Каждый раз московское биеннале меняет адрес основной экспозиции. Сначала это был полуразрушенный музей Ленина, откуда в годы перестройки умудрились украсть даже моторы для эскалатора. Затем – недостроенные башни в Москва-сити, неповторимый образец лужковского вкуса, способного украсить любой уголок планеты. В третий раз местом прописки главной выставки стал центр современной культуры «Гараж», уже отметившийся рядом проектов, вроде блистательного показа коллекции Франсуа Пино.

В отличие от музея Ленина и башни «Федерация», «Гараж» не подавляет экспонаты и почти не выглядит как самодостаточный артефакт. Напротив, в нем неожиданно много оказывается не архитектуры, но живого. Поначалу вообще кажется, что «Против исключения» - это какой-то зоопарк, а не выставка. Первое же произведение, которое встречает при входе, выглядит полноценным курятником. Кун Ванмехелен представляет свой «Космополитический Куриный проект», посвященный скрещиванию в разных странах кур породы Мехельс; на выходе получается кудахчущая на все голоса интернациональная компания: простая, но доходчивая метафора взаимного влияния, опыления и перекрещивания всего и вся в этом мире. И дальше тоже – то птицы летают, то в большом террариуме в «Театре мира» Хуана Юн Пина многочисленные скорпионы, змеи и ящерицы по-настоящему пожирают друг друга (хорошо, что биеннале короткое, а то бы никакого бюджета не хватило на восстановление реквизита).
При этом пространство «Гаража» не назовешь простым для устроителей, сама по себе огромная пустая коробка не гарантирует абсолютной свободы внутренней планировки. Например, первая «гаражная» выставка, посвященная Илье Кабакову, дизайнерски была придумана неудачно. Но в нынешнем биеннале совпало все – и форма, и содержание.
Многие боялись, что главная экспозиция будет слишком социальной, ведь готовил ее знаменитый французский куратор Жан-Юбен Мартен. На мой взгляд, она недостаточно политическая, хотя мы тут найдем и ироничное переосмысление образа Путина в «психоделических трэш-былинах» украинского художника Станислава Волязловского, и саркастичный образ новой России в инсталляции Александра Бродского «20 мусорных баков», где внутри старых, проржавевших баков помещены стеклянные, сверкающие, словно бы сделанные из бриллиантов небоскребы.
У Жана-Юбера Мартена много заслуг перед человечеством в целом и в частности перед Россией. Он первым провел ретроспективы Ильи Кабакова и Эрика Булатова в Западной Европе, был куратором выставки «Париж – Москва», впервые еще в 1978 году наиболее полно показал во Франции наследие Малевича. Мартен готовил один из главных бестселлеров этого десятилетия, Afrika remix, а также лучшую, пожалуй, выставку прошлого венецианского биеннале, Artempo. Мартен показал тогда на берегах лагуны искусство в диапазоне от археологических раскопок до Ива Кляйна и Френсиса Бэкона, от Тони Крэга и Аниша Капура до Марины Абрамович. Тот выбор призван был подтвердить или опровергнуть давний тезис греческого философа Зенона о том, что времени нет, а значит, едино все, в том числе и искусство. В каком-то смысле московская «Против исключения» - итог всей предыдущей работы Мартена.
В Москве - много имен из венецианского и африканского проектов. Это и Крэг, и Капур, и Абрамович, и примитивисты из Кот-д'Ивуар и Бенина. Они призваны подтвердить излюбленный набор мартеновских идей – о равноправии форм, социальной роли искусства и необходимости ориентироваться на все художественное пространство планеты, а не только на его фасадную, американо-европейскую часть.
Русские оказались здесь вполне на месте - не слишком много, тщательно отобранные... Дмитрий Гутов с его «Параллаксом», военизированные рисунки художника-примитива Александра Лобанова - все они достойно смотрятся в мировом контексте. Хотя лучшая, надо признать, работа с «русским содержанием» - это поразительная инсталляция Уильяма Кентриджа «Я не я, и лошадь не моя». Название ее взято из стенограммы пленума ЦК ВКП(б), на котором коллективною волею партии был фактически приговорен к смерти Бухарин. Цитаты советских классиков, от Ворошилова и Кагановича до Молотова, воспроизводятся на одном из экранов. На других - фильмы-объекты, воссоздающие авангардную эстетику 1920-30-х годов.
