От редакции. Как показывают опросы, значительная часть населения России по-прежнему предпочитает отмечать не День народного единства, а годовщину Октябрьской революции. Русский журнал публикует размышления о революции и России Василия Жаркова, кандидата исторических наук, заведующего кафедрой политических и сравнительно-исторических исследований Московской высшей школы социальных и экономических наук.

* * *

Как показали прошедшие праздничные дни, седьмое ноября наши сограждане воспринимают все-таки более осмысленно, нежели четвертое. И колонны левых на демонстрациях в честь годовщины Октябрьской революции уж явно не меньше, чем «русские марши». Между тем, у попытки властей «забыть про революцию» может быть совершенно неожиданное следствие. Если мы снова не найдем великую революцию в нашем прошлом, она может настигнуть нас в будущем.

Только очень инфантильные и недалекие личности могут рассуждать в духе «революции у нас больше не будет, потому что революционный путь себя исчерпал». Так, кстати, не только один всем известный кинорежиссер говорит – то же самое по большому счету повторяют наши либералы. И даже современные российские коммунисты, судя по всему, склонны «отказываться» от революции как средства достижения власти и переустройства общества. Но вот беда! Мы можем сколь угодно декларировать подобный отказ. И, скорее всего, это будет продиктовано самыми лучшими побуждениями – жить в эпоху революции нормальному человеку, действительно, «не дай Бог». Однако глупо было бы не понимать и того, что никакие декларируемые «отказы» от революции нас не застрахуют. Ибо революции обычно не спрашивают, когда и по какому конкретному поводу им приходить. Этому должен был научить хотя бы опыт позапрошлого XIX-го столетия, когда на фоне бурлившей в политических страстях Европы Россия последних Романовых казалась «островком стабильности», демонстрирующим всему миру, что «можно и без революций». Вот только потом как грянуло.

Впрочем, есть, похоже, все-таки, одно средство. Его, кстати, десятилетиями неплохо использовали и при советской власти, канонизировав «великий Октябрь» как отправную точку современного основанного на справедливости и прогрессе общества. И, похоже, Советы в этом плане были совсем не одиноки. Если залезть на Amazon.com и просто забить в строку поиска слово “Revolution”, по заголовкам книг нетрудно обнаружить, что значительная часть, если не большинство современных государств старого и нового света ведет свою историю от тех или иных революций. Далеко не только коммунистические Китай и Вьетнам. Голландия, Англия, Франция, США, Турция, Мексика, южноамериканские страны, считающие своей революцией победу движения Симона Боливара. Выступая перед бизнес-элитой в московском «Мариотте» в 2001 году, Ариэль Шарон говорил об обретении независимости Государством Израиль как именно о революции. Начало современной Японии положила революция Мэйдзи. В большинстве постколониальных стран произошли национально-освободительные революции. Страны Восточной Европы, как известно, собственную демократическую государственность связывают с «бархатными революциями» начала 1990-х. Но ведь и фундаменталистский режим в Иране, мало что общего имеющий с современной западной демократией, даже он ведет себя от революции – исламской.

Эпоха революций, термин, введенный Эриком Хобсбаумом для обозначения периода западноевропейской истории с 1789 по 1848 год, может рассматриваться шире, как период глобальной трансформации миросистемы с конца XVI по начало XXI столетия, приведший как к образованию большинства современных национальных государств, так и к оформлению понятия современного общества в целом. При этом память о революции остаются неотъемлемой, системообразующей частью мифологии современного государства. Примерно так же, как повествования о весьма неоднозначных с моральной точки зрения похождениях древнегреческих богов и героев были фундаментом всей античной мифологии и культуры. Революция в каждом случае объявлена великой и уникальной, все позитивное в текущей социальной жизни рассматривается как результат «тех героических дней», а разговоры о пересмотре итогов революции заведомо оказываются в маргинальном поле – с такой позиции рассуждают только потомки проигравших тогда, а значит заведомо проигравшие здесь и сейчас. Меж тем, революция, одетая в роскошные праздничные наряды, превращена в куклу для демонстрации, а ее настоящие боевые одежды давно пылятся на музейных полках. Революция канонизирована в памяти, но в настоящем она – давно завершена, а потому ничтожна. И повториться не может – все уже сделано в прошедшую героическую эпоху.

