Упреждающая аргументация

Набросок "риторики сдерживания"

Волны российской риторики

Казалось бы, еще совсем недавно мир держался на страхе взаимного уничтожения в случае тотальной войны, который делал такую войну невозможной, и многие уверовали, что так будет продолжаться вечно. Однако политикам в целях самореализации понадобилось пространство для игры, движения. Проводить политику - означает вносить в мир изменения. Иначе зачем нужна власть?! И вот уже политическая риторика ушла далеко вперед, приобрели успех новые, поначалу казавшиеся нереалистическими идеи избавления человечества от угрозы ядерной войны, а затем - и "кардинально новых отношений между ведущими державами". Действительно, куда еще могла направить свои стопы риторика после десятилетий стагнирующей стабильности и "гарантированного уничтожения"? Только в сторону мира, уничтожение которого не столь гарантированно, но зато более вероятно. Так что колебание риторического поля оказалось полностью предсказуемым по своему направлению, хотя и хаотическим по выбору времени. В свою очередь, признаки понимания необходимости "содержательных философских подходов" (Медведев) стали появляться и в российском политическом руководстве на самом высоком уровне.

Следует отметить, что риторика, будучи наиболее подвижной частью реальности, также влияет и на другие состояния в наиболее очевидной степени. На это имеется веская гносеологическая причина. Мы без больших затруднений фиксируем факт влияния, когда после быстрых и чрезвычайно радикальных изменений риторики меняется поведение политических акторов. Под напором новой аргументации последние также обновляют способы рационализации своего поведения. При этом мы часто не обращаем внимания на то, что глубинные, архитектонические основы человеческой этологии, определяемые человеческой "видовой психологией", остались практически неизменными. Во всяком случае, изменения здесь слишком медленны, чтобы просто их зафиксировать, не говоря уж о том, чтобы уловить влияние на текущую политику. Так, глядя на океан, мы прежде всего замечаем волны в их бесконечном разнообразии, отвлекаясь при этом от подпирающих волны глубин, где господствуют устойчивые течения.

На этом фоне удивительным остается тот факт, что при всей своей зависимости от изменчивой политической риторики войны, как бы они ни назвались - "освободительными походами" или "гуманитарными операциями", - продолжают относиться к наиболее устойчивым, тектоническим явлениям человеческой истории. Развитие технологий и дрейф политической риторики меняют лишь характер войн, "политкорректное" обозначение и способы освещения в информационном поле, не снижая событийной повторяемости.

Одним из следствий вышеприведенных соображений является вывод о ценности инновативных риторик вообще. У риторики своя "инновационная экономика". Политик, если он хочет сохранить влияние на ситуацию, должен обладать способностью порождения новой риторики. Если политик остается у власти достаточно долго, его риторический аппарат также должен обновляться, хотя и вынужден сохранять видимость преемственности. Этот, в общем-то, дорогостоящий процесс управляемой эволюции стоит потраченных на него усилий, поскольку, как было отмечено выше, наиболее изменчивая и инновативная часть реальности и задает темп развития, становясь его своеобразным хронометром или, точнее сказать, "водителем ритма".

Водитель глобального поворота

Если говорить о политике военной безопасности, следует отметить, что начиная с конца 80-х годов Советский Союз, а затем и вновь учрежденная Россия стали в известном смысле "водителем ритма" глобального поворота в мировой политике. По каким причинам России не удалось извлечь значительной для себя пользы от инициированного Горбачевым конца "холодной войны" - отдельный большой разговор. Одна из причин: политики поверили в собственную риторику как в "объективную реальность", чего никогда не следует делать.

Впрочем, с приходом Ельцина риторическое развитие страны вновь затормозилось, и конкуренты тут же перехватили инициативу. В США и Европе выдвинули собственную концепцию "ограниченного суверенитета" и "гуманитарных вмешательств". По мере того, как Россия ограничилась только достаточно пассивной реакцией на эти процессы, стала очевидной недостаточность гуманитарной инновативности, а также и отсутствие способности у капитанов российской политики развивать новые идеи или хотя бы вовремя их замечать.

Приход Путина поначалу не обещал больших изменений в этом плане. Новый президент попытался вскочить на подножку американской риторики "войны с террором", разработанной специально, чтобы вдохнуть в войны США новую легитимность. Но на этой подножке неожиданно оказалось гораздо больше желающих присоединиться, чем представляли себе в Москве. Так что России "почетного второго места" уже не досталось. Впрочем, через некоторое время кремлевцами все же была осознана настоятельная необходимость предъявления своей собственной, независимой риторики. Такой, которая бы подкрепляла стремление России быть мировой державой. И таковая в конце концов была изобретена в виде концепции "энергетической безопасности", которую якобы предоставляет соседям и чуть ли не всему миру единственная "энергетическая сверхдержава". Статус США в рамках этой риторики низводился до статуса импортера энергоресурсов, другими словами - акцептора российского энергетического великодушия.

