А, между прочим, таракан - древний, добрый и отзывчивый зверь...

Дмитрий Александрович Пригов

Таракан существует на Земле на протяжении всей истории человеческого рода. Само насекомое существенно старше нас, да и многих других насекомых - четкие отпечатки тараканов, вплоть до прожилок на подкрылках и шишечек на панцирях, находят в древнейших отложениях каменноугольного периода, насчитывающих около трехсот миллионов лет. Таракан - теплолюбивое существо, температура ниже 5 градусов по Цельсию для него уже смертельна, поэтому в теплых странах он живет на свободе, а в средней полосе вынужден сосуществовать рядом с человеком.

Хотя тараканы живут бок о бок с нами, мы знаем о них удивительно мало, предпочитая общаться только с помощью старого тапка. Мы знаем о фасетчатом строении глаза мухи или стрекозы, но никогда не задумываемся, как устроен глаз таракана. А ведь его глаз состоит из двух тысяч оптических элементов-омматидиев, это в двести раз больше, чем у простого рабочего муравья. Осязает таракан лапками, точнее - волосками на лапках, чует - усиками, при этом задними усиками, расположенными позади туловища, он чует опасность и может вовремя убежать, если кто-то к нему подкрадывается. Панцирь таракана состоит из хитозана, нетоксичного иммуностимулятора и антисептика. За время взросления таракан несколько раз сбрасывает и заново покрывается этим уникальным источником полезных веществ, оставляя старый валяться буквально под нашими ногами.

По сути, таракан довольно безобидное создание. Как писал Сергей Довлатов: "...И вообще, чем провинились тараканы? Может, таракан вас когда-нибудь укусил? Или оскорбил ваше национальное достоинство? Ведь нет же...". Более того. Таракан не пьет кровь, как комар, не переносит опасных заболеваний, как муха, не откладывает яйца в крупу, как продуктовая моль. Он просто живет рядом с нами, прячась днем в тайных углах и вылезая ночью немного перекусить - остатками с нашего стола, крошками и мусором, которые мы разбрасываем по кухне. Он, по сути, является нашим помощником, санитаром дома. И что же? Человек последовательно и бескомпромиссно уничтожает таракана, получая от этого какое-то болезненное удовлетворение:

" - А... бегаешь тут, черт! - хлопнул он со злобой ладонью по таракану, имевшему несчастье попасться ему на глаза. - Гадость этакая!

Таракан упал на спину и отчаянно замотал ногами... Невыразимов взял его за одну ножку и бросил в стекло. В стекле вспыхнуло и затрещало... И Невыразимову стало легче..." (А.П.Чехов).

Таракан противен, отвратителен, он вызывает брезгливость, которую не вызывает ни одно насекомое, не говоря уж о теплокровных. Именно он, а не схожие с ним сверчки или кузнечики, или близкие к нему по синантропному образу жизни мухи или комары вызывает отвращение, настолько чистое и бессмысленное, что его трудно объяснить рациональными причинами.

Обращение к коллективному подсознательному немногое приоткрывает в природе тараканов. Одни толкователи снов полагают, что видеть таракана - плохой знак, означающий хлопоты в доме, видимо, по ассоциации с мельтешением тараканьего племени на ночной кухне. Другие копают глубже, утверждая, что таракан означает чужую зависть - эта, вероятно, может реализовать себя появлением таракана в вашем борще. Особенно если вы варите его на коммунальной кухне. А третьи и вовсе верят, что увидеть во сне таракана - знак безусловно положительный, говорящий о скором выигрыше, крупном обогащении за чужой счет. Тут сновидец сам надевает шкуру таракана, опускается на восемь лапок и уносит в норку лакомую крошку с большого и страшного стола.

Это редкий случай, когда человек отождествляет себя с тараканом. Разве что еще русская панк-группа назвала себя именем этого насекомого, по аналогии с британскими "жууками" и в духе панковского снижения цветочного романтизма шестидесятых. Да еще Йоко Оно в многолетнем проекте "Одиссея таракана" демонстрирует человека разумного как чудовищного агрессивного монстра, увиденного глазами маленького невинного таракана, ползущего от одной ужасной эпохи к другой. В завершении пути художница приуготовила своему таракашке надежду и свет в конце туннеля. Видимо, тот же старый тапок.

