Организация Московского кинофестиваля с каждым годом становится все лучше и лучше. Качество самого кино все проблематичней и проблематичней.

Знающие люди в оргкомитете признаются, что получить фильмы сейчас гораздо труднее, чем раньше: заламывают невиданные цены или просто отказывают, без объяснения причин.

Если отрешиться от спецпоказов советского кино (рассчитанных прежде всего на иностранцев), самые популярные программы связаны, на мой взгляд, с ретроспективами, например, таких культовых авторов, как Джон Кассаветис. Кассаветис, до сих пор очень плохо известный в России, стал культовым режиссером для целого поколения американских кинематографистов. Обилие ручной камеры в его лентах, психологизм особого, фасбиндеровского разлива (последний, впрочем, зародился позже) - все это превращает просмотр его лент ("Глория", "Премьера", "Убийство китайского букмекера") в сеанс гипноза. Пространство кадра настолько плотное, что с трудом веришь, будто фильму тридцать с лишним лет. Смотрится как сделанный сегодня, и публика забивает четвертый зал "Октября" до отказа. Смотреть шедевры, сидя на ступеньках, - тоже принадлежит к эстетике восприятия.

Аншлаги собирают и российские фильмы. Но самая ожидавшаяся премьера фестиваля, "Сад" Сергея Овчарова, обернулась интеллектуальной катастрофой. Дело не в том, что от важнейшего текста русской драматургии (а может, и всей литературы) не осталось и следа. Что пропали две совершенно лишние с точки зрения сюжета, но при этом ключевые сцены - когда тень матери привиделась Раневской в саду и когда странник пугает своим вскриком публику на вечерней заре. Работать с классикой можно как угодно, ножницами после арт-экспериментов ХХ века уже мало кого удивишь. Проблема лишь в том, что остается в сухом остатке. Один из самых талантливых режиссеров своего поколения, Овчаров использует в новом фильме свои фирменные приемы, сделавшие его столь популярным со времен "Нескладухи", "Небывальщины" и "Оно". Но мир фольклора - одно, а мир Чехова - другое. Он тоже, конечно, стал уже фольклором (театральным), давно разошелся на цитаты и потому так и просится быть переложенным на иронично-пародийный язык. Но именно поэтому "Вишневый сад" с таким трудом выносит допущения, будто никаких других прочтений раньше не было. Если принять такое допущение, то ждешь, что сила художественного высказывания будет достаточно убедительной, чтобы впасть во временную амнезию. Этой силы у Овчарова и нет. Ряд действительно смешных мизансцен, многое обещавшие актерские работы еще не создают той магии кино - трагического ли, комического, - из-за которой и готов сидеть часами в кинозале. И вишневый сад, подчеркнуто искусственный, так и оказывается ненастоящим, лишенным корней, запаха и сока живого дерева.

* * *

Когда смотришь много, фильмы, чей хронометраж превышает сто минут, выглядят уже опасным явлением.

"Чужая" Джоанны Хогг уложилась как раз в час сорок. Ученица Дерека Джармена поставила ленту столь же простую, сколь и запоминающуюся. Очередной кризис среднего возраста, очередное обаяние молодости как эпохи веселой и безответственной... Хогг делает фильм без лишних звуков и жестов, но весь он полон той тихой правды клонящейся к закату жизни, в которой мудрость, и печаль, и интерес к другому оказываются важнее громокипящих открытий. Потому "Чужая" оказывается среди тех радостей киномана, чье качество не поражает воображение, но заставляет остановиться и замереть хотя бы на мгновение. Именно оно и вспоминается потом как знаковое.

Причем что за пласты сознания здесь будятся, совершенно непонятно. Уж точно не те, что отвечают за политическое/общественное в сознании (если, конечно, эти участки коры головного мозга не атрофировались еще полностью).

Как и на прошлом фестивале, программа документального кино "Свободная мысль" вызвала у публики особый интерес. Главным героем ее оказалась американская документалистика, совершившая в последние годы радикальный прорыв. Фильм "Такси на темную сторону" Алекса Гибни об афганской тюрьме Баграм и иракской Абу Грейб, издевательствах над заключенными, к которым, судя по всему, было причастно американское правительство, демонстрирует тот поразительный уровень журналистского расследования, который заставляет задаться вопросом о России. А было бы у нас возможно такое расследование в виде фильма, где военнослужащие, участники трагических событий, обсуждают и свое поведение, и приказы начальства - и речь при этом идет о событиях, так напоминающих интервенцию, за пределами страны? "Такси на темную сторону" отмечено "Оскаром" за лучшую документальную ленту, и это показывает, как мог бы развиваться диалог между государством и обществом. Другой фильм на эту же тему, показанный в Москве, "Стандартная процедура" Эррола Морриса, получил Гран-при Берлинале.

Впрочем, документалистика может быть и исключительно художественной. "Патти Смит. Мечта жизни" Стивена Себринга рассказывает об одной из самых известных певиц Америки. Фильм делался на протяжении одиннадцати (!) лет, что само по себе не гарантирует итогового качества. Качество же здесь несомненное - за операторскую работу фильм получил награду в Сэнденсе, но и без нее готов войти в анналы как образцовая лента об искусстве. Интонация, монтаж, изысканность операторского зрения... здесь что ни кадр, то здравствуй, хрестоматия, что ни реплика, то литература.

Тем не менее общий уровень синефильства на фестивале падает на глазах. Хотя экспериментальное кино по-прежнему привечают, будь то "Череп на колесах" Адама Уингарда в программе Петра Шепотинника "8 1/2" фильмов" или "Менины" львовского художника Игоря Подольчака в программе Андрея Плахова "Московская эйфория". Подольчак заодно еще и председатель общества Захер-Мазоха, родившегося, как известно, тоже во Львове, но даже это обстоятельство не смогло к концу показа превратить полупустой зал хотя бы в полуполный. Публика упорно расходилась, отказавшись тем самым поддержать выбор президента ФИПРЕССИ Андрея Плахова и даже выполнить просьбу режиссера досидеть до конца картины. Немногие оказались способны вынести это поэтичное кино, полное аллюзий и цитат, где Веласкес оказывается все-таки не так важен, как голландские натюрморты XVI-XVII веков. Даже те, кто не является сторонником режиссера, способны выразить уважение и даже восхищение его позицией, где главным оказывается не зритель, но сам мир - отношений, подсознательного, предметов, оборачивающихся метафорой то смерти и разложения, то памяти и счастья. Такому фильму трудно устроить "Гала-премьеру", его не посетит светская публика, но именно ради таких лент, далеких от мейнстрима, в конечном итоге устраиваются фестивали.