Три источника и три составные части текущего кризиса

Во второй половине 2012 года Россия вступила в полосу экономической турбулентности, которая, насколько можно понять, была вызвана следующими обстоятельствами. Эффективностью мер, направленных на оздоровление американской финансовой системы. И, наоборот, неэффективностью мер по выведению части Еврозоны из фактически преддефолта. И то, и другое оказалось одинаково плохо для России, которой большинство перемен в мире никогда не шло в кассу.

Первое привело к удорожанию доллара в отечественной валютной корзине, в то время как россияне, средний класс, последние годы ориентировались на евро как на средство сбережения и расчета за импорт. А второе, вкупе с перепроизводством нефти странами Персидского залива и слабым экономическим ростом в Китае, вызвало падение мировых цен на основной продукт российского экспорта, что так же привело к уменьшению доходов России по статье «налогообложение внешнеторговых операций».

Выпадающие доходы бюджета правительство традиционно компенсировало высокой инфляцией и плановым повышением тарифов естественных монополий. Что, вместе с опережающим обесцениваем национальной валюты, способствовало и усилению критики режима, и общественному запросу на более эффективную экономическую политику, не столь зависящую от мировой конъюнктуры на энергоресурсы.

И хотя такой запрос не являлся чем-то из ряда вон выходящим, – до сих пор он был традиционной мантрой всех критиков режима с детского возраста, признавался так же и правящими кругами, – в 2012 году шагреневая кожа бюджетной экономии и обещаний светлого будущего, похоже, основательно и критическим образом истончилась.

Связано это было и с провальными итогами президентства Медведева, и серией пред-пост-выборных микрокризисов, и с нарастающим противостоянием различных групп интересов. Что в свою очередь предопределило начавшийся кастинг на новую организованную силу из внешней по отношению к партии власти обоймы. То ли в лице, скажем, бывшего министра финансов Алексея Кудрина. То ли некоего анонимного грозного Переговорщика от оппозиции. То ли Собчак-Яшина с примкнувшим к ним Пономаревым. То ли Того, У Кого Еще Пока Нет Имени. Но главное, чтоб способного к осени предъявить внятную альтернативу.

Альтернативу без катаклизмов, – общество во всех стратах все еще не желает гражданской войны, – но как бы и революционную, стремительно прорывающую пелену наступившей всеобщей депрессии и морального упадка. Ну, а там – как получится...

* * *

Между тем, очертания идеологического, мировоззренческого кризиса хорошо были показаны, в частности, вице-президентом фонда «Либеральная миссия» Игорем Клямкиным в нашем журнале «Гефтер».

Игорь Моисеевич, в свое время получивший широкую известность после новомировской статьи «Какая улица ведет к храму» («Новый мир». 1987. № 11. стр. 150-188), – не столько, впрочем, сказанной в ней истиной, сколько мобилизацией широкого читателя на поиск этой самой «улицы», – и на этот раз оказался верен себе. Адреса он по-прежнему не дает. Наоборот, откровенно показывает, что особенных надежд не питает, что такая улица вдруг да откроется за поворотом.

«Никакого другого выхода из сложившейся ситуации, которая все большим числом людей воспринимается как тупиковая, я не вижу тоже», – говорит он интервьюерам в 2012 году, то есть ровно через четверть века после так хорошо им же поставленного вопроса. А кроме того подмечает в русской истории одну очень неприятную – если, конечно, он прав – повторяющуюся черту. По Клямкину, почти всегда русские режимы оказывались неспособны инициировать качественное долгосрочное развитие. Но зато обладали достаточными, если не сказать избыточными, ресурсами самосохранения.

При этом во всех кризисах в кругах просвещенного класса речь с постоянством заходила об «альтернативе самодержавной российской традиции» и констатировалась ее «исчерпанность на данной точке развития». Однако самое странное, что далее под видом либерализации обществу предлагалась… точно такая же авторитарная традиция, а объект реформирования с постоянством реформировал самого реформатора.