Возможно, за неприязнью к тараканам скрывается обычный страх, неуверенность в себе: человек боится, что таракан, возникший на Земле раньше него, его и переживет. Опасениям этим есть основания. Взрослый рыжий таракан способен безболезненно голодать сорок дней. Если требуется, таракан может задержать дыхание на полчаса-час или замедлить сердечный ритм почти до полной остановки, а потом разогнать заново, как делают йоги. Более того, таракан может жить несколько дней без головы - мозг его не локализован внутри черепа, а распределен по всему телу. Обезглавленное животное продолжает бродить по дому, пока не погибнет, столкнувшись на полному ходу со стенкой или задавленное тапком.

Зато распространенное поверье о таракане как единственном обитатели Земли после глобальной ядерной войны относится, видимо, к синтетической фобии, в которой соединились ужас человека перед ядерной катастрофой и перед маленьким домашним насекомым. На самом деле, хотя устойчивость к воздействию радиации у таракана намного превышает человеческую, да и прочих млекопитающих, в царстве насекомых он далеко не чемпион. Те же любимые генетиками дрозофилы его серьезно опережают. К тому же таракан, как существо теплолюбивое, не перенесет ядерной зимы. Однако Земля, населенная одними плодовыми мошками, - картина скорее абсурдная, чем апокалиптическая, - не была взята на вооружение пиар-борцами за мир во всем мире.

За годы сосуществования с тараканами человечество выработало много способов борьбы с ними. В крестьянской Руси с тараканами боролись биофизическими методами: вымораживали избы до температуры, неприемлемой для проживания тараканов. Постепенно, когда холод распространялся по избе снизу вверх, тараканы забирались по стенам все выше и выше, скапливались на потолке и, наконец, падали на пол сотнями окоченевших тел. В советское время излюбленным средством убийства тараканов была смесь борной кислоты с сахаром или, в более изощренных случаях, сухого алебастра с мукой. Советский народ твердо верил, что наевшийся борной кислоты таракан будет испытывать невыносимую жажду, а если перекрыть ему доступ к воде, то вскоре и умрет в страшных мучениях. Алебастр же должен был застывать в желудке у таракана куском гипса и тяжестью ложиться на сердце и другие органы насекомого. Затем в ход пошли непонятные химические ловушки, прыскалки, мелки, создатели которых не опускались до разъяснения химического состава своих препаратов и способов воздействия на тараканий организм, ограничиваясь клятвенными обещаниями невыносимых мук и скорой смерти всем насекомым в доме.

Наряду с практическими методами существовали и анекдотические. Толковый словарь Даля советовал: "...Чтобы тараканы пропадали, взять их столько, сколько жильцов в доме, и в лапте переволочь через порог и дорогу", а современный фольклор предостерегает хозяина квартиры от улыбки во время исхода тараканов - чтобы они не решили, что хозяин шутит, и не вернулись к нему обратно. В борьбе с тараканом люди доходят до изуверства, до маниакального помешательства, превращаясь в садистов и изуверов, одержимых идеей фикс. Среди советов, которые распространяют такие люди, могут быть рекомендации не просто шлепнуть таракана тапком, от чего выносливое насекомое может очнуться и вернуться к жизни и интенсивному размножению, но непременно раздавить, размазать тело по полу и сплясать на хитиновом покрове. Или, напротив, не убивать таракана до конца, а только слегка прихлопнуть и, пока раненый будет приходить в себя, достать дежурный пакетик борной кислоты и тщательно обсыпать хитиновое тельце. Тогда вернувшийся в семью таракан не только сам в муках отойдет в мир иной, но и унесет с собой жизни товарищей.

Много методов, много усилий, много сил положил человек на борьбу с усатым насекомым. Но эта борьба, эта вековая война без компромиссов и правил не привела к уничтожению таракана - вон он, как ни в чем ни бывало, высовывает усики из-под плинтуса! Да откуда же он берется? И кто же он такой?

Попытаемся зачехлить старый тапок и взглянем на таракана без привычного предубеждения. Сразу обнаружится много интересного: от пригодных в пищу китайских тараканов, до крупных, в шесть сантиметров размером, мадагаскарских, которых можно держать дома как домашних животных. Только уход за ними сложен и дорог: и специальный террариум им нужен, и температурный и влажностный режим поддерживай, и подстилку им подавай, и лампу, и укрытие, и украшения в домик, а уж меню составлять - тут не всякий ресторанный умелец справится, лучше сразу брать на работу бывшего повара детского сада. И самое главное - поилки! Запомните - только абсолютно плоские поилки! Не то ваше домашнее животное утонет и погибнет у вас на глазах.

