После того, как Советский Союз перестал существовать, перестала существовать, по крайней мере, в восприятии отечественных интеллектуалов, такая наука как политическая экономия. Ее заменили такие западные экономические дисциплины как микроэкономика, или наука о том, как маленькая фирма зарабатывает деньги, и макроэкономика, учение о том, как зарабатывает деньги государство. Политическая же экономия – наука о законах, управляющих экономикой и обществом, ушла в небытие. Там она и оставалась до тех пор, пока Институт общественного проектирования, директором которого является Председатель Комитета ГД РФ по конституционному законодательству и государственному строительству В.Н. Плигин, и журнал "Эксперт", руководит которым В.А. Фадеев, не организовали международную конференцию с крайне претенциозным названием - "Возвращение политэкономии: к анализу возможных параметров мира после кризиса".

Состав участников этой конференции действительно потрясал как с количественной точки зрения (аккредитацию на ее посещение получили свыше тысячи человек), так и с качественной точки зрения (в ней приняли участие один из лидеров современного неомальтузианства Джек Голдстоун, один из основателей мир-системного анализа Иммануил Валлерстайн и один из ведущих социологов современности Крейг Калхун). Кроме того, символическое значение имело и место, в котором собрались отечественные и зарубежные интеллектуалы для того, чтобы в течение двух дней обсуждать политэкономические судьбы мира – лекторий Политехнического института на Новой площади, в котором в 1960-х годах выступали певцы советской "оттепели" Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко и так далее.

И вот в этой аудитории решили обсудить судьбы мира. Помимо циклопичных размеров самой аудитории, тех, кто все-таки посетил конференцию, удивило фоновое изображение знаменитой тройки – Сталин, Рузвельт, Черчилль. Подобный экстравагантный выбор символа конференции, а это был, несомненно, ее символ, главный редактор журнала "Эксперт" Валерий Фадеев пояснил следующим образом. Сталин, Рузвельт, Черчилль – это символ послевоенного мира, того мира, в гроб которого нынешний экономический кризис выражаясь фигурально "вбил последний гвоздь". Впрочем, он тут же добавил, в качестве шутки, что рядом, в качестве символа нового мира, хотели поместить изображение премьер-министра России Владимира Путина и пророка методов ненасильственного сопротивления Махатмы Ганди. Но, заметил Фадеев, организаторов конференции от этого отговорили. Однако, публику подобное пояснение не удовлетворило, поэтому один из участников конференции попросил уточнить, что же символизирует фигура Сталина. На этот вопрос ответил Георгий Дерлугьян, заявив, что Сталин символизирует третий путь. И этот ответ вполне укладывался в рамки обсуждения.

После Валерия Фадеева слово взял Георгий Дерлугьян, выступивший в качестве ведущего-модератора конференции. Он тут же заявил, что потеря политической экономии, которая произошла на рубеже 1990-х годов, когда учебники по научному социализму уступили место переводным учебникам по "научному" капитализму, это катастрофа для общественных наук, поскольку была потеряна целая традиция осмысления экономических процессов. И эта катастрофа стала одной из причин того, почему нынешний глобальный экономический кризис стал возможным. Кроме того, ликвидация традиций политической экономии привела к утверждению принципов рыночного фундаментализма и пренебрежения влиянием нерыночных акторов на экономику. Призвав ликвидировать этот разрыв, Дерлугьян передал слово Фредерику Лордону, научному директору Лаборатории спинозистского анализа экономик.

Господин Лордон начал свое выступление с утверждения, что глобализация – это огромная ошибка, и именно она ответственна за нынешний кризис. Выход же французский ученый видит в регионализации. Впрочем, он так и не пояснил, что же, с его точки зрения, регионализация. А на прямой вопрос, что лежит в ее основе, ответил крайне уклончиво. С точки зрения Лордона, в основе регионализации лежат: география, финансовое положение и политические предпочтения. То есть, с его точки зрения, регионализация может протекать на любой основе, тем более, что чем мир более разнообразен, тем он более устойчив.

