От редакции. ЦИК РФ обнародовал первые результаты подсчета голосов в 11 регионах, где 13 марта прошли выборы депутатов законодательных собраний. Во всех субъектах, по данным Центризбиркома, лидирует "Единая Россия". "Победа "Единой России" - это результат ответственной работы партии на протяжении последнего десятилетия", - так прокомментировал о предварительные итоги единого дня голосования председатель Госдумы Борис Грызлов. Что означает победа "ЕР", объясняет политолог Павел Святенков.

* * *

Первый формальный результат прошедших выборов – это, разумеется, повсеместная победа «Единой России». Партия власти получает подавляющее большинство голосов в региональных парламентах, и этот факт не могут затмить даже отдельные неуспехи на муниципальных выборах, которые обычно играют значительно меньшую роль в российской политике. Однако, несмотря на этот формальный результат, есть и другие факторы, которые для партии власти должны быть настораживающими и вызвать повышенное внимание. Во-первых, во многих регионах «Единой России» не удалось набрать абсолютного большинства голосов. Больше того, в ряде областей коммунисты, ЛДПР, и «Справедливая Россия» набрали по пропорциональной системе больше голосов, чем «Единая Россия».

Во-вторых, произошла существенная делегитимизация выборов как таковых. Вне зависимости от того, какой результат получает «Единая Россия», у наблюдателей складывается ощущение, что результаты подтасованы. И это очень тревожный симптом. С одной стороны, в обществе распространяется апатия по отношению к выборам, а с другой – насмешливо-ироническое отношение: результат голосования автоматически ставится под вопрос, каким бы он ни был. Сколько бы голосов ни набрала «Единая Россия», ее результат всегда под сомнением и считается результатом административного и политического давления, а не волеизъявления избирателей.

И третье обстоятельство, которое я хочу отметить: на этих выборах «Единая Россия» получает подавляющее большинство в региональных парламентах не за счет голосов избирателей, а за счет особенностей системы региональных выборов, когда примерно половина депутатов избирается по пропорциональной системе – по спискам, а другая половина – по одномандатным округам. «Единая Россия» обычно получает по одномандатным округам количество мандатов, близкое к 100%, что, конечно, не может не вызывать удивления. Вспомним опыт стран, где выборы проводятся по мажоритарной системе: если партия имеет порядка 50% голосов на общенациональных выборах, то по мажоритарной системе она получает обычно где-то две трети мандатов в парламенте. Можно сослаться на опыт Индии, или Канады, где в 1984-м году Брайан Малруни одержал выдающуюся победу, получив очень большую долю голосов в местном парламенте.

Дело в том, что даже если вы имеете 50% голосов на выборах, вы все-таки не можете получить 100% мандатов. У нас зачастую дело обстоит именно так, и именно этот фактор дополнительно делегитимизирует выборы, поскольку совершенно очевидно, что невозможно, чтобы одна партия, даже действительно лидирующая, смогла набрать столько депутатских мандатов по одномандатным округам.

Основной тренд этих выборов при формальной победе «Единой России» следующий: происходит отчуждение общества от партии власти, возникает ироничное к ней отношение и неверие в легитимность ее результатов. Собственно говоря, проведенная в Интернете Алексеем Навальным кампания против «Единой России» очень ярко это демонстрирует. «Единая Россия», хотя и остается партией власти, сильно отчуждена от подавляющего числа, во всяком случае, городских избирателей. Это очень нехороший симптом, даже по сравнению с 2007 годом. Тогда хотя тоже все знали, что «Единая Россия» идет на выборы при помощи административного ресурса, но все верили, что результаты более или менее легитимны, потому что партия опирается на авторитет Владимира Путина. Сейчас такой уверенности нет. То, что мы видим сейчас, это трудности той политической системы, которая сложилась в начале правления Путина, в ранние 2000-е годы.

Мы можем говорить о двух тенденциях в электоральном поведении. С одной стороны, это рост поддержки оппозиционных партий, с другой – некоторая аполитичность. У меня есть ощущение, что протестная тенденция переламывает тенденцию на аполитичность. Раньше аполитичность означала, что люди не хотят голосовать вообще ни за кого и не верят в выборы как инструмент. Это был период некоего стоицизма. Люди просто стоически переживали тот факт, что от них ничего не зависит, что выборы проходят под знаком очень значительного применения административного ресурса.

Сегодня же мы переходим к фазе скептицизма. Люди начинают относиться к выборам не равнодушно, а иронично-издевательски. И эта скептическая фаза развития нашего местечкового мирового духа гораздо более опасна для власти, потому что на этой фазе происходит тотальная делегитимизация власти. Потому что неверие в выборы, условный электоральный стоицизм сопровождался принятием власти: пусть уж наши правящие круги правят, ничего же изменить нельзя. Сейчас ирония и скепсис по отношению к власти сопровождается отрицанием права властей на господство. А это, в сущности, приводит к росту оппозиционных настроений. Пока еще эти настроения ищут какую-то форму, в которую они могли бы вылиться, чтобы легитимизировать себя, но возникает ощущение если и не революционной ситуации, то ситуации тотального расхождения между действующей властью и интересами гражданского общества и среднего класса. Они на данном этапе – гражданское общество и средний класс – готовы осыпать власть градом несправедливых насмешек, точно так же как было, например, при позднем Брежневе. И это свидетельствует о готовности общества к большим переменам и о том, что спрос на подобные перемены стремительно назревает…