Умереть победителем

Тяжело переживаю эту смерть. Давно ждал ее и давно ее боялся. Солженицын и в самом деле может быть назван "совестью" России, только не в банальном смысле этого слова, но скорее в том, в каком Сократ говорил о своем "демоне", никогда не говорившим ему как надо поступать, но всегда оберегавшим от дурных и неправильных поступков. Солженицын и был таким сократовским демоном России - или же ее гением, как кому больше нравится.

Солженицын призывал "жить не по лжи", но ему почти никогда не удавалось говорить и думать правильно, то есть взвешенно, расчетливо, слишком обдуманно. "Демон" не подсказывал ему точных и политически безукоризненных решений. Его публицистика - компендиум заблуждений советского интеллигента - начиная от знаменитого призыва отказаться от космоса и признания, что коммунизм уже победил на всей планете, до поддержки Ельцина в 1993.

Но тем не менее Солженицын каждый раз почти мистическим путем уходил от Большой лжи, от всех тех соблазнов, которым поддавались рано или поздно все честные русские патриоты.

Он смог избежать, не сразу, не в первый момент, но рано или поздно, почти всех ловушек оппозиционного русского самосознания - наивного "оттепельного" ленинизма, циничного кгбшного либерализма, истерического диссидентского радикализма в духе Буковского, благодушно консервативного ельцинизма в духе Михалкова, и наконец покаянного неосталинизма в духе Зиновьева. Ни одному человеку кроме Солженицына не удавалось раз за разом вылезать из всех ям, куда была способна только занести русского интеллигента трагическая история XX столетия. Почти немыслимым образом он оказался в состоянии пройти узкий проток между двумя основными Сциллами и Харибдами нашего патриотизма, между взглядами, условно говоря, позднего Зиновьева и позднего Широпаева, между позициями зараз "все принять" и целиком "все отвергнуть".

Его менее всего можно было бы назвать центристом, ищущим "золотую середину" и стремящимся избегать крайностей. Его вела не аристотелева рассудительность, но какое-то безошибочное чувство нормы, именно русской, я бы даже сказал, только только зарождающейся национальной российской нормы. И потому представление о "русском будущем" лично для меня неразрывно связано не с теми или иными часто случайными идеями и оценками, но с самой судьбой покойного русского писателя.

В начале 1970-х он решил предложить системе свою игру, написав по сути единственный серьезный манифест от имени советской оппозиции - "Письмо вождям Советского Союза". Дело даже не в том, что игра была бессмысленна, и система немедленно ее отвергла, дело было в самой готовности предложить власти какую-то альтернативу. Что-то помимо "публиковать всю Ахматову", "выпустить из страны Щаранского" или же, если угодно, "дать патриотическим русским людям в полное пользование буфет Союза писателей". Но это как раз и было недопустимо, ибо система не разрешала именно альтернативной игры, будучи готова попускать равнодушие и зубоскальство и даже до некоторой степени покровительствовать либеральному резонерству. Но Солженицын попал в ловушку, он предлагал системе программу, которую она частично была готова усвоить и реализовать, но только без всякого присмотра со стороны независимой общественности. И когда писатель понял, что предложил сделку тому зверю, который был готов играть лишь по собственным правилам, он вполне естественно обратился в новую крайность - стал призывать Запад вооружаться против коммунизма.

А ведь и в самом деле, в середине 1970-х, казалось, что Запад находится в глубоком моральном кризисе, а коммунизм наступает - в Латинской Америке, в Юго-Восточной Азии, в Африке. Солженицын никогда не задавался вопросом - почему история опровергла трагические пророчества "Гарвардской речи". Но он вовремя понял, что новая мобилизация Запада и его видимая победа не сулит ни миру, ни России, ни самому Западу ничего хорошего. Автор "Гарвардской речи" 1978 года вполне бы мог подписаться под речью Мюнхенской. Проблема не в том, что автор "Архипелага" подобно Зиновьеву осознал свои заблуждения и решил, что целился в одно, а попал совсем в другое. Проблема более серьезна - правота одной речи ни в малой степени не отменяла истину другой, Солженицын 2007 года не подвергал сомнению Солженицына 1978. Наступающая Америка 2007 года не исключала отступающую - 1978. В каком-то смысле Америка (и весь Запад вместе с ней) так и продолжает наступать и отступать в одно и то же время.

И, далее, принятый и почти обласканный ельцинским режимом Солженицын совершает новый политический разворот, отказывается от премии, пожалованной Первым президентом, пишет обличительную книгу о ельцинской России, берется за на тот момент еще вполне табуированный еврейский вопрос. Он каждый раз оказывается вне компании, и понятно почему: компании создаются как раз вблизи тех самых ухабов и рытвин, выбраться из которых Солженицыну позволял его неусыпный "демон". Трудно было предположить, что успехи путинского государствостроительства, сколь скромными они бы ни были, поддержит человек со столь антигосударственным прошлым, и столь же странно, что встретив с сочувствием факт укрепления государства, он немедленно не начнет вещать с придыханием о Красном проекте, загубленным безграмотным Никитой Хрущевым и предателем Горбачевым.

В литературных произведениях Солженицына по-моему самое удачное - положительные образы, образы русских людей, здоровых особым русским здоровьем, выделяющихся своим умением не сломаться и не расслабиться - это Нержин в "Круге первом", Костоглотов в "Раковом корпусе", Столыпин в "Красном колесе". Люди, знающие как надо. Точнее, всегда желающие это знать.

Советская интеллигенция ужасно боялась нового Ленина и потому упрямая вера Солженицына в собственную правоту ее пугала - "наши плюралисты" не признавали "пророков в своем Отечестве", не хотели "вождей и героев" и потому... в конце концов согласились на Ельцина. И теперь повторяется тот же самый круг: "когда нами перестанут править воры и мерзавцы?", "не нужно нам никаких программ, все в этой стране бессмысленно", "вот рухнут цены на нефть и тогда слава Богу все повалится", "да здравствует оттепель и свобода", "я верю имярек, он по крайней мере не врет", "с нынешним воровством прежнее не идет ни в какое сравнение". Почитайте любой из либеральных журналов, чтобы понять - все развивается ровно по этому вот сценарию. Никто толком ничего не предлагает, все сосредоточенно и с затаенным дыханием ожидают краха - одни российского, другие - американского, третьи - того и другого. Страна как будто утратила своих Нержиных, Столыпиных и Солженицыных - людей дела, а не слов, воли, а не рефлексии, людей ясной этической и религиозной позиции, людей нового национального проекта.

Стоит прочертить судьбу Солженицына как вектор, указывающий к какой-то далекой, еще нереализованной цели, чтобы прийти к пониманию, какой национальный проект и в самом деле заповедан Богом России. Поскольку именно верность этой цели и позволила советскому офицеру и узнику ГУЛАГа преодолеть смертельную болезнь, давление системы, насмешки окружающих... и уйти из жизни победителем.

Материалы по теме:

Михаил Бударагин "Александр Солженицын. Беспечный русский бродяга"

Опрос "Русского журнала": "Ставший историей"

       
Print version Распечатать