Но регионализация может вести к протекционизму. Однако француз считает вопрос о конкуренции абсурдным, поскольку понимание протекционизма как ликвидации конкуренции неверно. Протекционизм – это конкуренция без искажений. Впрочем, что же именно он понимает под протекционизмом, французский ученый не пояснил. Про благо протекционизма для экономики пояснил отечественный экономист Владимир Попов. Он отметил, что есть два понимания экономической открытости. Открытость торговли и открытость экономики и связи между ними нет. Открытость торговли зависит от количества экспорта, в то время как открытость экономики зависит от таможенных пошлин. Эти два показателя друг с другом не коррелируют. Соответственно государство может устанавливать огромные таможенные пошлины, но в то же время обладать положительным внешнеторговым сальдо, то есть ее экспорт может превышать ее импорт. Поэтому, констатировал профессор Попов, протекционизм как таковой не ведет к бедности государства. Наоборот, он очень даже полезен, но только в том случае, если таможенные пошлины защищают отрасли, которые в перспективе могут стать экспортными, но которые страдают от низких цен на импортные товары аналогичного назначения.

Впрочем, не только судьба глобализации и регионализации волновали участников конференции. Еще одним важным вопросом были судьбы альтернативных капитализму проектов, в частности китайского проекта организации общества и экономики. И с докладом по этому вопросу выступил Ван Шао Гуан, китайский ученый, которого назвали одним из самых глубоких аналитиков Китая.

Настроив публику на шутливый лад, демонстрацией стилизованных портретов Обамы в роли Мао Цзедуна. Ван Шао Гуан заявил, что Китай продолжает свой путь к социализму, который начал 60 лет назад. И путь этот, с его точки зрения, был более успешен, чем путь СССР по той причине, что китайское руководство не угнетало самодеятельное поведение граждан Китая, а наоборот стимулировало его. Из всех предприятий, существовавших на территории КНР в 1956 году, только 8300 принадлежало государству, остальные были собственностью трудовых коллективов.

В результате, уже при Мао Цзедуне были достигнуты огромные успехи: создан промышленный потенциал, построены ирригационные сооружения, достигнуты успехи в здравоохранении и системе образования и так далее. Но все-таки бедность как таковая ликвидирована не была. К моменту прихода к власти Дэн Сяопина в Китае по международным стандартам насчитывалось 600 миллионов живущих за чертой бедности, по стандартам Китая таковых было только 300 миллионов (вероятно, если быть честными, то эта цифра приближалась к 1 миллиарду). Соответственно при Дэн Сяопине и после него, как заявил гость из Китая, была продолжена политика председателя Мао по построению социализма. Свидетельством тому выступает хотя бы тот факт, что с 1979 года в программных документах КПК все чаще начало появляться слово социализм, которое до этого практически не использовалось.

Итогом достижений Китая за последние 30 лет стало, как считает Ван Шао Гуан, снижение уровня неуверенности в жизни, достигаемое за счет снижения разницы в доходах между отдельными регионами Китая, повышение прибыльности китайских государственных предприятий, которые уже сейчас более прибыльны, чем частные, и так далее.

Ван Шао Гуана поддержал и всемирно известный специалист по исторической социологии Джек Голдстоун, заметив, что в 1960-е годы СССР по уровню экономического развития опережал США, но затем начал отставать. Причина этого коренится в том, что созданная в СССР экономическая система не поощряла инновации, в отличие от экономической системы западных государств. Соответственно сможет ли Китай удержать сове лидерство – это вопрос, ведь вполне возможно, что он вскоре, так же как и СССР, столкнется с кризисом из-за невозможности внедрить инновации в экономику.

