Экспресс-рецензии: Веселые человечки

Рецензия на: Б. К. Отто. Дураки: те, кого слушают короли. СП б.: Азбука-классика, 2008. 496 с.

Императоры, короли, президенты. Они забронзовели. Их мысли словно стальные гвозди — остры и несгибаемы; их поступки словно подошвы дорогих ботинок в сухую погоду — чисты и благородны; их слава словно колония бактерий в питательной среде — растет без удержу и сладу. И некому их остановить, окрикнуть, одернуть, заставить задуматься — дураков-то нет. А были. Вся книжка о том, как полезен лицензированный дурак (он же шут) для управления государством:

«Так и есть, — ответил дервиш, — потому что именно закрытость людей любого ранга от критики, которой они заслуживают, является причиной их падения» (с. 160).

«Мы наблюдаем определенное дробление шутовских функций: клоун смешит публику своим потешным видом и прыжками, безумец отвергает социальные нормы, журналист критикует, а карикатурист с комиком высмеивают (и тоже критикуют). Очевидно, что профессиональные придворные шуты остались в прошлом, однако нужда в них не исчезла. Близкий к вершинам власти, он мог бы быть фактором, умеряющим крайности людских характеров и сдерживающим их необузданное поведение. Даже интересно, от скольких ненужных ритуалов и бессодержательных словопрений во время заседаний какого-нибудь комитета удалось бы избавиться, если бы на нем присутствовал шут — в любой момент готовый задать самый щепитильный вопрос или высмеять комитетскую „говорильню“ в язвительном стишке. Просвещенные швейцарцы, кажется, лучше всех понимают, какую пользу шут может принести даже сегодня. В одной уважаемой швейцарской газете было опубликовано большое, на всю страницу, объявление о вакансии придворного шута, открывшейся в швейцарском парламенте; шут должен был „посредничать между различными политическими фракциями с целью придать политической жизни более приемлемые формы“» (с. 350). В.А.

* * *

Рецензия на: Ницше Фридрих. Письма / Сост., пер. с нем. И. А. Эбаноидзе. М.: Культурная революция, 2007. 400 с.

Как могла бы называться эта книга? (Незатейливое «Письма Фридриха Ницше» звучит несколько унизительно по отношению к пиршеству изгибов и разворотов ницшевской мысли и фактам его биографии, отчаянно барахтающихся в попытке привлечь к себе внимание). «Ницше как на ладони»? «Ницше равнин и гор»? Или так: «Ницше в кафе, постели и за письменным столом». Или же: «Ницше и молот: замах на рубль — удар на копейку». Или «Музыкальные и гастрономические вкусы Ницше»? О вкусе Ницше к мысли и смерти, бесвкусице его врагов и вкусовщине друзей на четырехстах исчерпывающих страницах:

«Вегетарианство, к которому призывает доктор Ферстер, делает… людей еще раздражительней и унылей. Взгляни только на „плотоядных“ англичан: на сегодняшний день это раса, у которой лучше всех получается основывать колонии. Флегма и ростбиф — вот верный рецепт для подобных «предприятий».

Что со мной будет этим летом, я до сих пор еще не знаю. Вероятно, я буду в своей прежней Зильс-Марии, хотя обо всех пребываниях там у меня жуткие воспоминания. Я все время был болен, мне не доставало как раз тех продуктов, которые были мне нужны, ужасно скучал — мне не хватало людей и света для глаз, — и всякий раз к сентябрю был уже почти в отчаянии. На сей раз я пригласил туда одну пожилую даму из Цюриха; ответа я еще не получил. Молодые дамы, по крайней мере всё то, что произрастает вокруг Мальвиды фон Мейзенбуг, мне не по вкусу; я потерял всякую охоту искать развлечения в компании этих полоумных особ. Я бы даже предпочел общаться с немецкими профессорами: они по крайней мере хоть учились чему-то основательному, и, следовательно, у них можно чему-то научиться» (с. 238).

