От редакции.Продолжая дискуссию о "полицейском государстве", Русский журнал публикует комментарий Андрея Левандовского, ивестного историка, специалиста в области русской истории XIX столетия. Редакция обратилась к Андрею Анатольевичу с просьбой ответить на вопрос, можно ли считать режим Николай I "режимом полицейского государства"?..

* * *

Часто в качестве примера полицейского государства называют режим, установившийся при императоре Николае I. Но нам прежде всего нужно выяснить для самих себя, что означает полицейское государство? Потому что от этого во многом зависит ответ на вопрос, как охарактеризовать николаевскую систему. Мне кажется, что под полицейским государством обычно подразумевается нечто достаточно формальное. Есть некий порядок, который диктуется высшей властью и который предпринимает вполне определенные шаги по созданию структур, этот порядок обеспечивающих. Эта чисто формальная характеристика справедлива, но на самом общем уровне. По внешним параметрам можно отнести ее и к николаевскому правлению, однако в данном случае все значительно сложнее, поскольку у Николая было искреннее стремление создать некий духовный, морально-нравственный порядок, основанный на традиционных ценностях.

Создание незаурядной, по крайней мере, по сравнению с эпохой Александра, системы, абсолютно адекватно теории официальной народности. "Политический сыск", а точнее знаменитая система надзора, контроля, Третье отделение в центре и жандармские округа, жандармы на местах, - эта система насыщена духовным смыслом. Теория официальной народности, которая обычно преподносится как уваровское изобретение, - просто очень умелая и незаурядная символизация или упорядочивание того, что реально было. "Православие, самодержавие, народность", сведенные в клише, соответствуют часто на подсознательном уровне исповедуемой вере и идеологии. Так жило поместное дворянство в подавляющем большинстве, а также чиновничество, купечество, значительная часть крестьянства.

Ощущение некоей особости, характер народа, наиболее расположенного к истинному христианству, то есть к православию, и именно поэтому очень уязвимого, прежде всего извне, и часто неспособного решать внутренние проблемы последовательно. Но дело происходит на грешной земле, и поэтому народ, столь близкий к христианскому идеалу, нуждается во внешней власти, в защите и в демиурге-распорядителе. Кто-то должен брать на себя земные обязанности. Уваров в своем роде гений, потому что он очень просто и в то же время изящно выразил суть этой самой "народности".

Эта идеология была не выдумкой, которую спускали сверху и внедряли насильно, а довольно удачной попыткой привести к определенной системе то, чем реально жили. Николай не стремился опираться на фантом. Уваровская триада – это не идеологический вызов народу. Скорее власти было свойственно стремление воспринять то, что есть, и то, что народу было близко, понятно и приятно, поддержать и сохранять.

У Третьего отделения были любопытнейшие функции. Его задачей было наблюдение за порядком не только и не столько даже в полицейском смысле слова. Естественно, это была борьба с противниками идеологии, с теми, кто ей противостоял сознательно и бессознательно. Ведь, по сути дела, Третье отделение боролось не только с кружками молодежи, с отдельными бунтующими личностями, но и с сектантством; оно надзирало за иностранцами, которые несли на себе с точки зрения власти некую иную идеологию. Но Третье отделение и жандармы должны были еще обеспечивать и "истинный" порядок, то есть бороться со взяточничеством, борьба со злоупотреблениями представителей власти, борьба с жестокостью помещиков по отношению к крепостным и тому подобное.

У Николая был не полицейский режим власти, но "власти личной". В сущности, Николай – карамзинист. Николая Михайловича Карамзина он очень почитал. Знающие люди говорят, что в небогатом личном фонде императора лежит рукопись "Записки о древней и новой России" с пометками самого Николая. Очевидно, что для Николая это был очень важный документ. Хорошо известно, что Карамзин, простудившийся практически 14 декабря и вскоре умерший, превозмогая себя, встречался с Николаем и дал ему что-то вроде урока политической грамотности. И "Записки о древней и новой России" – это для Николая в своем роде основы идеологии. Уваров чем хорош: он эту сложную многослойную идеологию, плод умственной, интеллектуальной и духовной работы, упростил и сделал ее доступной массе чиновников, жандармов и так далее. И, конечно, Николаю карамзинская мысль о том, что самодержавие – это палладиум России, была, безусловно, предельно близка. Но, согласно Карамзину, быть в России царем – это не синекура, это тяжелейшая обязанность, потому что это огромная ответственность.

Царь в России может всё, он не имеет права делать одного – ограничивать свою власть. Потому что от полноты этой власти зависит счастье России. Но эту власть нужно употреблять, соответственно, для благоденствия русского народа. А для этого нужно хорошо знать свой народ и хорошо понимать, к чему он стремится. И Николай работал по-черному, он действительно на себя брал ответственность за всё. Известно, что он вставал раньше всех в Петербурге. Вообще был человек поразительной энергетики и благих намерений, искренне стремившийся контролировать всё, что можно.

Вот этот режим личной власти выразился, в частности, и в создании этой системы. Николай пытался в каждую губернию отправить эманацию самого себя. То есть, рядом с обычными чиновниками, с губернаторами, чиновниками губернского управления, казенной палаты, судейскими и так далее, должен был присутствовать дух императора, воплощенный в жандармском офицере.

