Восемь лет назад международная бизнес-элита устами одного из журналистов задала вопрос, который, как оказалось позже, несмотря на свою обескураживающую простоту, сохранял актуальность на протяжении всего президентского срока Владимира Путина, преследуя его буквально по пятам. В каком-то смысле Дмитрию Медведеву повезло: в отличие от предшественника на этом посту, начало его президентства не ознаменовалось вопросом о том, "who is mr. Medvedev?". Видимо, нынешняя власть урок усвоила и не стала дожидаться ремейка, а сама предпочла объясниться на эту тему.

Начал, как и полагается, сам Д.Медведев. На германо-российском форуме в Берлине 5 июня он сделал ряд важных заявлений, касающихся своего в идения внешней политики России. Сказать, что они прояснили ситуацию на философском уровне, нельзя: речь президента стала изящной смесью из типично идеалистических и не менее типично реалистических идей. Первых, надо сказать, было гораздо больше, что ставит под вопрос авторитет тех западных политологов, кто видит в сегодняшней России исключительно модернистское, "Вестфальское" государство, традиционно озабоченное различного рода геополитическими схемами и "разменами". В изложении Д.Медведева все обстоит несколько иначе: его устами Россия призвала своих партнеров отказаться от "блоковых соображений" и понять, что военная сила не решает всей совокупности проблем безопасности. Камешек был явно брошен в огород НАТО: позиция России в отношении этой организации состоит в том, что ее неадекватность проявляется в нежелании признать радикально изменившуюся природу угроз в современном мире. И с этим трудно не согласиться: действительно, на нетерриториальные (то есть, по сути, сетевые) в своей основе вызовы нелогично давать ответ в виде территориального расширения Североатлантического блока. По сути, примерно об этом уже не первое десятилетие твердят сотни экспертов в самих странах НАТО, исписавшие на эту тему тысячи страниц, и как их усилия оказались незамеченными в Брюсселе, непонятно не только российскому президенту. Министр финансов России в полемическом задоре вообще предположил, что лучше бы сделать НАТО историей, однако эта фраза оставила ощущение того, что Алексей Кудрин все же, наверное, выдал желаемое за действительное.

В речи Д.Медведева была и еще одна примечательная деталь: он вполне позитивно высказался о евро-атлантизме. Термин этот, почти ругательный в понимании многих российских национал-консерваторов, вдруг приобрел вполне легитимные нотки в устах главы государства. Логика его была примерно такова: атлантизм (то есть система эксклюзивных отношений между Европой и Северной Америкой) - это плохо, а вот евро-атлантизм (в том случае, если под ним понимать, вслед за Д.Медведевым, "тройственный союз" США, ЕС и РФ как трех ветвей европейской цивилизации) - это вполне даже актуально. Ссылки на "Большую Европу", немного напоминавшие "общеевропейский дом" эпохи перестройки, вкупе с фразами о "коллективных усилиях" и "взаимозависимости в глобализирующемся мире" усиливали впечатление об идеалистических корнях мировоззрения нового российского президента. На то же указывало и упоминание Д.Медведевым о вредоносности для мирового сообщества любых эксклюзивных (то есть политических в своей основе) форматов договоренностей. Нормативный характер взглядов Д.Медведева был подчеркнут его фразой о том, что демократия в целом и права человека в частности для России - не конъюнктурные инструменты, которые можно "обменять" на что-то (к чему якобы нас призывают из-за рубежа), а самостоятельные ценности, важные для нас самих. На каком-то этапе даже показалось, что он готов отказаться от традиционных заклинаний о "российской специфике": именно так, по крайней мере, можно было понять ту часть его выступления, где говорилось о том, что и для Запада, и для России проблема состоит не в обеспечении свободы слова, а в сохранении гуманитарных ценностей в СМИ.

Либерально-идеалистический дискурс Д.Медведева дал сбой только однажды, когда он призвал всех партнеров России руководствоваться "голыми национальными интересами", не искаженными какими-либо иными мотивами. Видимо, имелись в виду некомфортные для нашей страны ситуации, при которых соседние с Россией страны готовы пожертвовать частью своего суверенитета в пользу либо НАТО, либо ЕС.