С кино связана и еще одна поразительная работа, привезенная в Москву – «Звук тишины» Альфреда Джаара. Эта инсталляция посвящена жизни и смерти южноафриканского фотографа Кевина Картера. В 1993 году он получил Пулитцеровскую премию за снимок из голодного Судана. Маленькая исхудавшая девочка едва встает под зорким оком ожидающего своего стервятника. Когда выяснилось, что о судьбе девочки сам Картер ничего не знает, фотограф был подвергнут столь агрессивной атаке со стороны общественности, что вынужден был покончить жизнь самоубийством.
Последний кадр фильма Джаара (он состоит практически из одних титров и проецируется в огромном кубе) извещает о том, что сегодня права на тот исторический фотоснимок принадлежат агентству Билла Гейтса.
Все смешалось в этом лучшем из миров. Это видно и по судьбе большинства популярных африканских авторов. Многие из них смотрят на мир уже из окон европейских квартир, но остаются при этом все же африканскими художниками. Это проявляется не только в выборе тем, но и в той свободе, с которой подвергаются ироничному переосмыслению каноны и штампы западной цивилизации. Хороший пример тому – британский нигериец Йонка Шонибаре. Мартен показывал его на выставке Afrika Remix в Дюссельдорфе, где Шонибаре был представлен инсталляцией «Салон викторианского филантропа». Он выстроил классическую викторианскую комнату и украсил ее африканскими тканями. В биографии рожденного в Лондоне нигерийца работа выглядела очередным высказыванием на тему собственной идентичности, и одновременно - характеристикой нынешней культурной ситуации в целом. Дело в том, что ткани Шонибаре то придумывает сам, то закупает на африканском базаре в английской столице, куда их привозят из Африки. Но в саму Африку их экспортируют из Роттердама или еще какого-то европейского города. В условиях такой культурно-товарной глобализации остается не так уж много возможностей для «чистой самоидентификации».
В другой работе Шонибаре, цикле постановочных фотографий большого формата (более двух метров в ширину) он нежно издевается над жизнью лондонского денди XIX века, причем в главной роли выступил сам художник. Он же сыграл и Дориана Грея в фотосессии, посвященной роману «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда. В Москву же привезли его работу, ставшую одним из украшений венецианского биеннале 2007 года – «Как снести две головы за раз («Джентльмены»)», ироничный парафраз на тему бессмысленности любой войны.
Скульптурой Шонибаре определен memento mori выставки: в финале собрано сразу несколько работ, так или иначе связанных с темой смерти. Здесь и цинично-остроумный проект Юрия Альберта «премия биеннале»: 450 тысяч рублей получают родственники лауреата в случае его смерти до наступления следующей биеннале (на организацию похорон и поминок). Здесь и декоративные гробы-фетиши от Сэмюэля Канне Квеи в форме одного кроссовка или бортового мотора «Ямаха», и впечатляющая китайская инсталляция, запечатлевшая восковых стариков в инвалидных креслах-самоходах.
В итоге у нас появился проект отличного европейского уровня - видно, что 100 миллионов бюджета были потрачены не зря, их явно миновали откаты и усушка-утруска. Другое дело, насколько ему соответствует специальная и параллельная программа фестиваля? Не слишком ли она сфокусировалась на русском? Как выясняется, нет. По проектам, представленным в фонде «Екатерина» и в Третьяковке на Крымском валу (прежде всего по «Бумажной архитектуре», выставке, приуроченной к 25-летию этого феномена советской культуры), по залам «Красного Октября» и «Sound games» Владимира Тарасова в Манеже видно, насколько быстро перерождаются границы мировой арт-карты. А фотограф Борис Михайлов в Манеже в последний момент заменил оказавшуюся вдруг слишком дорогой ретроспективу итальянской Arte povera (вот и кризис – на итальянцев не хватило денег). Но Михайлов - из числа немногих наших звезд мирового масштаба, которых даже трудно назвать «нашими». Винзавод же на примере сразу дюжины выставок и вовсе показал, насколько доминирующим может быть творчество современных российских авторов на фоне их европейских коллег.
В этом диалоге - одна из главных задач и одна из главных побед биеннале. Пусть проект Мартена не очень акцентирует определенные (и довольно важные вещи). Зато он очень эстетичен в своей демонстрации того, насколько безукоризненную выставку может сделать человек с абсолютным художественным слухом. Да, такая выставка могла бы появиться в любом продвинутом европейском городе. Именно потому она служит в современной Москве глотком эстетической свободы. И позволяет лишний раз пристально взглянуть на столичную публику: как много в ней тусовки? Как много серьезного и ненаносного?
Ответ, как обычно, не в пользу настоящего. Но вода камень точит. Оргкомитет биеннале, во главе с Иосифом Бакштейном, очевидно эволюционировал за последние восемь лет. Возможно, следом за ними когда-нибудь эволюционирует и публика.