Вопрос вмешательства офицеров в дела общества часто неверно толкуют. Есть инструкция Бенкендорфа по этому поводу: жандармский офицер, глава округа и жандарм в губернском городе не могли чего-то требовать, на чем-то настаивать, своей волей отменять какие-то указы местной власти, но они должны были контролировать деятельность чинов со позиций теории официальной народности; должны были провести частную беседу, если, условно говоря, губернатор зарывался, объяснить ему ситуацию, навести его на путь истинный. Это чем-то похоже на роль духовника.

Я не знаю, можно ли это называть "полицейским государством". У Бенкендорфа в приемный день была масса народа, это, кстати, Герцен описывает, причем все приходили с просьбами, с прошениями. Потому что Бенкендорф от царского имени мог решить многие вопросы, которые иначе не решались. И жандармские офицеры на местах – это тот же самый Бенкендорф, непосредственный представитель царской власти, ему можно было пожаловаться, и он мог сыграть позитивную роль в твоей судьбе.

Назвать это полицейским государством значит упростить до абсурда систему. Она сложная и пронизана, в общем-то, определенной духовностью. Доказательством этого может служить судьба самого Николая. Он до такой степени переживал за Крымскую войну, что умер вместе со своей системой. На меня всегда это производило очень сильное впечатление. Это также нехарактерно для лидеров полицейского государства. Николай не просто возглавлял эту систему, а он ее одушевлял.

Образ Николая сильно искажен. Связано это с тем, что он был крайне непопулярен среди интеллигенции, которая тогда зарождалась и ему противостояла; она и определила характеристики на десятилетия, даже на века. В современной историографии, конечно, господствует либеральное направление. Советская же историография еще жестче относилась к представителям власти. Например, великолепный писатель Тынянов, прекрасно знающий историю и этим выгодно выделяющийся среди исторических писателей. Вспомним, какой у него Николай и в "Смерти Вазир-Мухтара", и в "Малолетнем Витушишникове". Это гениальный гротеск, карикатура, опирающаяся на либеральную традицию. Сейчас издаются письма Николая, воспоминания, которые раньше лежали в архивах, интересные сборники документов. По ним совершенно очевидно, что это человек, искренне убежденный в своих взглядах, человек с благими намерениями, готовый действительно живот положить на алтарь. Как царь он ответственен беспредельно. Тынянов очень изящно изображает его чуть ли не идиотом, а у Николая здравый ум, как правило, трезвая оценка ситуации, сильная воля, умение настоять на своем.

Один из коренных недостатков Николая как государственного деятеля – полное отсутствие ощущения движения времени. Он искренне уверен, что можно некий порядок ввести или установить и поддерживать постоянно. Но ведь мы знаем, что всё течет, всё меняется. Мы неизбежно со времен Петра участвуем в соревновании с державами Европы, от которых нам никак нельзя отставать, если мы хотим быть великой державой, и так далее, и тому подобное. И николаевская система России, несомненно, мешала развиваться, потому что она была тесно связана с порядком, с крепостным правом.

Сейчас у Николая много поклонников. Боханов в книге "Николай I" обращает внимание на то, что Николай действительно очень интересовался вопросом о крепостном праве, он собирал десять секретных комитетов. Но опять-таки вслух об этом говорить было нельзя ни в коем случае. Формально крепостное право считалось основой существующего порядка.

Один из главных апологетов теории официальной народности, Дубельт писал: слава Богу, что у нас такая ситуация, потому что русский мужичок – не скажу, зверь, скажу, получеловек. Теория официальной народности формально народ почти обожествляет, а реально все-таки, видите, крестьянин – получеловек, просвещенные помещики, представители власти контролируют этого полузверя. Злоупотребления есть, пишет Дубельт, но это уже наше дело, жандармов, чиновников, следить за тем, чтобы их не было, бороться с ними. То есть система воспринимается как идеальная. Но очевидно, что это утопия. Можно секретно обсуждать пути смягчения крепостного права, но отменить его секретно невозможно. Несомненно, николаевская система утопична. С одной стороны, в ней есть резон, опора на традицию, на реальное настроение. Но эта традиция и это настроение уходят в XVIII, XVII век, уходят в прошлое. А XIX век, его первая половина – это время грандиозных перемен в Европе, и неизбежно это должно отражаться у нас. Это надо было учитывать, а Николай это учитывал недостаточно.

Современная ситуация отличается кардинально. Сейчас на первом плане находится чистая прагматика, рационализм. Если и будет создаваться полицейское государство, то оно будет полицейским чисто формально. Тут можно проводить параллели с режимом Сталина, несмотря на совершенно разные идеологические подходы и несоизмеримо иную степень жестокости. Но сходство с николаевской системой в идеологичности. Это не просто формальный порядок, а внедрение определенной идеологии. А какая идеология у нас сейчас? На чем может быть основана система подобного уровня?..

И Николай, и с массой оговорок Сталин опирались на то, во что люди реально верили. Именно поэтому они долго правили. А кто сейчас верит, например, в "суверенную демократию"? На кого опираться этой идеологеме?.. Для таких идеологий, пртзнанных народом, нужна вера и энтузиазм, а они сейчас полностью отсутствуют.