Что касается внутренней части ответа на незаданный вопрос о том, "кто такой Д.Медведев", то его во многом прояснил Санкт-Петербургский экономический форум. По сути, с ключевым докладом на нем выступил Игорь Шувалов, рассказавший миру о новой философии внутренних преобразований, которые, возможно, по традиции будут ассоциироваться с именем президента России. И дело даже не в том, что первый заместитель председателя правительства позволил себе назвать "сложной" ситуацию в энергетике (это при нынешних-то ценах!) и "катастрофической" - в сфере здравоохранения. Важнее то, что его речь обозначила существенную линию полемики: в отличие от ортодоксальных державников, И.Шувалов прямо заявил о том, что "у нас нет установки на усиление роли государства". Насколько интенсивно аплодировал этому заявлению Герман Греф, настолько скептически (как показалось) воспринял его Сергей Иванов. Но И.Шувалов пошел еще дальше, заявив, что "мы начали предпринимать меры для устранения избыточного вмешательства государства в экономику" (при этом он, правда, призвал бизнес не подталкивать его в обратном направлении). Вполне либерально прозвучала мысль о том, что государство может как исправлять провалы экономики, так и генерировать свои собственные провалы (допускаю, что вторая половина этой мысли для многих представляет собой крамолу). Пример оказался заразительным, и начатое И.Шуваловым дело вскоре с готовностью продолжил Анатолий Чубайс, объявивший, что государству неплохо было бы разобраться в том, почему именно оно является наименее эффективным потребителем и распорядителем энергетических ресурсов. Все сказанное о государстве не осталось без практических последствий: И.Шувалов объявил о том, что чиновники вскоре будут заменены профессионалами в Советах директоров государственных корпораций и что будет сокращен список стратегических предприятий (куда доступ иностранного капитала, как известно, ограничен во имя национальной безопасности). В том же духе прозвучала информация о выведении из налогооблагаемой базы предприятий средств, затрачиваемых ими на различные формы обучения своего персонала.

Главный урок из всего этого таков: из речей на экономическом форуме в Санкт-Петербурге мы получили новые представления о том, какое государство строится у нас в России. Скорее всего, его можно назвать "управленческим", "проектным" государством. В нем чиновники легко могут выполнять роль модератора вполне академических дискуссий (как министр экономического развития Э.Набиуллина), а государственные служащие не просто добровольно, но и сознательно лишают себя насиженного места путем его радикальной трансформации (как глава РАО ЕЭС А.Чубайс).

В заключение - совсем немного теории. Некоторые политические философы, следуя традиции Мишеля Фуко, проводят логическое разграничение между суверенной властью, с одной стороны, и управленческой, технологической - с другой. Многие полагают, что время суверенной (то есть политической в строгом смысле слова) власти постепенно проходит и на смену ей приходит технология управления (причем уже не столько территориями, сколько людьми). Однако такое противопоставление кажется неочевидным; по крайней мере, Россия демонстрирует такой симбиоз властных отношений, где явное расширение поля управленческих технологий (основанных скорее на рациональном знании, чем на политической воле) не устраняет суверенные качества власти. Можно сказать по-другому: сама система, казалось бы, политически нейтральных (в нашем случае - отдающих приоритет правовым и экономическим аргументам) инструментов и способов управления предполагает (а то и усиливает) потребность в суверенной власти (1). Лучшим ее проявлением становится отсутствие у этой власти структурной потребности во внутренней оппозиции и логически связанная с этим уверенность в собственной (суверенной) способности вовремя почувствовать необходимость в переменах и оперативно скорректировать курс. Увы, переубедить в этом нашу элиту мало кто пытается. С другой "суверенной" привычкой - игнорировать мнения о нас чужестранцев и отказывать их суждениям в легитимности - наша власть, как показал форум в Санкт-Петербурге, успешно борется.

Примечания:

1. Judith Butler. Precarious Life. The Powers of Mourning and Violence. London and New York: Verso, 2004. P. 52-67.