Когда убили первого зампреда Центробанка Андрея Козлова, комментаторы обсуждали это событие довольно вяло. Из всех аналитических еженедельников лишь один сделал это беспрецедентное для новейшей России заказное убийство крупного федерального чиновника первополосной темой. Остальные нашли, о чем на той неделе можно было написать еще.

С убийством Анны Политковской получилось немного не так. Вокруг него развернулась целая борьба - даже не за версии, а за политические оценки. Но факт убийства остался за рамками обсуждения: всем было важно, что убили именно данного человека, а сама процедура такого убийства - дело если не рутинное, то во всяком случае не необыкновенное. Ну, заказывают, да. Но вот именно журналистов (честных) заказывать нельзя. Это угроза всем нам, и т.д.

Такую реакцию по-своему можно понять: от этих историй веет жутью ранних девяностых, когда государство лежало в руинах, под "экономикой" понималась торговля с рук гуманитарной помощью, а бандиты (их тогда еще называли "рэкетирами") в открытую стреляли друг дружку прямо на улицах городов. Время, которое хочется скорее забыть.

Офисные клерки отрастили с тех пор буржуазное брюшко, приобрели кредитную иномарку и чувство собственного достоинства. Им хочется верить, что этот этап "кризисного менеджмента" ушел уже навсегда, а когда был, то был не с ними и понарошку. Их не очень заботит, как именно их работодатели в свое время получили возможность стать таковыми. Им достаточно, что сегодня они платят им зарплату - "в белую", с надбавками и непременным "соцпакетом".

Но тот же Андрей Козлов - плоть от плоти их касты. Он в своем роде эталонный клерк, идеальный образец для юного "манагера, обдумывающего житье". Поэтому обычно бессмысленная формулировка - "убийство связано с профессиональной деятельностью покойного" - в данном случае оказывается острейшим сигналом для всей этой среды. Оказывается, и среди "белых воротничков" могут оказаться обладатели "расстрельных" должностей, когда слово "расстрельный" не фигура речи и не историческая метафора. Тем более что совсем рядом с ними, буквально под боком, продолжает жить совсем другая среда. Тоже в своем роде "офисная".

Когда в Басманном и Мещанском судах слушалось дело "Юкоса", львиная доля внимания досталась политическим фигурам - Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву. По поводу такого обвиняемого, как сотрудник службы безопасности "Юкоса" Алексей Пичугин, говорили значительно меньше и с заметной неохотой. Ну да, был и такой, но разве это главное...

Апологетика Ходорковского строилась примерно так: да, приватизация госактивов в середине 90-х была незаконной, но ведь так делали все, почему же тогда сажают только руководителей "Юкоса"? Между тем, будучи доведенной до логического конца, эта мысль означает, что в каждой "уважающей себя конторе", не обязательно даже крупной, сегодня по-прежнему продолжают ударно трудиться не только свои ходорковские и невзлины, но и свои пичугины. Да, возможно, сегодня коллеги тов. Пичугина "ничего такого не делают" - разве что иногда, втайне, по большим праздникам... Но ведь они все прекрасно "помнят"! Такого рода "навыки" - не из тех, что быстро забываются. Особенно, если кому-то вдруг понадобится "напомнить".

Девяностые рядом, они среди нас. Андрей Козлов, к примеру, занимался борьбой с "обналичкой". А ведь у многих еще свежи в памяти времена, когда эти самые услуги по "обналичке" в открытую рекламировались в газетах объявлений и воспринимались просто как особый, чуточку рисковый, род бизнеса. "Бизнес по-русски", ну вы понимаете... То есть люди, которые этим занимались и продолжают заниматься, воспринимают это не как преступление, а просто как способ зарабатывать на хлеб. Что делать человеку, у которого отбирают его хлеб? Скорее всего, он будет мстить. Мстить тем, кто поломал ему жизнь.

В этом-то и проблема, обычно скрытая за размытым и ничего уже не объясняющим словом "коррупция". Дело не столько в том, что "кто-то кое-где у нас порой" сознательно нарушает законы; преступность как таковая - предмет интереса, главным образом, полиции, нежели политики. Проблема в том, что наряду с официальными, легальными институтами общества действует параллельная система - система теневых институтов. Система, которая сформировалась тогда, когда государство было слабо, и которая не хочет уходить, освобождая свое место для возвращающегося "белого" социального порядка.

Что значит "теневые институты"? Это значит - устойчивые системы отношений, существующие не просто "в обход" закона, но именно благодаря своей способности его обходить и тем самым "решать вопросы". Таких примеров много. Чего стоит только сложившаяся практика, когда взятку несут даже в том случае, если никто ее не просит. Просто для того, чтобы добиться жесткой, независимой ни от чего дополнительной гарантии внимания к той или иной теме. Известно ведь, что тех чиновников, которые берут взятки, просители любят гораздо больше, чем тех, которые не берут. Взятка здесь - это, по крайней мере, способ добиться предсказуемости; а кто в наше время верит пустым обещаниям? Сколько их давали и сколько нарушали? Таким образом, мы имеем дело с теневой системой страхования административных рисков. А если чиновник, взяв деньги, обещание все же нарушил, тогда вступает в дело другой институт - институт теневого правосудия... У которого, в свою очередь, имеется подсистема приведения приговоров в исполнение - с непременным контрольным выстрелом в голову.

Эту среду трудно заметить - тень есть тень. Лишь изредка в каком-нибудь неожиданном событии она показывает кусок щупальца. Например, когда в городе Кондопоге происходит ресторанная драка, и местный бармен, вместо того чтобы позвонить в милицию, звонит в "параллельную" силовую структуру, и та приезжает "решать вопрос". Мы бы никогда не узнали об этом заурядном, с точки зрения любого специалиста по провинциальной жизни, событии, если бы тамошние бандиты не оказались на беду кавказцами, а сама Карелия - регионом, где в разгаре выборная кампания.

Политтехнологи - тоже естественная часть системы теневых институтов. Это те, кто делал политику для других, а на самом деле руками других. Сейчас им все труднее находить работу, но кто сказал, что эти мастера провокаций захотят просто так переквалифицироваться в управдомы?

Политическую оппозицию в ее нынешнем виде принято считать слабой и недееспособной. Но у нее есть своя ставка. И этой ставкой являются именно теневые институты, вынужденные сегодня бороться за существование. Тем более что у тех и других есть то, что их объединяет. Кто такая "Другая Россия"? Достаточно посмотреть на имена ее участников, чтобы понять: это - Россия 90-х. Слепок с нее, именно такой, какой та была в то время. С точностью до деталей.

Мы ждем кампании 2007/2008 года как столкновения нашего настоящего с неосязаемым пока будущим. А на самом деле нам предстоит совершенно другой экзамен: встреча с прошлым. С силами реванша, которые, как Зюганов в 95-м, выйдут бороться за свое вчера. Но эта борьба будет идти как извне, так и изнутри путинской системы - в том пространстве, в котором действуют теневые институты. И в этом их единственный шанс.

Борьбу с "коррупцией" обычно понимают как показательную ловлю каких-нибудь "оборотней" - в погонах и без. На самом же деле это демонтаж теневых институтов, процесс политический, болезненный и, оказывается, нередко кровавый. Интересно, что ни одна из сил, готовящихся к выборам 2007 года, не ставит этот вопрос в свою повестку дня. Оно и понятно: судьбы Козлова не хочет никто. Бороться, не щадя сил, с "режимом" - либо, что то же самое, его "врагами" - куда как безопаснее.