Впрочем, это касается мадагаскарских тараканов, нежных и избалованных афронасекомых. А вот южноамериканские - вполне боевые, точнее, беговые. Они развивают скорость до 5,5 км/ч, пробегая за секунду расстояние в пятьдесят раз превышающее длину собственного тела. Это самые быстрые в мире сухопутные насекомые. Да и турецкие недурны, если судить по описанию М.Булгакова знаменитых забегов в Константинополе. Булгаков, сам никогда их не видевший, трактует тараканьи бега как свидетельство последней степени деградации русского офицерства в эмиграции, в отрыве от "царя, родины и веры". Русскому рефлексирующему менталитету чужда детская радость австралийцев, проводящих тараканьи бега в городе Брисбене каждый год на протяжении уже более чем двадцати лет. Бега устраиваются аккурат на государственный праздник - День Австралии. Правила их четко регламентированы, за нарушение налагается штраф в сто миллионов долларов или следует суровое мужское разбирательство с "майтами"-посетителями бара. В конце забега хозяин призового таракана, одетый в шорты, майку и шлепанцы - рабочую и парадную юниформу трудового австралийца, влезает на постамент и принимается поливать всех собравшихся пролетарским Victoria Bitter пивом или - о великолепная юная нация! - обрызгивать из водяного пистолета.

Русский человек по-иному смотрит на тараканов. Может быть, виной тому долгое сосуществование с ним под одной крышей, оставившее неизгладимые следы на нашей психике. Уже в конце XVII века протопоп Аввакум, брошенный в земляную тюрьму, сетовал: "Никто ко мне не приходил, токмо мыши, и тараканы, и сверчки кричат, и блох довольно". А вот во Франции парадоксальным образом таракан сначала появился в языке, а уже потом в доме. Утверждается, что слово cafard пришло из арабского языка с вариантами написания в различных грамматических формах kafir , kafara , caphar и означало "неверующий", "обращенный в чужую религию". В XVI веке это слово имело значение: ханжа, лицемер, человек с ложной набожностью. В одном из писем Вольтера находят жалобу на то, что вчера за столом его по нелепой случайности посадили рядом с "тараканом". Более общо это слово означало: "притворщик", а на арго - "доносчик". Заметим, что в русском словаре тюремно-лагерно-блатного жаргона одно из значений слова "таракан" - "сотрудник милиции, не представляющий опасности" - прямо противоположно французскому: "не преступник, а сотрудник сил правопорядка, не опасный своей разговорчивостью, а безопасный бездействием и молчанием"; роднит их разве что только то, что и тот и другой получают вознаграждение из противоположного лагеря - кормятся с чужого стола.

Впрочем, это значение во французском языке, как сообщает авторитетный словарь, уже считается устаревшим. Теперь слово cafar d относится к насекомому, и названному, по мнению лингвистов, от "притворщика, таящего свою суть", как таракан скрывается от яркого света.

Слово оказывается выносливым, как само насекомое, и может даже переползти из имени человека в его жизнь и творчество. Разве, не прячься в фамилии чешского писателя этот "кафир" или "кафар", случилась бы с одним из его героев обратная метаморфоза - превращение из человека в гигантского таракана, вынужденного прятаться от света и людей? А трагическая судьба внебрачной дочери императрица Елизаветы Петровны, как настоящей, так и ее самозваного клона, не была ли определена именем - княжна Тараканова? Вряд ли стоило с такой фамилией претендовать на русский престол, трагический конец (о, эта нежная шея, запрокинутая голова, это смирение перед безысходностью!) был предопределен, как предопределен конец таракана, посреди дня в одиночку вылезшего на свет.

Со времен бодлеровских "Цветов зла" слово "таракан" во французском употребляется и в переносном значении, став синонимом сплина, грусти, меланхолии. Возникают словосочетания "иметь таракана" (предаваться черным мыслям), "поймать т.", "дать т.", "т. удар", "т. день"... Самое распространенное выражение звучит как "таракан в голове" и означает "пребывать в расстроенных чувствах, быть поглощенным навязчивой идеей".

Русская литература кишит тараканами - в их основном, биологическом, значении и почти всегда в уничижительном, негативном смысле. Тараканы встречаются в текстах Гоголя, Шмелева, Короленко, Салтыкова-Щедрина, конечно же Гиляровского. У Чехова таракан знаменует пошлый быт, мелкое мещанское счастье: "Меня окружает пошлость и пошлость. Скучные, ничтожные люди, горшочки со сметаной, кувшины с молоком, тараканы, глупые женщины..." - сетует герой рассказа, уже завязший в этой сметане, в этих женщинах и тараканах.