То, что европейские государства и США поддались этой риторике, восприняли ее всерьез и даже слишком, - большая удача российской политики. Шевеление в европейских столицах и Вашингтоне по поводу " опасной энергозависимости", открытые угрозы применения силы в случае, если кто-либо захочет этой зависимостью воспользоваться, - все это стало индикатором нового влияния России. Влияния, которое просто невозможно было бы актуализировать, не введя в политическое поле определенную риторическую инновацию.

Насколько такая инновация может быть эффективным инструментом глобального воздействия, стало ясно, когда цены на все виды минерального сырья уверенно поползли вверх. Причем большинство экономических аналитиков утверждают, что этот рост цен перестал быть жестко связан с дефицитом предложения на рынках, а в значительной мере отражает страхи участников за будущее. А ведь страхи за энергетическое будущее в европейских и североамериканских столицах были порождены в немалой мере новой самоуверенной московской энергетической риторикой.

Успехи Москвы на риторической стезе естественным образом порождают желание других, не менее значительных государств хоть как-то их нейтрализовать. Приход к власти в Кремле молодого президента, а также переход к более распределенной системе власти дают надежду на то, что поступательное риторическое развитие российской политики продолжится.

В этом случае Россия превратилась бы в "водителя ритма" мировой политики. А другим, вползающим в полосу стагнации и исчерпания свежих идей, пришлось бы подстраиваться, довольствуясь ролью "обертонов".

Если это произойдет, то следует думать, что конфликт по поводу нового места России в обозримом будущем не ослабеет, а, скорее, только обострится. Конкурентам на этот раз будет уже гораздо труднее обогнать и маргинализировать Россию тем классическим способом, которым они пользовались ранее: за счет своей невероятной способности к смене политической кожи и необычайно привлекательной риторики. Возможно даже, что в какой-то момент военные методы решения "русского вопроса" могут показаться некоторым политикам необходимым рабочим инструментарием. С другой стороны, и в самой России могут задуматься, как бы более полно и эффективно задействовать аппарат силового воздействия.

Военная доктрина: смена вех

Для понимания российской политической риторики есть смысл еще раз вкратце подытожить результаты развития сферы безопасности за последние два года, а также развития военных инструментов, без которых, конечно же, любая, сколь угодно "мощная" риторика осталась бы пустым резонерством. Как считается, одной из "критических точек" в этом развитии можно считать подвергнутое широкому анализу в СМИ заявление бывшего начальника генштаба Балуевского, в котором он недвусмысленно намекнул на готовность России к нанесению упреждающего удара. Балуевский ушел в отставку, как считается, из-за разногласий по организационным вопросам с новым министром обороны, однако это вряд ли обесценивает им сказанное.

На этом фоне осталось практически незамеченным заявление бывшего президента Путина, сделанное еще 20 ноября 2007 года на совещании руководящего состава Минобороны РФ. В открытой его части, опубликованной на сайте www.kremlin.ru , кроме важности задачи "повышения боеготовности стратегических ядерных сил", которые "должны быть в состоянии нанести быстрый, адекватный ответ любому агрессору", отмечается также следующее: "Силам общего назначения предстоит искать новые формы нейтрализации угроз безопасности России на ранних стадиях". Однако "нейтрализация угроз на ранних стадиях" есть не что иное, как новая риторическая форма для "превентивного", упреждающего удара.

Это заявление стало свидетельством того, что Россия окончательно отходит от своей традиционной доктрины обороны преимущественно на собственной территории при "сдерживании агрессора" угрозой ответного удара. По крайней мере, конвенциональные силы России теперь выведены из-под действия концепции "ответного удара", и им официально предписано развернуть создание инструментов первого удара в рамках доктрины упреждающей борьбы с угрозами "на ранней стадии". Следует, впрочем, отметить, что в данном случае бывший российский президент неоригинален и в целом повторяет американскую систему аргументации, что говорит о том, что эта сфера все еще ожидает новаторских российских идей.

С приходом Медведева подвижек в сторону формирования новой доктрины пока не произошло, хотя преемственность общего курса в военных вопросах подтверждена. Новый президент свой первый армейский визит совершил в часть РВСН, что должно быть трактовано как подчеркнутое внимание к главному инструменту глобального могущества России. Но так ли этот инструмент надежен? Раз за разом в информационном поле появляются публикации, в которых надежность российского ядерного щита подвергается сомнению.