«Что здесь в Турине необычно, так это полное восхищение, которое я вызываю, хотя я непритязательнейший человек, и мне ничего такого не нужно. Однако же когда я захожу в большой магазин, выражение лиц у всех меняется; женщины на улице смотрят на меня, старая торговка откладывает для меня сладкий виноград и сбавляет цену!.. Это даже смешно… Я ем в одной из лучших тратторий, в два огромных этажа с залами и кабинетами. Я плачу за каждую трапезу 1 франк 25 вместе с чаевыми, а получаю самое изысканное в изысканнейшем приготовлении. Я прежде даже и понятия не имел, какими могут быть и мясо, и овощи, и все эти настоящие итальянские блюда… Сегодня, например, нежнейшие оссобуко [телячий окорок, фаршированный помидорами и зеленью], бог знает, как оно по-немецки называется, мясо на мозговой косточке! К этому еще брокколи, приготовленные каким-то невероятным образом, а перед тем — нежнейшие макароны. Мои официанты прямо-таки излучают утонченность и любезность; что самое чудное, в моем присутствии никто не становится глупее…

Поскольку в моей жизни может случиться всякое, я беру себе на заметку всех этих персонажей, которые открыли меня в эту еще не раскрывшуюся пору. Я не поручусь, что меня уже не обслуживает мой будущий повар. Меня еще никто не принимал за немца… Я читаю Journal des debats, мне его инстинктивно принесли в первом же кафе, едва я туда зашел.

Нет больше и случайностей: стоит мне о ком-то подумать, тут же в дверь вежливо стучится и письмо от него» (с. 355 – 356). В.А.

* * *

Рецензия на: Веселые человечки: культурные герои советсткого детства: Сб. статей / Сост. и ред. И. Кукулин, М. Липовецкий, М. Майофис. М.: НЛО , 2008. 544 с.

Из складок литературоведческой ностальгии, в зеркале психоанализа, сквозь ризому культурологического дискурса проступают, отражаются, растут эти тексты. Интереснейшие тексты. Кроме очевидной научной ценности, книжка выполняет еще одну важную миссию — она свидетельствует, что наше детство и детство наших детей (а мы ведь об этом подзабыли) было окружено задором и теплотой множества более чем реальных друзей, общих (общих!) для всех нас: Чебурашка, Карлсон, Незнайка, Элли, Буратино, Винни-Пух, Матроскин, Туманный Ежик и другие не менее славные и любимые. Странное чувство не покидало ПУШКИНА при чтении этой книги — чувство благодарности к ее авторам. В.А.

* * *

Рецензия на: И. Л. Шолпо. Как научить подростка читать? Практические советы учителю 5 – 7-х классов. М.: Ломоносовъ, 2009. 624 с.

Педагог-новатор в нашей стране неизбывен и живуч. Меняются времена и нравы, климат и государственное устройство, лишь он, педагог-новатор, не меняется — все также стоит он на страже нашей образованности. Инна Шолпо из таких — бьет тревогу и предлагает решения. О «тревоге» ПУШКИН приведет цитату, а решения читатель сам отыщет в книге.

«Три года подряд, работая с учебником-хрестоматией для пятого класса под ред. В. Г. Маранцмана и М. А. Мирзоян, мы сталкивались с одним и тем же: пятиклассники не улавливают авторскую позицию в стихотворении И. А. Бунина „Солнечные часы“, хотя, казалось бы, все не так уж сложно. Из года в год на вопрос: „Как автор относится к часам с маятником?“ — звучали ответы: „Уважительно, потому что они старые“, „С уважением: они солидные“, „Автору нравятся часы, они красивые“. А ведь авторское отношение, кажется, на поверхности: „Тот маятник лучистый, что спесиво / Соразмерял с футляром свой размах…“. К стыду своему признаемся, что лишь на третий раз поняли, в чем дело: пятиклассники просто не понимают значения слова „спесивый“, а образовавшуюся пустоту заполняют отношением „из общих соображений“. Это заставило нас в дальнейшем больше заострять внимание на словах, значение которых ученикам может быть непонятным, и начать собирать „словарь“ неизвестных детям слов. Состав этого словаря поистине удивителен. В конце концов, то, что никто в девятом классе не знает значения слова „нива“, — еще полбеды и может быть предугадано учителем. Но вот то, что никто из девятиклассников не может объяснить значение слов „мятежный“ или „безотрадный“, уже настораживает. Среди слов, неизвестных ученикам пятых — шестых классов, не только „бадья“, „вьюнок“, „борозда“, „сень“, „плес“, „ставни“, „шпилька“, „запонки“ (слова, связанные с незнакомыми для современного городского ребенка реалиями), но и „дородный“, „лоснящийся“, „клокотать“, „лазурный“, „прогорклый“, „благоговеть“» (с. 21 – 22). В.А.

       
Print version Распечатать