Свидетельство и политика

В своем заявлении в связи с убийством священника Даниила Сысоева патриарх Кирилл сказал: «Все мы должны твердо помнить и знать, что путь служения Христу и Его Церкви всегда связан с исповедничеством и даже мученичеством». Сейчас многие прямо называют отца Даниила «новомучеником» или «священномучеником» (например, смотри текст Аркадия Малера), и эти слова не нуждаются ни в каком внешнем узаконивании. Исповедничество (homologia, confessio) означает открытое исповедание веры; исповедники претерпевают за Христа страдания от еретиков и гонителей Церкви. Но мученичество (martyria) – более высокий подвиг, чем исповедничество, так как заканчивается мучением и гибелью.

Мученичество принято понимать как продолжение апостольского служения в мире (Деян. 1, 8). Исторически в мученичестве нашла выражение борьба Церкви с преследующим ее Римским государством. Церковь времен апологетов – это церковь мучеников. Христиане умирали, потому что были свидетелями, а не становились мучениками, потому что умирали.

Греческое слово martys переводится как свидетель. Тот же корень встречается в санскритском smarati, помнить — но с таким оттенком, что самое памятование доставляет муку помнящему, т.е. это нечто такое, чего забыть нельзя (по В.В. Болотову).

Мученик, свидетель – тот, кто ручается жизнью за истину. Тот, кто видел ее своими глазами и открыто и добровольно признает это даже под страхом смерти. Мученичество исходит из принципиального экзистенциального выбора между безусловным «верую» и «не верую», безусловной преданностью и предательством, т.е. основывается на противоположности между Богом и диаволом, где третьего не дано.

Мученик свидетельствует о Живом Боге перед миром и против дьявола, который «лжец и отец лжи». «Вы – от отца вашего, диавола, и хотите делать похоти отца вашего. Он человекоубийца был от начала и в истине не стоял, потому что нет истины в нем» (Ин. 8, 44). Эти слова, обращенные евангелистом к иудеям, являются подлинно «экстремистскими», потому что требуют окончательно и решительно определиться: с кем вы, с дьяволом или с Богом?

Заметим: мученичество, как и исповедничество, совершается в виду преследований, под угрозой смертного приговора. Речь идет прежде всего об открытом оглашении веры во время гонений или в условиях враждебного окружения. В 2000 году Русская Православная церковь прославила новомучеников и исповедников российских, пострадавших в годы большевистского террора. Сейчас Конституция гарантирует каждому не только свободу вероисповедания, но и свободу религиозной миссии (гл. 2, ст. 28). Более того, в соответствии с законом «О свободе совести и о религиозных объединениях» (1997) за православием признается «особая роль в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры». И то, что исповедничество яркого православного миссионера отца Даниила Сысоева закончилось мученичеством в ясеневском храме Св. Ап. Фомы 19 ноября 2009 года, является экстраординарным фактом с точки зрения религиозно-политического консенсуса современной России.

О чем свидетельствует свидетель? В мученическом свидетельстве открывается бездна, над которой государство с его религиозной политикой стремится лишь навести мосты и за счет гарантий разным конфессиям создать условия безопасного сосуществования. Сейчас эти мосты рухнули.

Это стало возможным потому, что религия вообще – не культурный придаток общества. Религию понимают в несобственном смысле, когда рассматривают ее чисто инструментально как основу для построения «целостного мировоззрения». Так же она не сводится к «совокупности нравственных норм». Сводом норм и законов является как раз культура, которую правильно было бы назвать «номичной». Религия же имеет дело с трансгрессией нормы, трансценденцией и спасением. Если же мы говорим о христианском жизнепонимании, то оно явно антиномично, т.е. в буквальном смысле противозаконно. Правило «Воздавайте кесарю кесарево, а Богу богово» – не номическая заповедь, а всего лишь правило церковного домостроительства, икономии.

Кроме того, свидетельство как в пределе любая чрезвычайная ситуация как раз и говорит о том, что норма – как культурная, так и политическая – может быть поставлена под вопрос. Современное либеральное секуляризованное сознание верит во всесилие и всеобщность нормы и закрывает глаза на проблему ее легитимации. Отсюда упование на контроль, призывы к рациональным ограничениям и т.д. (смотри текст Глеба Павловского). Выступая с предложениями ограничить религиозную миссию, мы совершаем несправедливость по отношению к сущности религии и тем самым лишь обостряем ситуацию.

Свидетельство отца Даниила ставит под вопрос либеральный политико-религиозный common sense ельцинско-путинской эпохи, когда было принято соглашаться с мультикультурализмом и религиозной толерантностью. Сейчас дело обстоит так: с одной стороны, есть забота политиков от государства и церкви к благополучному и бесконфликтному сосуществованию граждан разной конфессиональной принадлежности в духе официальной «культура мира и ненасилия». С другой стороны, есть правда веры и готовность исповедания, которая взламывает политику этноконфессионального консенсуса в России. «Становится очевидным, что инициированный государством и поддержанный традиционными конфессиями политико-религиозный консенсус в России перестал существовать» (смотри статью Владимира Близнекова).

С точки зрения веры, за которую пострадал от рук анонимных убийц священник Даниил Сысоев, никакого «диалога культур» быть в принципе не может. Проводившиеся им диспуты не имели никакого отношения к «диалогу культур», потому что имели своей целью обращение в православие мусульман. Известно, что диспуты святого Доминика с альбигойскими пастырями в начале XIII века заканчивались аутодафе, «делом веры». Вместе с еретическими книгами в огонь летела и католическая книга, но она оставалась нетронутой пламенем. Итогом миссионерской деятельности отца Даниила тоже было настоящее чудо – обращение десятков живущих в Москве мусульман в православие. Известный биолог Эдвард Осборн Уилсон говорит о религии, что она «congeals identity». В этом «сгущении тождества» действительно суть спасения. Главная проблема нашего времени, таким образом, заключается в том, что эта фундаментальная установка живой религиозной традиции вступает в неразрешимый конфликт с секулярным гуманистическим мировоззрением.

Но повторим еще раз: целью государства является безопасное существование граждан (по аналогии с заботой пастыря о спасении стада). Мученичество православного священника, можно сказать, у нас дома, рядом с нами, требует от политиков, во-первых, признать существование реального (а не «культурно-исторического») конфликта и даже антагонизма между традиционными конфессиями России. А во-вторых, пересмотреть существующие – в том числе негласные – нормы религиозной политики, исходя из адекватного понимания сущности религии.

Но есть еще и третий момент, который четко и ясно назвал отец Максим Козлов. «Когда (надеюсь, именно „когда“, а не „если“) убийца будет найден, пусть все будет названо своими именами, а не уйдет в политкорректные рассуждения о том, что у убийц нет ни национальности, ни религии. Нужно добиться того, чтобы те группы и те мировоззрения, которые допускают среди своих адептов убийства священнослужителей, оказались абсолютно вне закона на нашей Родине».

Активная православная миссия и последовавшее за ней мученичество священника Даниила находятся hors la loi, за пределами политкорректного консенсуса, подрывают существующие нормы. Но вместе с тем этот радикальный религиозный жест впервые создает свободное пространство для политики и в том числе требует решительно поставить «вне закона» те группы, которые допускают убийства миссионеров.

       
Print version Распечатать