Одной из наиболее сильно прозвучавших публикаций был опубликованный два года назад в рупоре американской внешней политики журнале "Форрин Аффейрс" аналитический материал, в котором утверждалось, что Россия в скором времени потеряет способность наносить ответный ядерный удар и США достигнут способности безнаказанно начать войну с Россией. Сама статья и реакции на нее уже были проанализированы нами ранее. Несмотря на некорректность большинства своих посылок, данная статья на самом деле сыграла весьма положительную роль для России. Ввиду того, что истерики эта статья вызвала немало, ее алармистское звучание заставило российские элиты сконцентрировать внимание на секторе стратегической безопасности. Испытания стратегического оружия нового поколения были ускорены. В последние два года отмечено также ускорение программы перевооружения армии, повышенное внимание первых лиц государства к подготовке военнослужащих и меры по более активному привлечению на контрактную службу. Активизировались и попытки трансформации российских риторических инструментов?

Демократический триумфализм

В последние месяцы в политическом стиле ясно выделилась и закрепилась на первом плане такая черта, как победоносность, или "триумфализм". Так, совсем недавно мы стали свидетелями серии блистательных спортивных побед России, которые вряд ли были бы возможными, если бы не наблюдалось того эмоционального подъема русской нации, который отмечается в последнее время. Они также не были бы осознаны в той степени значимости, если бы не соответствующая перемена в идеологических установках элиты, - ведь значительные победы российские спортсмены одерживали и в 90-е годы, и в период путинского президентства, однако они не воспринимались массовым сознанием как нечто значимое и глубокое.

Было бы недальновидным считать, что спортом дело и ограничится, что этот новый русский триумфализм не распространится на иные сферы. Спортивные победы русских - всего лишь проба сил, упражнения "на кошках" в предвкушении реальных битв, как бы они ни назывались в будущем: "гуманитарной операцией" или "акцией активного миролюбия". Речь может идти об излечении нации от десятилетий застойного пацифизма.

Истинно демократические страны никогда не отличались миролюбием. Ложно понимаемая политкорректность долгое время мешала говорить об этом открыто. Однако пришло время усовершенствовать нашу риторику в очередной раз. И теперь, говоря откровенно, следует признать, что чем демократичнее государство, тем чаще оно ведет войны за пределами своих границ. Лидером по количеству начатых войн, объявленных и необъявленных, несомненно, являются Соединенные Штаты. Одновременно это одно из наиболее демократических и уважаемых в мире государств. Такое совпадение не может быть случайностью: в отличие от диктатур, где выработку активной внешнеполитической позиции тормозит застойная бюрократия, демократические государства отличаются выраженным внешнеполитическим активизмом, в основе которого лежит конкуренция предлагаемых национальных стратегий.

Похоже, и в Кремле начинают замечать связь между высоким уровнем развития демократии, экономики и тем, что нация ведет себя более агрессивно, самоуверенно, "националистически", в большей степени склонна игнорировать принятые установки и развешанные тут и там "флажки" международных законов. Такая нация также в большей степени готова "конфигурировать" интерпретацию мировой истории в соответствии со своими национальными интересами. Вот что сказал, например, по этому поводу президент России в выступлении перед дипломатическим корпусом: "Характерно, что именно те государства, в которых увлечение вот такой "перелицовкой" истории стало чуть ли не стержнем внутренней и внешней политики, являются в то же время и рьяными сторонниками противоправных действий, вроде того же самого косовского прецедента. И те же государства отличаются преобладанием националистического крена в своей политике, притеснением национальных меньшинств, ущемлением прав так называемого "некоренного" населения".

Совершенно очевидно, что подобные оценки могут быть обращены, прежде всего, в сторону Соединенных Штатов - сильнейшей на данный момент нации с наиболее развитой демократией и чувством религиозного и гражданского национализма. Именно этому монстру России приходится противостоять, и очень важно тут "не выплеснуть ребенка вместе с водой". Несмотря на то, что с Соединенными Штатами и англо-саксонским миром в целом Россию, по всей видимости, на века связала "смертельная дружба", русским совсем не обязательно отказываться от тех преимуществ, которые принесла этим странам их агрессивная наступательная внешняя политика, с безусловным применением силы, когда это сочтено необходимым. Инновационность внешней политики логически равнозначна готовности обходить устаревшие догмы международных отношений и окаменелости "международного права" - иначе непонятно, в чем может состоять инновационность политики вообще!

Ну а наиболее эффективные внешнеполитические стратегии просто обязаны содержать элементы силового принуждения, потому как самоограничение силы означало бы недоиспользование имеющегося инструментария политики и в конечном счете - неэффективность всей стратегии. Таким образом, борьба за политическую эффективность в сочетании со здоровыми национальными амбициями неизбежно ведет к конфликтам и от них к применению силы - то есть фактически к войне, как ее ни назови. Соответственно, без конфликтов развитие человечества остановилось бы.

