкса подробно описаны все интереснейшие ступени реприватизации), а потом постепенная ликвидация лейпцигской и штуттгартской площадок и передача остаточного антиковедческого направления издательству К. Г. Заур. А «Тейбнера» купит британский инвестор и сольет его (в обоих смыслах этого слова) с издательством Vieweg. В 2001, пишет Линкс, «один из бывших сотрудников „Тейбнера“ учредил небольшой мемориальный фонд Benedictus Gotthelf Teubner, который, впрочем, с 2005 года не подает особых признаков жизни»[6]. Книга Линкса — академическая, но, идя проложенным ею путем, понимаешь, что движет людьми, вся сознательная жизнь которых прошла в таком издательстве. Юрген Вайс (так зовут бывшего сотрудника, не названного в книге) поместил на странице «Тейбнера» в Интернете (архив издательства разбросан по музеям всей Германии — в М юнхене, Берлине, Потсдаме, Вольфенбюттеле, Лейпциге и Дрездене) фрагмент письма основателя издательства, датированный 1827 годом: «Наше дело не простое предпринимательство или механическая деятельность, нацеленная на зарабатывание хлеба насущного ради него самого, но и, помимо вожделенного художественного совершенства, это дело поистине духовной природы. В нем мы подымаемся высоко над обыденным, споспешествуя наукам и образованию не только в своих или государственных интересах, но на пользу миру, и миру прежде всего духовному. Тут и высший смысл, потому что он исходит от нашего духовного „я“, которое неуничтожимо и переживет могилу и время».

В книге Линкса всей этой лирики нет. Но написана она, несомненно, под девизом Тейбнера.

* * *

[1] Wolfgang Schivelbusch. Die Kultur der Niederlage: der amerikanische Süden 1865, Frankreich 1871, Deutschland 1918. Frankfurt am Main: Fischer, 2003. См. также: Wolfgang Schivelbusch. Entfernte Verwandtschaft: Faschismus, Nationalsozialismus, New Deal; 1933 – 1939. Frankfurt am Main: Fischer, 2008.

[2] В русском переводе книга вышла в 2008 году: Дональд Рейфилд. Сталин и его подручные. М:, Новое литературное обозрение, 2008.

[3] См., в частности: Gerd Koenen. «Rom oder Moskau»: Deutschland, der Westen und die Revolutionierung Russlands; 1914 – 1924. Tübingen: Universität, 2003. Полный текст диссертации доступен в интернете: http://w210.ub.uni-tuebingen.de/dbt/volltexte/2003/1020/

[4] Alfons Paquet. Im kommunistischen Russland: Briefe aus Moskau. Jena: Diederichs, 1919; его же: Der Geist der russischen Revolution. Leipzig: Wolff, 1919.

[5] Вальтер Беньямин. Московский дневник. М.: Ad marginem, 1997. 221 с. В отличие от так и не изданного пока по-русски Паке и нескольких его западноевропейских коллег-историков и журналистов, Беньямин (1892 – 1940) попал к русскому читателю всего через 17 лет после выхода «Московского дневника» в издательстве Suhrkamp в оригинале (1980).

[6] http://www.stiftung-teubner-leipzig.de