За последние полгода на волне уже свершившихся или ожидаемых в ближайшем будущем в ряде бывших советских республик "бархатных революций" небывалую остроту приобрели дискуссии по вопросу о внешней политике России на территории ближнего зарубежья, о "месте и роли" РФ в интеграционных процессах на пространстве СНГ. При этом совершенно особый оттенок дискуссиям придает ясно выражаемое экспертным сообществом осознание отсутствия ее предмета.

Пожалуй, никто более не считает возможным закрывать глаза на то, что обсуждаемые процессы суть процессы дезинтеграционные, а никак не наоборот. Многие сейчас вспоминают о том, что в свое время учреждение Содружества было одним из мероприятий в рамках процедуры "цивилизованного развода" Союзных республик. В настоящем же констатируется фактический распад самого СНГ. Последний расценивается как очевидное свидетельство провала российской внешней политики, в целом обусловленного ее расплывчатостью, противоречивостью, непоследовательностью, одним словом, - неопределенностью. Россия не смогла наладить плодотворное сотрудничество со своими ближайшими соседями и утратила в их глазах роль объединяющего центра прежде всего потому, что до сих пор так и не определилась в отношении собственных внешнеполитических и внешнеэкономических интересов, не говоря уже о том, чтобы четко сформулировать их для потенциальных партнеров.

Отсутствие артикулированных интересов во внешней политике, как правило, связывают с неопределенностью в политике внутренней, коренную причину которой все чаще усматривают в утрате нами собственной национальной идентичности. Таким образом, логика выхода России из внешнеполитического кризиса, казалось бы, заключается в том, чтобы последовательно ответить на вопросы: "Кто мы?"; "Куда идем?"; "Кому с нами по пути?" и "Как начать двигаться вместе?".

Тут же на горизонте возникает иной вопрос: "Почему данная логика до сих пор не реализована?". Отвечая уже на такого рода вопросы, у нас принято ссылаться на недостаток политической воли (или, в крайнем случае, на отсутствие ума, способного понять Россию).

Однако не подталкивает ли череда безуспешных попыток найти решение проблемы к тому, чтобы поставить под сомнение саму проблему? Изменив таким образом угол зрения, нетрудно обнаружить, что намеченная выше логика осмысления и выстраивания внешней политики содержит один сущностный изъян, который как раз таки и препятствует ее реализации. Изъян заключается в смешении задачи по определению интересов ("Куда идем?") с проблемой поиска идентичности ("Кто мы?"). Данная ошибка усугубляется еще и тем, что вопросу об идентичности отдается приоритет перед вопросом об интересах.

Стремление выстраивать внешнюю политику на основе сопоставления идентичностей приводит либо к изоляционизму, либо к неприкрытой силовой экспансии. Если мои действия в отношении другого определяются мерой идентичности, то я стремлюсь либо оградить свое отличие ("специфику", "уникальность") от посягательств всех "непохожих" (изоляционизм), либо посягаю на чужие отличия с целью устранить их, сделать "непохожих" такими же, как я.

Понятно, что в обоих случаях интеграция подразумевает ограничение суверенитета: либо моего, если я присоединяюсь к другому и тем самым "теряю себя", либо другого, если, напротив, присоединяю его к себе. Третьего здесь не дано в буквальном смысле слова, ибо, когда в центре внимания находится субъект, все различия сводятся к противоположности я и не-я. Всякое взаимодействие превращается в лобовое столкновение противоположно направленных сил. В отсутствие "третьего" объединить усилия можно лишь в борьбе друг против друга.

Отсюда, в той степени, в какой наша политическая рациональность сосредоточена на вопросе о национальной идентичности, мы будем находиться в поиске "друзей", единственная задача которых - служить нам живым щитом в борьбе с "врагами". При этом чем более совпадают наши идентичности, тем более бескорыстной и самоотверженной службы мы будем склонны от них ожидать.