В сегодняшней России ситуация как раз обратная: революция «сброшена с парохода современности». Практически во всех идеологических лагерях в отношении революций как таковых и русской революции начала XX века в частности доминирует крайне консервативный, вернее даже именно охранительный подход. То есть, будучи потомками по большей части тех, кто в той революции победил, на ее историю мы смотрим с позиции тех, кто в ней проиграл. Революция, совсем недавно почитавшаяся как Великая, представляется катастрофой, результатом заговора «темных сил», приведшего к отклонению от «нормального пути развития». Всячески отрицается наличие у революции объективных причин и предпосылок, при ее оценке главный акцент делается на количестве понесенных жертв, а в качестве главного итога преподносится тот на самом деле несильно утешительный факт, что российская государственность «все равно уцелела». В результате в постсоветской России революция из отправной точки современной истории превратилась в камень на шее – отменить ее задним числом невозможно, но тяжелые воспоминания о ее трагических сторонах давят в настоящем и не дают с воодушевлением смотреть в будущее.

Разочарование в советском обществе привело и к разочарованию в породившей его революции. Жертвы потому еще так тяжелы, что с позиции дня сегодняшнего выглядят бессмысленными. И эта депрессивная память парализует волю целых поколений. Мы больше не верим в справедливость и из страны, долгое время провоцировавшей социальные перемены во всем мире, мы превратились в место, где о социальных правах и других гуманистических ценностях без иронии не говорят. Последняя инициатива крупного бизнеса увеличить продолжительность рабочего дня до 12 часов не вызвала у общества сколько-нибудь сильных эмоций, при том что с точки зрения социальных прав это откат больше, чем на столетие назад. Общество, оказавшееся в плену лузерской белогвардейской романтики, само того не замечая, все больше превращается в вечный Парагвай, в военной и политической элите которого, как известно, в свое время нашли пристанище и поле деятельности многие лидеры русского белого движения. После десятилетий за «железным занавесом», Россия снова рискует стать «краем цивилизации» – страной крупных сырьевых монополий и сельскохозяйственных латифундий, где в который раз воскреснут и будут процветать военно-феодальные порядки, а крепкий сон общества обеспечит пение клерикалов и находящихся на их попечении светских охранителей. С таким багажом, однако, невозможно не только претендовать на лидерство в современном мире, но и вряд ли возможно существовать вовсе.

Сегодня уже не получится быть «оплотом старого порядка», каким была империя Романовых в эпоху европейских социальных революций XVIII-XIX веков. Время, в котором мы живем, требует постоянных перемен и развития. Некоторые даже видят в этом реализованную концепцию перманентной революции – в технике, быту, профессиональной сфере, отношениях между людьми. Революция как политическое действо с почетом оставлена в прошлом – революция как часть повседневности становится мейнстримом. Россия тем временем добровольно отказалась от собственной без всякого преувеличения великой революции. Значит ли это что русская революция, как нас заклинают, завершена и никогда не повторится? Отнюдь. Скорее наоборот: русская революция остается незавершенной на протяжении уже без малого столетия – на это обращал внимание не только Исаак Дойчер. Но если так, если некий процесс не нашел должного завершения в прошлом, значит – есть все основания ждать его продолжения. Получается, что те, кто ратует за забвение русской революции начала XX века, за признание ее результатов полностью ничтожными, невольно, как это всегда происходит с русскими охранителями, создает предпосылки для повторения (продолжения) революции. И чем сильнее мы будем отрицать революцию в прошлом, тем на самом деле с большей вероятностью она может оказаться в нашем будущем. Психологическая ситуация на уровне социума по-прежнему остается не отыгранной. И если с этой задачей не сможет совладать коллективная память, вполне возможно, придут времена, когда прошлые потрясения станут нашим настоящим. Вот почему современной России столь необходим обновленный миф о своей старой революции.