Так, Пестель пытался ввести Конституцию с помощью государственного переворота и военной диктатуры. Большевики радостно раздавали землю и свободы, чтобы потом все забрать вместе с жизнью ими облагодетельствованных. Ельцин – чтобы спасти демократию от реванша «красно-коричневых» – расстрелял парламент. А позже, и вообще санкционировал подкуп (Дело о «коробке из-под ксерокса») и бог знает какие еще манипуляции с голосами избирателей.

«Это…были не проекты трансформации монополии, а проекты ее использования для изменения социально-экономического курса», – меланхолично замечает Игорь Клямкин. Мы же спросим себя: вечный ли это рок России, что очередной Навальный вынужден превращаться в очередного «директора-распорядителя», чтобы стать частью системы, на которую ранее шел в атаку?

* * *

Но ясно так же и другое, что режим, утрированно заботящийся о самосохранении больше, чем об общественном благе, или же заботящийся о нем недостаточно эффективно, недостаточно компетентно обречен на пересмотр общественного консенсуса «лояльность в обмен на стабильность».

Собственно, такой пересмотр происходит.

При этом, предчувствуя неприятные последствия наступления ответственности по «прошлому договору», «политический класс на зарплате» пытается купировать все точки возможной ревизии снизу.

Выборы по образцу 2011 – 2012 гг. не позволили ни выдвинуть альтернативных партии власти кандидатов в достаточном количестве, ни, тем более, сформировать альтернативную повестку. Медведевская политическая реформа не столько демократизировала страну, как обещала, сколько отодвинула легальную ротацию политического класса почти на десятилетие. Плюс к этому она снабдила политическую систему такими страховочными фильтрами, что, в общем-то, не оставила надежду на коренной перелом ситуации и в будущем, в силу чего была признана ущербной.

После сери массовых протестов «сидякинский закон №1» вложил в руки политической полиции универсальный инструмент дирежирования по-настоящему народным вотированием, если оно вдруг начет происходить на темы злобы дня. А Сидякинский закон №2 (пока проект) - калька с американского Закона 1938 года о регистрации иностранных агентов (FARA), принятого в преддверии войны с гитлеровской Германией, - собирается убрать с политической доски неправительственные организации, ранее поднявшие население на контроль за подсчётом голосов на последних выборах.

Штрафы, аресты, репрессии, угрозы, шельмование православием… Пока общество ответило единственно доступным в его распоряжении легальным оружием – насмешкой. На Сидякинский закон №1 – коллективными походами в булочную с уведомлением органов власти. На «оскорбления чувств верующих» ( приводящих «оскорбляющего» прямой дорогой в светскую тюрьму) – коллективным письмом таких подписантов, которое, в общем-то, исключило сомнения в возможности дальнейшей эскалации конфликта. Получилось, что и Следственный комитет, и «Комитет 6-мая» одинаково здорово раскачивают лодку.

Историк и правозащитник Евгений Ихлов выдвинул на первый взгляд парадоксальную мысль о том, что сидякинские законы вообще… опоздали. Ибо грядет ситуация, когда общество уже не станет требовать честного подсчета голосов или разрешения на демонстрацию, – поскольку момент «нижайших прошений» оно пережило, – а просто настоит на том, чтобы власть перешла в руки другой, не скомпрометировавшей себя администрации. А вот та уже обеспечит демпроцесс по правилам, с которыми все согласятся в новом консенсусе.

Так или иначе, но уже не кажется преувеличением метафора другого автора, который сравнил наше сегодняшнее общество и нашу сегодняшнюю власть с двумя несущимися друг на друга составами. Хватит ли мудрости избежать столкновения? Кто кого победит, если это произойдет? И успеет ли появиться и оформиться Третья сила?

Ну, и конечно, главный вопрос: сможет ли что-либо нас оторвать от порочной повторяемости русской истории?

       
Print version Распечатать