Умер Милорад Павич (1929-2009)

«У меня нет биографии. Есть только библиография»

«Здесь, на белом свете, – никаких дел, ничего общего, в чем могут пересечься три мира: ислам, христианство и иудаизм! Чтобы не пришлось потом иметь дело с преисподнями трех этих миров. Потому что с теми, кто друг друга ненавидит, на этом свете нет никаких затруднений. Они всегда похожи. Враги одинаковы или же со временем становятся одинаковыми, в противном случае они не могли быть врагами. Самую большую опасность представляют те, кто действительно отличаются друг от друга. Они стремятся узнать друг друга, потому что им различия не мешают». («Хазарский словарь»)

Борхес, Маркес, Павич. Когда это было? Магический реализм шагнул за пределы Латинской Америки, удивив. «Хазарский словарь» вышел в 1984 году, имел оглушительный успех на Франкфуртской книжной ярмарке, сразу став бестселлером. А у нас в «Иностранке» в 1991-м его «открыла» переводчик Лариса Савельева. Она-то и сделал Павича «русским». Но его поначалу мало кто читал. Тогда еще книги шли долго, кривыми дорогами. И Милорад Павич некоторое время был не по зубам нашим издателям. Зато через шесть лет, в 1997-м, когда питерская «Азбука» выпустила «Словарь» отдельной книжкой, начался настоящий бум , потому что в «лексиконе на сто тысяч слов» фанаты нашли все: мистификации, игры с историей и в историю, столь любезные русскому читателю, перевертыши, обманки, «цветные» языки. Красная книга на греческом, Зеленая на арабском, Желтая на латыни. Почему именно так все распределилось никто объяснить не мог. Тем соблазнительней казались авторские прихоти, пресловутые фокусы, манипуляции с читателем, в финале заменившим героя. Весь павичский фирменный состав, взрывчатость текста, враз отменившего «эвклидовы» литературные законы, превратили книгу в фантастическую конструкцию, предполагающую множество способов обращения, – помнится, некоторые критики захлебывались от восхищения, перечисляя возможные и невозможные маршруты по словарю.

В самом деле, Павич пришелся у нас на первые пробы освоения интернета. Еще толком не знали, чего ждать, а Павич уже наглядно показал, как крут и соблазнителен «лабиринт» уводящих ссылок, как слоится текст, на глазах превращаясь в кроссворд или в концептуальное научное исследование. Павич точно совпал со здешним российским временем, что и говорить – по нему «сверяли часы», и помнится в осенью 1997-го, главный редактор журнала «Пушкин», остановил печать номера, не найдя там рецензии на «Хазарский словарь». Кроме того, в моду входили энциклопедии, путеводители, справочники как особый род «упорядоченного» чтения. Павич создавал канон и глумился над ним. Российский культ Павича – это история здешних безумств, московской интеллектуальной клоунады эпохи девяностых, временами безобидной и симпатичной, это один из эпизодов «изготовления» интеллектуала «местного разлива», падкого на обморачивание всякого рода нездешними «умными штуками», многозначительностью, темнотой. Вхождение Милорада Павича в обиход – воспитание читателя восторженного и злого скептика. Это тоже страницы школы нашего умственного взросления. Спасибо ему.

В самом начале «Хазарского словаря» автор обещал сохранить жизнь читателю как некоторую необязательную вероятность, если он сможет добраться до финала книги. Многие добирались, а уж добравшись, оставались в этой фантасмагорической реальности до конца.

Павич сочинил немало. Но «Хазарский словарь» – его «визитка». Он все-таки в центре этой странной биографии, хотя до него им были написаны два поэтических сборника в 1960-х и 1970-х, рассказы, пьесы ( в XXI век Павич вошел по «театральным подмосткам»), четыре романа. Разнообразные занятия Милорада Павича – это «гремучая смесь», «пороховая бочка»: академический философ, журналист, университетский Одиссей – преподаватель в крупнейших университетах Европы, филолог, лингвист, поэт, переводчик-любитель… Он учил русский по Тютчеву и Фету, после войны перевел Пушкина. Долгие годы проходил по ведомству поэтов. А потом «Хазарский словарь» взорвал и биографию, и библиографию. После «хазарской» публикации начались залпы прозы. Почти безостановочно. Без пауз. Притчевик, сломавший саму культуру чтения и письма, его называли Гомером из Белграда, приватизировали в России, признав своим – немного хохляцким, знакомым балканским Гоголем, перепутавшим эпохи… Он – «замечательный господин XIX века, который великолепно чувствовал себя в XXI веке».

«Критики Франции и Испании назвали меня первым писателем ХХI века, хотя я жил в ХХ веке, то есть во времена, когда требовалось доказывать не вину, а невиновность. Самое большое разочарование в моей жизни принесли мне победы. Победы не оправдывают себя… Новое тысячелетие началось для меня в 1999 году (три перевернутые шестерки) с третьей в моей жизни бомбардировки, когда самолеты НАТО стали сбрасывать бомбы на Белград, на Сербию. С тех пор Дунай – река, на берегу которой я живу, – перестал быть судоходным». Это из «Автобиографии«.

И снова. Милорад Павич быстро и прочно врастал в русский контекст, хорошо усваивался, заняв для любителей место в отечественном Пантеоне. В конце концов, он стал жанром «своего имени», узнаваемым, отчасти предсказуемым, но для верных ему поклонников не потерявшим своего обаяния и привлекательности. Почитатели Павича – это особая порода. Кумир ушел, но светлая память и благодарность осталась.

«А потом в этой же смерти он умер второй раз, хотя казалось, что в ней нет места даже для малейшей боли. Между ударами стрел он умирал еще раз, но только совсем по-другому – умирал недозрелой мальчишеской смертью, и единственное, чего он боялся, – это не успеть справиться с огромной работой (потому что смерть – это тяжелый труд), чтобы, когда придет миг падения со столба, и с другой смертью все было кончено

       
Print version Распечатать