Таракан выползает и из романа Достоевского, писателя если и не наиболее одержимого черной меланхолией, то более всего написавшего под ее воздействием. В романе "Бесы", предсказывающем "бесов, выходящих из русского человека и входящих в стадо свиней" (т.е. других русских людей), звучит басня капитана Лебядкина.

...Место занял таракан,
Мухи возроптали,
Полон очень наш стакан,
К Юпитеру закричали.
Но пока у них шел крик,
Подошел Никифор...

Далее Лебядкин пересказывает недописанную басню своими словами: сторож Никифор выкидывает насекомых, таракан гибнет, но - "он не ропщет!": не участвуя в насилии и не сопротивляясь ему, таракан молча гибнет на помойке. Капитан Лебядкин, сам столь же омерзительный и безвредный, как и герой его басни, ничтожный таракан русской литературы, молча и бесславно гибнет в только занимающемся революционно-террористическом пожаре. Но смерть одного таракана не приводит к уничтожению тараканьего рода, и скоро, несомненно, тот же стакан, из которого сторож Никифор его выкинул, снова ими заполнится. Тараканы, сметенные было революционным вихрем, пожарами и вьюгами, снова выползут на свет, да в таких качествах и количествах, которых литература XIX века не могла и представить.

Период военного коммунизма оказался неподходящей эпохой для тараканов: "Тараканы куда-то провалились, показав свое злостное отношение к военному периоду коммунизма", - пишет М.Булгаков в "Роковых яйцах". Эмигрировали, видимо, как мы видели, вспоминая другое произведение мастера. Зато потом, когда стал налаживаться быт и уют, когда появился хоть какой-то достаток, а с ними - желание расслабиться и получить удовольствие, полезли и тараканы, да такие, что жуть брала. Корней Чуковский в сказках для детей пытался преодолеть этот ужас рациональным способом. В сказке о ленивой и неопрятной Федоре ему еще удалось побудить героиню к наведению чистоты и тем самым предостеречь от появления таракана. В сказке "Тараканище", написанной в 1921-1922 годах, но предсказавшей время, когда герой уже расправит усища, писатель взывал к разуму маленького читателя, показывая и объясняя, что на самом деле ЭТО - всего лишь "жидконогая козявочка-букашечка", но такие призывы, естественно, не помогли, и таракан воцарился над зверями. По сути, звери сами передали таракану полномочия на царство, делегировав ему свои страхи, накопившиеся за годы перекошенной психики. А затем они просто должны были имплантировать эти фобии в собственных детей, изначально, возможно, и способных разглядеть "жидконогость" таракана. Но родители, "плача, рыдая, ревя", сумели напугать и их. Спасение им в конце сказки пришло, иначе какая бы это была сказка, но пришло извне, "из-за кусточка, из-за синего лесочка", из-за бугра, как Deus Ex Machina, а своих собственных "тараканов" звери так и не одолели.

Конечно, политические аллюзии тут не работают, созданный в 1921 году "тараканище" - это никакой не Сталин, "Сталина" тогда еще не было, это просто реализация собственных навязчивых идей, черных мыслей, с которыми так просто не справиться. Зародившись внутри человеческой головы, из комплексов и страхов человека, тараканы вылезают на свет и принимаются бурно размножаться и увеличиваться в размерах. И в 1933 году уже всюду мерещатся "тараканьи глазища" и персонализируются тараканьи черты в чьем-то знакомом и любимом облике. В 1934 году обериут Николай Олейников еще предпримет попытку в духе Хлебниковского "заклятия смехом" за один прием справиться с тараканом:

...И тогда к нему толпою
Вивисекторы спешат
Кто щипцами, кто рукою
Таракана потрошат.

Сто четыре инструмента
Рвут на части пациента
От увечий и от ран
Помирает таракан...

Кстати, это "и тогда к нему толпою..." очень напоминает "В эту комнату толпою / Умывальники влетят, / И залают, и завоют, / И ногами застучат...", жестоких умывальников из "Мойдодыра" Чуковского, собиравшихся отмыть грязного мальчишку - привести его в порядок, пока тараканы не завелись ни на нем, ни в его голове. Что поделаешь, наведение порядка - это всегда усилие, временная победа энергии над энтропией, и насилие над естественным ходом вещей, предпочитающим расслабленное мягкое тепло и постепенное пришествие тараканов. В стихотворении Олейникова, имеющем эпиграфом искаженную цитату из басни Лебядкина, с тараканом воюет смех, концентрированный до черного юмора, доходящего, в свою очередь, до евангелиевских высот.

Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: "Папа, папа!"
Бедный сын!

Но отец его не слышит...

И мы вздрагиваем, слыша тут отзвуки "Для чего Ты оставил меня?" и тут же вздыхаем с облегчением: это не крик таракана, мучимого толпой палачей, не он взывает к своему вечному подшкафному отцу, это его собственный сын, будущий сирота, плачется ему. Ничего, таракашечка выживет, вырастет, и все усилия толпы вивисекторов ни к чему не приведут: из тьмы под плитой или из страхов внутри нашей головы таракан появится снова.

Тараканы неотвратимы, как энтропия, воевать с ними столь же эффективно, как воевать с законами Вселенной, они - внутри нас, а борьба с собственными комплексами приводит только к уничтожению личности или возникновению других, еще более тяжелых комплексов. Тараканы приходят по мусоропроводу из чужих захламленных кухонь или из наших собственных темных углов. Если остановиться, сдаться, позволить им бесконтрольно плодиться, то пара тараканов за год легко могут превратиться в десять тысяч, сто тысяч, миллион особей. Размножаясь, они займут все пространство нашей кухни, нашего дома, нашего разума. Вычеркнуть их из бытия одним волевым движением руки невозможно, они в этом бытии раньше нас, они многочисленны и плодовиты, скрытны и жизнеустойчивы. Уничтожить их столь же реально, как поднять себя за волосы или построить царство Божье в отдельно взятой стране.

В романе В.Пелевина "Жизнь насекомых" таракан появляется дважды. Первый, кровопийца-неудачник Арчибальд, объясняет свою никчемность родительским мезальянсом: "Мать была божьей коровкой... а отец таракан". Смешанная кровь то зовет его лететь в небо, то опускает на землю, в заштатную донорскую станцию. И все же притяжение ввысь оказывается сильнее, и однажды, уже почти разучившись летать, на не держащих его крыльях он бросается через залив и погибает - но не как таракан, раздавленный тапком, а как комар, прихлопнутый человеческой рукой. Изломанное тело его прибивает к берегу прибой; как и полагается в настоящей романтической истории, он отрекся от многолетнего прозябания в темном сарае и выбрал мгновение героического полета.

Другой пелевенский персонаж - по рождению цикада, а ведь именно цикада, вспомним басню Лафонтена, переделанную русским баснописцем, "все лето пела и плясала". А у Платона цикады, восхищенные музыкой, были способны "жить, не нуждаясь в корме, и петь без еды и питья до самой смерти", а после этого восходили к Музам. Впрочем, персонаж Сережа - это еще не собственно цикада, а ее личинка, червячок, живущий под землей и роющий нору, ведомый самому ему непонятным инстинктом. В течение своей темной подземной жизни Сережа дважды обращается в таракана - но каждый раз приходит в ужас, замечая на своем лице длинные тараканьи усы, и, сделав над собой невозможное усилие, вырывает себя из естественного болота быта. В конце концов он все же превращается в цикаду и взмывает в небо, просто потому что не забыл о нем.

Герои Пелевина победили тараканов внутри себя, погибнув или обратившись к новой жизни, они одолели ту часть "смешанных" себя, которая укачивала и отараканивала их. Такими "смешанными" личностями были греческие полубоги, Геракл, Беллерофонт, Персей - наполовину боги, наполовину люди, всю жизнь раздираемые этой двойственной природой и совершающие подвиги, побеждая чудовищ не столько внешних, сколько внутренних. Героям в конце концов удалось подняться в небо, пиршествовать с богами на Олимпе или гореть звездой в новом созвездии, естественно, ценой утраты человеческой природы, сожженной на погребальном жертвенном огне.

Передано верно, как говорится в одной дзенской притче, но несколько прямолинейно. И все же рецепт есть: чистить и строить себя, без устали, день за днем и год за годом, выметая грязь, пыль и тараканов и зная, что они непременно заведутся вновь, придут ночью, когда мы спим, и примутся шелестеть в темноте усиками-антеннами, будут ловить и преумножать наши страхи. Но мы взглянем на них как на себя, без предубеждения и отвращения, и тогда тот, кто был нашим страхом, ужаснется сам. Закончим наконец цитату, с которой мы начали этот текст: "А, между прочим, таракан - древний, добрый и отзывчивый зверь. Бегает он только на четырех из своих восьми ног. Остальные он поджимает или несет в них что-то. Но ему нельзя смотреть в глаза - окостенивают от ужаса" (ДАП).