Перефразируем известное библейское выражение: демократия несет с собой не мир, но меч. Это не означает, конечно, что, ведя войну, государство становится более демократическим. Но чрезмерный пацифизм на основе отказа от своих собственных принципов ради мира является слабой риторической стратегией и часто свидетельствует об имеющихся проблемах - как с демократией, так и с эффективностью политических институтов. Прочный мир так и останется несбыточной утопией, однако стагнация внешней политики при этом будет обеспечена.

Из этого следует, что излишняя идеологическая конфронтация с американской "напористостью" и "пренебрежением международными законами" не пойдет России на пользу. Это означало бы стрелять себе в ногу. В этой связи хочется надеяться, что высказанное Медведевым намерение вести отношения с Западом "в деловом и деидеологизированном ключе" серьезно. " Идеологическими инвестициями мы сыты по горло", - подчеркнул он. Однако каким образом это соотносится с продолжающимися словесными наскоками в сторону Запада с обвинениями в "национализме" и "агрессивной внешней политике" - пока не ясно. Непонятно также, как можно достичь заявленной " бесконфликтности" в отношениях с западными демократиями, если постоянно попрекать их "агрессивностью". Стоило бы уже понять, что так называемая "агрессивность" США и других западных демократий - неотлучный артефакт демократии как таковой, естественное ее следствие. И пора бы уже смириться с этим.

Во всяком случае, эта "агрессивность" - нечто такое, от чего США никогда не откажутся, до тех пор, пока обладают достаточной силой для ее проявления. Поэтому упреки в "агрессивности" со стороны России полностью неконструктивны. Их еще можно было бы понять, если бы Россия на этой основе пыталась сформировать союз, альтернативный НАТО и включающий такие, например, государства, как Иран, Сирия, Куба, Венесуэла и страны ОДКБ. Но ввиду явного отсутствия подобных попыток российские упреки по поводу "агрессивной политики" только осложняют отношения.

Если бы Россия была застойной диктатурой, где верхушка думает только о том, чтобы, "остановив время", сохранить в неизменности систему собственной власти, апелляция к "непоколебимому международному праву" и отвлечение внимания народа путем нагнетания "внешней угрозы" были бы более оправданы с политической точки зрения. Однако Россия теперь - одна из самых быстроразвивающихся и свободных стран мира. И тем не менее, судя по тону новой Концепции внешней политики и выступлениям высшего кремлевского руководства, дело движется к повторению советской ситуации, когда российское политическое руководство активно пикировалось с "империалистами", однако всерьез вовсе не собиралось уничтожать "прогнивший капитализм", думая лишь об увековечивании своей власти. Такая риторика только умножает число врагов России за рубежом, не принося никаких дивидендов ее народу.

Наиболее достойным и конструктивным ответом было бы принятие американского внешнеполитического стиля на вооружение в той или иной мере, однако при условии использования его в соответствии с собственными интересами России. С каждым новым этапом относительного усиления России и ослабления США выравнивание внешнеполитических стилей двух государств (России - в сторону большей самоуверенности и агрессивности, а США - в сторону вынужденной сдержанности) представляется нам наиболее естественным развитием.

Историковедческое развитие

Постоянная, проградиентная, трансформация исторических трактовок - также неизбежное явление в мировом развитии, явление, которое всегда имело место. В новой Концепции внешней политики мировому сообществу предлагают заняться выработкой общей модели "исторической правды". Однако даже в этом, весьма и весьма маловероятном, случае единственным шансом России быть услышанной остается предложение миру своей собственной траектории развития "исторической науки", способной по своей привлекательности конкурировать с опасными тенденциями реабилитации германского нацизма и его союзников. Ясно, однако, что остановить развитие исторической трактовки столь же нереально, как и прекратить историческое развитие само по себе. Ясно также, что профессиональные историки уже никогда не будут иметь монополии на историческую интерпретацию. Да не имели они ее, в общем-то, и в прошлом...

Русская нация должна иметь мужество формировать свое историческое видение своим собственным суверенным и демократическим путем, безотносительно к тому, какова история, написанная США, Европой или даже ООН.

Итак, принятие новой редакции Концепции внешней политики можно считать очередной ступенью в развитии российской политической риторики. Однако для того, чтобы риторика наполнилась смыслом, нужно, чтобы за ней стояла сила. Живая политическая философия чужда сухому начетничеству, за спиной у нее всегда должен быть спрятан мощный кулак! Однако философические опыты также небесполезны. Они помогают выработать эффективную систему аргументации, вовлекающую наиболее интимные струны человеческой души для решения самых разнообразных практических задач.

       
Print version Распечатать