Однако главный вопрос, как утверждает Голдстоун, не в том, сможет ли Китай стать лидером нового мира, а в том, как возможно объяснить нынешний экономический кризис. Голдстоун полагает, что причины нынешнего глобального кризиса заключаются в том, что люди в США, главном потребителе товаров и услуг в мире, в течение долгого времени покупали, но при этом не воспроизводили. Люди потребляли, но платили за потребляемое тем, что могут заработать завтра. В итоге основные доходы росли недостаточно быстро и не могли покрыть растущий дефицит. Единственный выход, позволяющий избежать повторения того, что случилось, Голдстоун усматривает в стимулировании сбережений и сокращении потребления. Ранее это решалось на национальном уровне, ныне этот процесс необходимо стимулировать на глобальном уровне.

Но и здесь существуют определенные трудности, так как в силу объективных условий, а именно из-за старения населения, Европа и США не смогут быть локомотивом процесса сбережения. Здесь лидерство переходит к странам Азии и Латинской Америки, где доля молодого населения достаточно высока. Но, для того, чтобы возглавить новую мировую экономику, этим странам необходимо будет отказаться от авторитаризма, они должны дать людям свободу для того, чтобы они смогли используя инновации (для сокращения затрат сырья и энергии при производстве товаров) создавать необходимые активы. Государство же должно им покровительствовать, но не мешать. Оно должно выступать своеобразным рефери, который на национальном уровне устанавливал бы правила игры. Впрочем, утверждает Голдстоун, подобный же рефери должен существовать и на наднациональном уровне. Но, американский социолог не уточнил, какими чертами этот наднациональный рефери должен характеризоваться.

Точно также ушел от прямого ответа о будущем и Иммануил Валлерстайн, доклад которого венчал конференцию (следует отметить, что доклад был роздан участникам в первый же день, видимо организаторы подстраховались, справедливо считая, что не каждый аккредитовавшийся досидит до конца). Свое сообщение Валлерстайн начал с уже ставшего классическим заявления, что нынешний финансовый кризис – кризис стадии Б кондратьевского цикла. Соответственно ничего экстраординарного в нем нет, и состояние экономики в скором времени придет в норму. Но возникает вопрос, какой будет эта новая норма? И на этот вопрос Валлерстайн ответил в присущей ему манере. Он не может точно спрогнозировать, что будет представлять новая мир-система, так как система всегда заходит немного дальше состояния равновесия, в котором пребывала до кризиса, но может предсказать возможные варианты развития. Таких варианта два, а точнее четыре. Патриарх мир-системного подхода называет их "духом Давоса" и "духом Порт-Аллегри". Представители первого направления "духа Давоса" стремятся создать репрессивную систему, во главе которой стоят технократы, которые выступают за византийский политический стиль, когда обычные граждане практически не принимают участия в выработке социально значимых решений, а самих этих граждан считают слишком глупыми для участия в политике. Вторая группа, вдохновляющихся "духом Давоса", исповедует менее элитаристские взгляды. Они готовы кооптировать в свои ряды наиболее достойных представителей низших классов, при этом заимствуя лозунги антисистемных движений, но не отказываются от неравенства и не стремятся ликвидировать поляризацию в обществе.

Оппозицией "духу Давоса" выступает "дух Порта-Аллегри". Впрочем, и среди его сторонников единства нет. Одна группа из "Порта-Аллегри" стремиться к созданию децентрализованного мира, в котором ресурсы будут распределяться рационально, а инновации не будут создавать узких профессиональных групп, претендующих на власть. Другая же группа, делая ставку на технократов, но, декларируя при этом формальный эгалитаризм, стремится к всеобщей интеграции, но неспособна ее достичь по причине страха перед новшествами и недостатка терпения для строительства универсалистского общества.

Таковы были наиболее интересные доклады, представленные на конференции, посвященной возвращению политической экономии. И уже по их содержанию понятно, что как раз возвращения науки, необходимость которой назрела, не произошло. Перед отечественными интеллектуалами выступали все кто угодно: политологи, социологи, историки, но не экономисты. Когда же отечественные экономисты все-таки получали трибуну, их вынуждали комментировать то, о чем рассказывали именитые гости из-за океана. Участникам же конференции приходилось наблюдать все это действо в тщетном ожидании политической экономии, которая, несмотря на обещания, так и не вернулась.