Вполне очевидно, что, по крайней мере, на уровне идеологии в СССР доминировал именно такой тип политической рациональности. Возможно, именно в силу того, что он все еще играет существенную роль в сознании наших политиков и экспертов, за прошедшие полтора десятилетия Россия так и не смогла предложить своим партнерам по СНГ какой-либо содержательной идейной основы для сотрудничества. Строго говоря, наши ближайшие соседи даже не были до конца осмыслены в качестве партнеров, то есть как самостоятельные политические субъекты, взаимодействие с которыми не сводится к дилемме конфронтации и подчинения, но представляет собой процесс поиска и реализации общих интересов.

В конечном итоге, именно колебания между двумя типами рациональности (так сказать, "политикой идентичностей" и "политикой интересов") придают внешней политике РФ столь невнятный характер. Одним из наиболее ярких свидетельств указанных колебаний служит пресловутый вопрос о поставках российских энергоносителей в ближнее зарубежье по льготным ценам. Притом, что к настоящему времени эти поставки оказались чуть ли не единственным реальным аспектом "сотрудничества" между РФ и странами СНГ, на официальном уровне никто так и не дает разъяснений, осуществляются ли они исходя из экономических, политических или еще каких-либо иных интересов России или же являются жестом доброй воли по отношению к дружественным нам народам. В последнее время правительство передоверяет урегулирование периодически возникающих разногласий в этой сфере руководству энергетических компаний, что как бы сразу поворачивает решение проблемы из политической плоскости в чисто экономическую.

Колебания приводят к тому, что даже в плане идеологии российская политика на постсоветском пространстве проигрывает политике США. Можно сколь угодно ставить под сомнение искренность заявлений заокеанских официальных лиц, но фактом остается то, что Америка всякий раз объясняет свое деятельное участие в политических трансформациях, происходящих в самых разных точках Земного шара, стремлением помочь тем или иным народам в построении демократии и рыночной экономики. Таким образом недвусмысленно манифестируется отсутствие намерений посягать на национальную идентичность, а тем самым как бы (уже не столь определенно, но тем не менее) и на суверенитет народа, которому оказывают "помощь". Ведь рынок и демократия - это формы взаимодействия и управления, осуществляемые путем согласования и реализации интересов, а не слияния идентичностей действующих субъектов.

Безусловно, подобная политика срабатывает не всегда, давая сбой всякий раз, как она сталкивается с настойчиво проводимой "политикой идентичностей". Наиболее характерный и, увы, трагичный пример такого столкновения - затянувшаяся война в Ираке, которую народ этой страны ведет, осмелюсь сказать, вопреки собственным интересам и, соответственно, вопреки ожиданиям администрации Буша.

Возвращаясь к России, следует, по-видимому, отметить, что для нас выходом из внешнеполитического тупика может стать обращение именно к последовательному и взвешенному осуществлению "политики интересов". Попытки и в дальнейшем так или иначе опираться на логику идентичностей при нынешней экономической и военной слабости государства приведут нас лишь к изоляции даже по отношению к ближайшим соседям, которые, очевидно, совершенно не испытывают ностальгии по "дружной семье братских республик" Советского Союза.

Наконец, логика опоры на национальную идентичность во внешней политике представляется тупиковой для нынешней России еще и по чисто теоретическим соображениям. Для действующего субъекта его идентичность в качестве чего-то установившегося и определенного складывается как результат уже осуществленных им действий. Иными словами, идентичность в качестве законченного осознанного образа, в котором актор целиком совпадает с самим собой, - всегда в прошлом. Наиболее же близкое прошлое России - это история поражения в "холодной войне", повлекшего за собой распад Советского Союза, а также резкое ослабление культурных, политических и экономических связей с бывшими социалистическими странами. Если наша нынешняя идентичность складывается как результат в том числе и этих отнюдь не маловажных событий, то это идентичность субъекта, который все последние годы находился в эпицентре процессов дезинтеграции, зачастую сам являясь их инициатором. Отсюда, в высшей степени сомнительно, что, акцентируя внимание на нашей национальной идентичности, которая теперь такова, какова она есть, мы сможем выработать приемлемый проект интеграции для России и ее ближайших соседей, а также для потенциальных партнеров в дальнем зарубежье.

В итоге, как бы крамольно ни звучала данная мысль, нам, по-видимому, придется хоть ненадолго забыть самих себя.